— Аминь, — наконец, произнесла та, и Нил взялся за ложку.
Луковый суп был совсем недурен, но Нил в своем теперешнем состоянии вряд ли был способен его оценить. В отличие от Льюиса, который набросился на еду так, словно голодал перед этим несколько дней. Возможно, что именно так на нем сказался пережитый стресс. Нилу же после того, как он съел несколько ложек, только и оставалось, что тянуть время, глазея по сторонам.
Обеденный зал всегда казался ему чем-то вроде зримого воплощения всех отношений внутри команды корабля. Офицеры, любое слово которых должно было восприниматься как приказ, всегда сидели отдельно, за столиком на небольшом возвышении в красивой и уютной нише. Несмотря на то, что они были вроде как и вместе с остальной командой, но та незримая стеклянная стена, что отгораживала их от остальных, оставалась и после того, как заканчивалась трапеза. Она присутствовала всегда. И хоть и была абсолютно прозрачной, но тем не менее пробиться сквозь нее было практически не возможно.
Ближе всех к офицерскому столику сидели сержанты и капралы корабля, которые, находясь среди солдат, все же воспринимались ими, как люди наиболее близкие к командованию. Капралы с сержантами наблюдали за порядком, и если не дай бог их ревнивое око замечало хоть какую-то провинность, об этом немедленно докладывалось офицерам, которые принимали решение о наказании виновного. При этом, следили за его выполнением опять же сержанты и капралы.
Среди офицеров также не было единства. Кадеты, только что закончившие академию, всегда занимали места на границе между простыми служаками и высоким командованием, и хоть они и относились к строевым офицерам, но очень редко были таковыми в глазах остальных, по крайней мере первые несколько месяцев, или до получения заветных 'серебряных крылышек'. Разница между ними и всеми остальными офицерами была уж слишком очевидной. На корабле, особенно на военном, таком как 'Кентавр', старшие офицеры решали все. И остановить их мог только один человек — капитан. Капитан, который был богом на корабле… а его ближайшие помощники соответственно ангелами, или демонами, если кораблю особенно не повезло, и командовал им не бог, а дьявол…
За всеми этими размышлениями Нил и сам не заметил, как обед подошел к концу. Наконец, когда Льюис с наслаждением допил свой апельсиновый сок, Нил решил, что пора заканчивать. Большинство наиболее голодных уже насытилось, а те, кто как и он не мог смотреть на еду, уже на грани терпения. За все время обеда никто из команды не произнес ни одного слова. Как можно есть в таких условия Нил абсолютно не понимал. Эта давящая тишина, в которой слышался только звон столовых приборов была не выносима. Нил был уверен, что большинство, точно так же как и он сам, предпочло бы сбежать от сюда побыстрее. Но до того, как уйдет Нил, сделать этого никто не мог. А он не хотел уходить прежде чем поест Льюис, который стал для него чем-то вроде индикатора: если он наелся, значит это успели сделать и все остальные.
И еще кое-что беспокоило Нила. Меньше двух часов назад 'Кентавр' потерял своего капитана, большую часть офицеров и по меньшей мере пятьдесят матросов. И сейчас, пожалуй, самое подходящее время, для того чтобы кто-то сказал несколько слов. Помянул погибших. И Нил подозревал, что сделать это придется ему. Больше просто некому. Но беда в том, что он абсолютно не представлял, что ему сказать. В голове была какая-то непонятная пустота, ни одной связной мысли. Конечно, он вовсе не обязан был что-то говорить, но и просто подняться и уйти тоже не мог.
Наконец, подозвав стюарда, Нил негромко попросил его:
— Налейте мне водки.
Практически сразу же в зале все замерли, прекратив стучать ложками и перекатывать еду с места на место. Доктор Харт на глазах у которой Нила выворачивало наизнанку меньше получаса назад услышав его просьбу от неожиданности чуть не уронила вилку. Льюис пораженно уставился на него, не в силах поверить услышанному. Ведь Нил никогда не пил за обедом ничего крепче столового вина, да и то по праздникам!
Но по странной прихоти подсознания Нил с детства был уверен в том, что поминать усопших надо с водкой. Возможно, это было что-то вроде генетической памяти доставшейся ему от русских предков. А может быть, именно водку пили на похоронах его родителей, когда те погибли в аварии.
Как бы там ни было, его просьба, произнесенная тихим голосом, тем не менее разнеслась на весь зал. И взоры всего экипажа немедленно скрестились на Ниле. Правда многие тут же догадались в чем дело и тоже попросили стюардов принести им что-нибудь покрепче.
