хорошо разбираются в музыкальных инструментах, да это не важно, если напрямую не касается расследования.
– А кто это «она»? – обуздав налетевшую торжественность, Прикладова вспомнила, что речь шла о женском поле, – которая возьмёт деньги?
Листиков зловеще, напополам с хитростью, прищурился, перевёл взгляд вбок, будто решил прочитать написанную на стене фамилию жертвы, но не прочитал, а лишь процедил сквозь зубы:
– Да есть тут одна.
Он где-то был прав: я действительно была одна. Одна одинёшенька. Даже заступиться некому.
3.
– Всем стоять! Не двигаться! Нарконадзор! – резкий, визгу подобный вскрик резанул мой слух и даже парализовал волю.
Внезапно возникшее во всём теле плывущее ощущение явило не страх, но некий сон наяву, будто происходящий с кем-то другим. И чего бы тут бояться: ну подумаешь, какая-то занюханная пигалица подняла шум, пес знает почему, и чем-то замахала перед моими глазами. Ну не топором же, или пузырьком с азотной кислотой, а какой-то блестящей, с виду безопасной штучкой. Возможно, эта штучка наделена сверхъестественным, гипнотизирующим свойством; усыпляют же маги людей при тусклом свете свечи с помощью кольца или крестика. А то чего бы пихать её прямо в физию, как жена тычет в нос застуканному мужу чужое нижнее бельё. Я вообще не люблю, когда без предупреждения вплотную подбираются к моему телу, и к лицу в том числе, и обычно протестую, но тут оторопела.
– Ничего никому не трогать, – продолжала горланить преобразившаяся клиентка, – никому не двигаться. Нарконадзор!
Первое, что мне пришло в голову, это вопрос, почему она выражается во множественном числе. Ведь нас в помещении двое, значит, обращение идёт в мой адрес: не будет же женщина сама себе приказывать ничего не трогать и не двигаться; разве что во время невроза или в критические дни. Кроме этого, я и без её команд ничего не собиралась трогать и никуда не пыталась двигаться, с трудом соображая, что вообще произошло. Слон в посудной лавке, и тот способен на большую сообразительность. Хотя, по логике вещей, какое мне дело до синтаксической значимости речи сотрудника ГСНН, если она при исполнении. А вот исполнение-то произошло в отношении меня. Значит, до чего и нужно было сразу додуматься, так это почему она во второй раз орёт «нарконадзор».
Потом, в результате множественных домыслов и фактов, выяснилось, что как ФСБ не занимается розыском злостных алиментщиков, так и ГСНН не занимается ни взятками чиновников, ни аферами с недвижимостью. Последнюю контору интересует лишь всё связанное с определённой категорией веществ. Я же ошибочно почувствовала, что погорела на взятке или вымогательстве, которых не совершала. Но у нас в стране, как известно, виновным возможно попросту назначить. В общем, пока я осознавала, насколько реально всё происходящее, в помещение ворвались ещё несколько человек.
– Отцепить входы и выходы, – упорно продолжая гипнотизировать моё лицо своей блестящей железякой, почти прижимая её к переносице, недавняя клиентка принялась раздавать команды, – выставить посты под окном и у вентиляционной шахты.
Ворвавшиеся мужчины, типичные мужики-работяги и по некоторым первичным признакам и по части гардероба (всё, естественно, достаточно убого – в одном и том же на работе и вне: издержки конспирации, или, возможно, экономия жёнам на шубы), повиновались приказу. Одна их группа, все с однотипным выражением лиц, кинулась к входам-выходам, другая, схожая внешне с первой – в направлении окон и шахт. Оставшиеся, эмоционально совершенно идентичные предыдущим, блокировали, как прояснилось потом, места возможных вещественных доказательств. Улик – моё впоследствии большое удивление – оказалось предостаточно.
– Приглашайте криминалиста! – с апофеозом в голосе, почти что «приведите Вия», скомандовала лжеклиентка.
Тут шум оперативных действий приутих, и в лёгкой дымке проёма двери, на фоне слегка слепящих лучей коридорного света, возникла фигура человека. Сначала появился смутный затемнённый образ, только потом проступили конкретные черты. Мужчина лет сорока, лысоватый, с уже знакомым выражением на лице, придавливая ботинком одной ноги бесцеремонный скрип подошвы, застенчиво направился к столику. Подойдя к последнему, он исподлобья взглянул на меня и хитро, по-кошачьи, улыбнулся: загнанная в угол белая мышь, я, попросту не зная, как поступать, никак не среагировала. Конечно, если бы в воздухе завеяло свадьбой, я заплясала б и запрыгала, а тут – никакого подобного настроения.
Если у кого настроение и присутствовало, так это у криминалиста: он, едва скрывая упоение от психологического доминирования, положил на столешницу чемоданчик. Потом – в глазах полный балдёж от своей профессиональной эрудиции – открыл крышку. Под ней оказалось множество мне непонятных, но по всему архиважных вещиц, уложенных каждая на своём месте и закрепленных резинками. Поведя ладонями, будто развёл чары над колдовским варевом (или наоборот навёл: что там обычно у них, у криминалистов на уме), он перевёл взгляд на мою, чёрт её дери, коварную клиентку:
– Приступаем!?
Та согласно кивнула головой. Тогда он, сопровождая движения улыбкой, принявшей черты блаженности, отдал команду другим лицам общего выражения: действовать. Радостное виляние хвоста, те кинулись потрошить тумбочки, ящики, шкафчики. И даже мусорную корзинку: слизь, кровь, плевки – противно, но как же иначе, если приказано действовать.
Коль на шее ошейник, а на ошейнике поводок, срываться с него никак нельзя, иначе придётся без всякого приказа рыскать в жизни опять же по мусоркам, но без всяких там выслуг, заслуг и блестящих штучек на груди. Поэтому, следуя долгу службы, кому-то приходится копаться и в отбросах.
Оперативник, коему досталась урна с медицинскими отходами, вывалил её содержимое на кафель и принялся ворошить. Когда бы подобная картина происходила на улице, то можно было подумать, что подгоняемый азартом бомж намерен разжиться съестным или, на «крайняк», куревом. Все присутствующие – и те, что с лицами общего выражения, и я, с выражением неуправляемой неадекватности – принялись покорно ожидать окончания процедуры добычи улик и доказательств (не знаю, разные ли это понятия; или разум оккупировала тавтология). Так или иначе, но время для меня остановились, будто происходящее подверглось искажению по закону Эйнштейна; словно в подтверждение его теории, в нутре опустошённой урны ужасающе затемнело подобие космической чёрной дыры.
После десяти или (в зависимости от положения относительно чёрной дыры время течёт по-разному, и я, похоже, попала вовнутрь) сорока минут шебуршания, обозначившего все углы кабинета и особенно мусорную кучку, на божий свет появились сатанинские вещички – улики преступления. И этот момент требует особого внимания.
Судя по последним научным изысканиям, ничего на свете просто так не появляется, кроме первичного источника света. Свет, как известно, вторичен. Если не брать во внимание создателя, то всё возникло в какой-то давно прошедший миг, внезапно, из совершенной пустоты. И это
