Сучка, сколько ее не трахал самыми извращенными методами, всегда отдавалась, как впервые. Отзывчиво и горячо. Тогда я списывал мимику ее плоти на любовь, о которой Мария мне говорила. Теперь же я точно знал, что она безотказная шлюха. И звезда ее течет на того, кто берет. Будь то я или Арманд…
Рик предупредил меня на следующий день ночью, что в тюрьме творится какая- то херня. Камеры отключились, охранники спят. Он пришел менять смену и сразу позвонил мне. Я домчался со своими людьми в крепость Вольтерры меньше чем за десять минут. Не мог позволить этой мрази Орсино снова оказаться на воле. Был уверен, что происходящий хаос — дело его мерзких лап.
Какой же меня ждал сюрприз, когда я увидел, что Росси душит Марию в вонючей камере, что год была моей пыточной. Глядя, как эта предательница задыхается, до последнего тянул. Надеялся, что смогу дать ему ее убить.
Но, блядь! Эти волосы, шелк которых я помню, эти губы, что порхали на члене, а потом без стеснения целовали, а сейчас молили о помощи. И мое имя, сорвавшееся с них в предсмертной агонии стало крышкой моего гроба. Я вытащил пистолет и пристрелил Орсино. С садистским удовольствием наблюдал, как из куска обгорелого дерьма вытекала жизнь.
Даже сейчас вспонимаю и дурею. Безумие хлещет по венам. Гремучая жажда опаляет все нервные окончания, когда Марию встряхиваю и перед собой на колени ставлю. Каждый день все двенадцать месяцев я мечтал ее увидеть и прижать к груди. Хрупкую. Маленькую. Испуганную. Сука, а не баба. Ведьма. Тридцать лет, а все малышка. И глаза мокрые, снова искренние. Смотрит на меня снизу вверх, будит вместо ненависти и злости похоть. Вязкую и густую, что в раз в член спускается. В мыслях я каждый час ее трахал, от скуки от одиночества, держался за единственные светлые воспоминания. А теперь эта паскудная девка и их уничтожила. Фото, где она извивается на Арманде, клеймом огненным сердце выжигает. От лютой ярости ударил суку предательницу по морде.
Ну как ты могла?! Девочка моя любимая. Моя орхидея диковинная, заморская. Оказалась обыкновенной блядью, которую я сам наделил несуществующими качествами. И убить хочу, и выебать, и выгрызть из головы этот гремучий снимок. Даже после смерти Росси, он оставил во мне дерьмовый след. Показал, какую ядовитую отравленную девку я полюбил.
Была у меня ещё надежда, что снимки, отданные врагом — подстава. Дешёвый фотошоп. Но стоило посмотреть в лицо шлюхи, как сразу убедился — виновата и помилованию не подлежит! В коньячных глазах просыпается осознание того, что я ее не прощу. Смотрит сука на меня, как алмазным сверлом все кости буравит. Сквозь ребра пробирается к тупому мускулу в груди. Но нет, я не позволю ей больше дурманить мне голову. Слишком много всего прошло, слишком точно я знаю, что фотографии эти не монтаж был. Трахалась она с Армандом в моем доме, на нашем супружеском ложе. Да везде, блядь, подставилась под хер племянника. Тащу ее за патлы, а потом перекидываю через плечо.
Вместо того, чтоб просить меня не убивать, не наказывать ее, эта гребанная Мария воет в голос:
— Спаси, Дарио, умоляю, спаси Антонио. Он мой друг. Он ведь умрет там, кровью истечет.
Да, там был в камере еще кто — то. Раненный мужик. Я не заметил! Никого, кроме девки продажной, не видел. Тоску в мраке души кормил. Вспоминал ее лицо, ее тело. Некогда любимое. Теперь мне надо забыть про это. Научиться ее ненавидеть, не хотеть. Усадив Марию в тачку, даю распоряжение охране подчистить оставленные следы. Убрать труп Орсино немедленно. Уже возвращаюсь к машине и оборачиваюсь:
— Второму в камере врача срочно вызвать. Спасти любой ценой.
Вот нахуя?! Ведусь на мольбу суки, которую должен растерзать. А иначе не могу. И мысли отступают все на второй план, стоит окунуться в невинный запах Марии в салоне. По которому я истосковался, о котором я мечтал в смраде камеры. Хватаю Марию, притягиваю к себе. Волосы — нежнейший шелк в моих грубых пальцах. Член откликается на ее близость мгновенно. Ноет, тянет, тяжелеет. Блядь, в него как раскаленный свинец медленно заливают. Ее глаза, заплаканные и огромные, блестящие от слез, губы чуть приоткрытые и сладкие. Хочется их вкусить, раскусить, сожрать. Сглатываю горечь, вспоминая, как эта сука целовала ими Арманда, пока я гнил заживо в темноте и одиночестве.
Рождается снова говенное желание съездить ей по наглому рту. Боюсь даже думать, что она в рот принимала чужой член, чтоб не достать прямо в машине пистолет и не протолкнуть ей в зубы, не нажать на курок с облегчением.
Спрашиваю, как в мрачном тумане, трахалась ли она с Армандом? Пусть, шлюха скажет только, что нет. Удушу на месте. Но Мария молчит… Сука, трахалась с ним! И не раз. Предала, забыла, насрала на все клятвы. И в голове рождается мрак. Сгущается и заполоняет вязкой смолой мою любовь к этой дряни. А уже из него приходит решение, что я с ней сделаю в ближайшем будущем. Как накажу предательницу…
Глава 13
Мария
Комната закрыта, а я снова пленница мужа, которого предала, ради которого была готова пожертвовать жизнью. Кавардак глупых судьбоносных решений привел к патовой ситуации. В которой я не рада уже встрече с Дарио, боюсь его и чувствую, что он готовит мне жестокую расправу. Хочется плакать и кричать, что я ни в чем не виновата. Что до секса с Армандом у меня не дошло. Но ведь его это не интересует. Свой вердикт он уже вынес. А после того, как он обрек Антонио на верную смерть, проигнорировал мою просьбу помочь лучшему другу, я злюсь и ощущаю, как ненависть затапливает все мои внутренности.
Оставшись одна, я не понимаю себя. Мое естество разделилось на два фронта. В одном — любовь к Брунетти и желание разрушить его броню, завоевать расположение и доверие мужа. В другом — бездна обиды. За оскорбление, за то, что ударил меня по лицу, как уличную девку, за неуважение, за черствость. И все равно я прилипла к окну, как сом к стене аквариума, когда
