Мивсам, сын Мишмы, почесал под мышкой, нащупал там что-то, прикусил, сплюнул, потом проговорил:
— А та женщина все время прислушивалась к нашему разговору. Собой она была пригожа и наряжена по-господски — на пальцах кольца, на руках и ногах браслеты. Я сразу приметил, как она на меня зыркает, так ведь я был плечистый да стройный и в седле сидел ловко; хотел уж я назад поскакать от Навала, но она подошла ко мне и спрашивает: «А что предводитель твой, Давид, сын Иессеев, похож на тебя?» Я говорю: «Коли я тебе по вкусу, красавица, то супротив Давида тебе и вовсе не устоять, ибо он стоит дюжины таких, как я „. А ты сама кем будешь, спрашиваю. Меня зовут Авигеей, говорит, я жена Навала; по голосу сразу слыхать, что нужен ей этот муж, как прыщ на заднице. Дух от Господа шепнул мне, что мы с Авигеей еще увидимся, потому шибанул я своего мула промеж ушей, и полетел он птицей. Прискакали мы на место, которое нам указал Давид, а он нас там уже дожидается. Передал я ему слова Навала, вот тут-то Давид и сказал: „Опояшьтесь каждый мечом своим“. И сам Давид опоясался мечом своим и зарекся: „До рассвета утреннего из всего, что принадлежит Навалу, не оставлю мочащегося к стене“. Мне же он велел: «Мивсам, останься с двумя сотнями при обозе, охраняйте его, потому что я поскачу быстро, обоз за мной не поспеет“. Сам он взял четыре сотни и умчался, а что случилось потом, не знаю, только утром Давид привез много всякого добра и вид у него был довольный, как у лягушонка, который муху заглотал…
Среди оставшихся после смерти Авигеи, жены Давида и вдовы Навала, вещей, которые хранились на складе царского гарема, отыскалось несколько глиняных табличек; Аменхотеп, главный царский евнух, переслал их мне со своим рабом. На одной из табличек оказался составленный неловкой женской рукой список. Привожу его, сохраняя все многочисленные ошибки:
ДАДЕНО ДАВИДУ, СЫНУ ИЕССЕЕВУ: ХЛЕБОВ — 2 СОТНИ
ВИНАНАИЛУЧЕГО — 2 МЕХА
АВЕЦ ЖАРЕНЫХ — 5 ГАЛОВ
ЗЕРЕН СУШЕНЫХ —5 МЕР
УЗЮМУ — 100 СВЯЗОК
СМОКВЫ — 200 СВЯЗОК
АСЛОВВЮЧНЫХ — 8ГАЛОВ
Дебора, служанка Авигеи, рассказывала мне следующее:
— Отведай-ка моего винца, господин хороший. Пусть Бог то и то со мной сделает, ежели оно похоже на пойло, каким я потчую постояльцев; тем хоть уксусу подай, хоть козьей мочи, вылакают и не заметят. Мое-то винцо почище царского с виноградников Ваал-Гамона, оно все эти годы в сем сосуде хранилось. То вино из особых погребов Навала, первого супруга моей госпожи, который от удара помер. Госпожа моя, да упокоит Господь ее душу, сказала, даря мне вино: «Сбереги его, Дебора, на тот день, когда встретишь мужчину, который пленит тебя так, как меня Давид; распечатай тогда сей сосуд и выпей с тем мужчиной этого вина». Был у меня мужчина, господин хороший, и другой был, и третий, а я все не могла понять, пленил ли он меня так, как Давид мою госпожу, или нет. Мужчины приходили и уходили, я старела и порой говаривала себе: «Видно, жизнь твоя, Дебора, подобна сему запечатанному сосуду — самого сладкого вина так и не попробуешь».
Потому, господин хороший, давай-ка выпьем его и помянем мою госпожу Авигею.
Не за то, конечно, помянем, что так скоро с Давидом сошлась. Но ведь и не овечкой юной она была, когда встретила сына Иессеева, не девочкой; она была старше его лет на шесть, если не на все восемь, однако телом еще свежа, груди торчком, что тараны стенобитные.
Она и домом заправляла, и слугами командовала, и хозяйство вела, а ее супруг Навал лишь пьянствовал да обжорствовал, пока не разбух, вроде кишки с требухой, от такого любая отвернется. Ходили слухи, будто госпожа то погонщика ослов приголубит, то бродячего гончара, то скотника, то сказителя-песенника, но только женщина она была воистину добродетельная, а предпочитала своих прислужниц, я и была одною из тех пяти девиц, мы ее ласкали и нежили, обнимали и целовали, а она сладко вздыхала, и глаза у нее от истомы чуть на лоб не лезли. . . . .
Ну, не вино, а прямо-таки солнышко текучее, да благословит его Господь! Словом, когда госпожа Авигея увидела молодца, которого Давид прислал к Навалу, когда она услышала, как Навал обругал его, то сказала мне: «Если Давид, сын Иессеев, так ли пригож, будет дело. Возьми-ка список, который я составила, собери все, что указано там, вели погрузить на ослов и поспешай с погонщиками вперед, а я вас догоню». Только ни слова Навалу, прибавила, не то этот чертов сын все испортит. Когда она нагнала нас на своем осле, я приметила, что глаза у нее подкрашены, щеки нарумянены, а губы пылают, что мякоть граната, и пахнет она, как целый сад цветочный. Лишь въехали мы в тень от горы, тут же поднялся шум и гам — Давид кинулся к нам со своим отрядом, но Авигея обогнала нас и поскакала ему навстречу.