Дождавшись, когда пойдет на убыль эта возня, Нил задумчиво покрутил в руках маленькую рюмочку, наполненную прозрачной, как слеза, водкой, и, наконец, вздохнув, медленно поднялся.
— Я хотел бы произнести тост, — негромко начал он, но его слова услышал каждый, хоть он и не обращался ни к кому конкретно, будто бы разговаривая сам с собой, или с Богом.
— Я пью за тех, — продолжил Нил, — кого мы потеряли сегодня. За тех, кто погиб, спасая наши жизни! За тех, кто сегодня не вернулся из боя! — произнес он и внезапно в голове словно что-то щелкнуло, и он вспомнил стихи, которые когда-то давно попались ему на глаза. И тут же как по наитию начал их читать, понимая, что именно эти строки отражают чувства всего экипажа:
Почему все не так? Вроде всё как всегда:То же небо, опять голубое,Тот же лес, тот же воздух и та же вода,Только он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,Он всегда говорил про другое,Он мне спать не давал, он с восходом вставал,А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, не про то разговор:Вдруг заметил я — нас было двое…Для меня словно ветром задуло костер,Когда он не вернулся из боя.
Нил смолк. Он не помнил, что было дальше в этих стихах, да это было и не важно. Потому что вся команда была словно загипнотизирована этими строками. Кот-то из девушек за одним из столов тихонько всхлипнул, кто-то замер, боясь упустить хоть слово, кто-то отчаянно прятал глаза, боясь, что другие заметят его переживания.
Одним махом, Нил выпил водку и осторожно поставил рюмку на стол. Ну, вот и все…
Кивнув на прощанье доктору и Льюису, он вышел из-за стола и, пройдя мимо притихших матросов, покинул столовую. Это потребовало от него такого напряжение воли, что он едва не упал от облегчения, когда за ним закрылась дверь.
Десятки глаз, что затаив дыхание наблюдали за ним, когда он шел по проходу, могли вывести из себя кого угодно. В этих взглядах было все: и настороженность, и надежда, и презрение, но самое страшное — это безысходность.
Теперь для всех этих людей Нил стал богом… И то что он совсем не готов к такому стремительному взлету, никого из них не интересовало.
Едва войдя в свою каюту и закрыв за собой дверь, Нил с облегчением повалился на кровать и застонал. Разве мог он подумать всего несколько часов назад, что впереди его ожидает такое испытание… Сегодня, встав с этой кровати, он был весел и спокоен, считая, что впереди у него только масса приятных ощущений, потому что сегодня он должен был впервые в жизни увидеть межпланетную станцию. Что ж, он ее увидел. И это действительно принесло ему массу ощущений, только уж очень они были далеки от приятных…
Ему казалось, что после всего пережитого, он ни за что не сможет уснуть. Но едва глаза его сомкнулись, как он сам не заметил, что начал засыпать. Это был слишком длинный и слишком тяжелый день…
* * *
Проснулся он как-то сразу и причем полностью. Вот так спал, спал, а через минуту раз — и проснулся. И тут же вспомнил все, что с ним произошло накануне. Да, он стал командиром корабля… хрустальная мечта любого из кадетов. Он тоже когда-то мечтал о чем-то подобном. Да и кто, собственно говоря, из нормальных людей не мечтает сделать карьеру, продвинуться по службе? Но вот только все, что произошло вчера, было больше похоже на жуткий кошмар, чем на сбывшуюся мечту.
'Интересно знать, — подумал Нил, вылезая из кровати, — как там Льюис с Леви?'. Неужели они попеременно дежурили на мостике, пока он спал? Ведь с того момента, как он уснул, прошло не меньше двенадцати часов! Похоже, никто из них не решился его побеспокоить, даже несмотря на то, что он, кажется, пропустил свою вахту. Но взглянув на часы, Нил понял, что ошибся. Он не проспал. Его организм сыграл с ним неплохую шутку, разбудив его ровно за десять минут до начала его вахты. И спал он не двенадцать часов, а всего семь, хотя и очень крепко.
Быстро приведя себя в порядок, Нил вышел из каюты. Ему хватило и одного взгляда, чтобы понять: пока он спал команда не теряла время зря. Все палубы 'Кентавра', по которым он проходил, подымаясь на мостик, были в идеальном порядке, прямо таки сияя чистотой. 'Надо будет не забыть похвалить матросов и сержантов, — сделал он заметку на память, — Настоящий командир должен не только видеть все недочеты своих подчиненных, но и отмечать их успехи, даже если эти успехи на первый взгляд незначительны…'.