До чего винцо славное! Может, еще немножко выпьешь, господин хороший? Если ты и впрямь собираешься писать о моей госпоже, так слушай теперь в оба уха, потому что дошел черед до ее встречи с Давидом. Вот сидит он в седле своем, кудри рыжие, лицо смуглое, глаза так и блестят; госпожа моя вмиг соскочила с осла и пала ниц перед Давидом. Он спрашивает: «Кто эта женщина? » Тут я выхожу вперед и отвечаю: «Это госпожа моя Авигея, супруга Навала, что живет в Моне, а имения его на Кармиле». Тогда Давид слезает с седла и говорит ей громко, чтобы все слыхали: «Жаль мне тебя, красавица; охранял я в пустыне имущество Навала, и ничего не пропало из принадлежащего ему, а он платит мне злом за добро „. Тут Авигея, госпожа моя, выпрямилась, чтобы Давид разглядел ее, а у самой груди торчком, что тараны стенобитные. «На мне грех, господин мой. Прошу тебя, не гневайся на Навала, он глуп. Обрати лучше очи на рабу твою, у которой сердце трепещет от радости пред лицом твоим, ибо войны Господа ведет господин мой, и зло не найдется в тебе во всю жизнь твою. Прими дары от рабы твоей, хлебов две сотни и вина два меха, пять овец приготовленных и пять мер зерен сушеных, сотню связок изюма и две сотни связок смоквы, раздай их своим молодцам. А когда Господь облагодетельствует господина моего, вспомни рабу твою“.
А винцо-то в голову бьет! Старое так и встает перед глазами, вижу госпожу мою Авигею как живую и Давида, сына Иессеева. Вот он подымает ее с колен, поддерживает ласково. «Благословен Господь, Бог Израилев, — говорит он ей, — и благословенна ты за то, что не допустила меня пролить кровь. Жив Господь, Бог Израилев, если бы ты не поспешила и не пришла навстречу мне, то до рассвета утреннего я не оставил бы Навалу ни одного мочащегося к стене». Давид поклонился ей, и оба пошли в сторонку, а когда вернулись, госпожа моя несла голову высоко и словно помолодела лет на десять. Давид же сказал ей на прощание: «Иди с миром в дом твой, ибо я послушался тебя и все будет по-твоему».
Отчего не пьешь, господин хороший? За меня не беспокойся, через эту старую глотку протекло столько вина, что и тысячи козьих мехов не хватит. Так вот вернулась моя госпожа Авигея к своему супругу Навалу, а тот валяется вдрызг пьяный, в блевотине, потому что кутил все это время: так она и не сказала ему ни слова до самого утра. Когда же он на другой день очнулся с охами да ахами, вонючий, точно целая свинарня, не чующий ни рук своих, ни ног, Авигея подошла к нему, свежая, будто росинка, и говорит: «Ах ты, туша мясная, пьяница беспробудный, немочь мужская. Я тебе жизнь спасла тем, что поспешила навстречу Давиду, сыну Иессееву, чтобы откупиться от него малой толикой твоих богатств, хлебами и вином, мясом и сушеным зерном, изюмом и смоквой, не то Давид всех бы здесь к утру поубивал». Тут Навал подскочил, словно блоха, воздел руки к Господу и завопил: «Боже мой, слышал ли Ты, что говорит эта ведьма, сука чертова? Погибель она моя, разорение мое! Отдать овец, и сушеные зерна, и смокву! Да пусть у нее груди отсохнут, пусть чрево ее сгниет! Ты ведь, Господи, справедлив, так покарай же ее страшною карою!» Он принялся звать управителя и рабов, разбушевался, побагровел, у него сделались сизыми губы, потом все лицо; вдруг он упал на спину и стал как камень. Управитель сказал, что надо пустить кровь, рабы бросились было за лекарем, однако госпожа Авигея велела: «Молитесь Богу сколько угодно, но крови господина вашего не троньте, ибо Господь ее сгустил и не дает течь по жилам, так пускай исполнится Его воля». Десять дней молились рабы, а лекарь ждал, и госпожа моя сидела у постели Навала, своего супруга, который лежал как камень; на десятый день поразил Господь Навала, и он умер.
Сильное было сердце у госпожи моей, выпьем за нее, где бы душа ее сейчас ни обреталась. Просидеть десять суток с собственным мужем, ожидая, когда он умрет, и беспокоясь, как бы не выжил, тут воистину нужен характер. После похорон Авигея сказала мне: «Вели, Дебора, седлать осла и езжай к Давиду; передай ему, мол, благословен Господь, воздавший за посрамление, нанесенное ему Навалом, и сохранивший его от зла; Господь, дескать, обратил злобу Навала на его же голову». В пустыне меня встретили Давидовы молодцы, они отвели меня к нему, и я передала слова моей госпожи. Давид меня щедро наградил. Подарил мне серебряный браслет и десять локтей тонкого полотна в три локтя шириной и послал со мной своих слуг. Когда те пришли к Авигее на Кармил, то сказали: «Давид послал нас к тебе, чтобы взять тебя ему в жены». На губах у моей госпожи промелькнула победная улыбка, но она тут же сдержала себя, поклонилась лицом до земли и ответила: «Раба его готова быть служанкою, чтобы омывать ноги слуг господина моего». Она поспешно собралась, села на осла, мы, пять служанок, поехали с ней за послами Давида, и сделалась она его женою.
