скудные сбережения истрачены. Близилась зима и население не имело средств для закупки топлива. Необходима была организация немедленной помощи и ничего в этом отношении не предпринималось.
Прессы в собственном смысле в Ковно в то время не было. Единственным органом печати было выходящее два раза в неделю «Прибавление» (так оно и называлось) к Ковенским Губернским Ведомостям. Редактором был правитель канцелярии губернатора С. П. Белецкий — впоследствии директор Департамента Полиции и товарищ министра внутренних дел. В то время Белецкий был еще в стадии либеральничания. Он был ответственным устроителем студенческих вечеров и жаловался на то, что после каждого вечера жандармский полковник производит дознания, так как студенты в задних комнатах помещения, где происходили вечера, поют революционные песни, а это — боялся он — отразится на его карьере.
Я принес Белецкому статью, описывавшую положение населения «Слободки» и призывавшую к организации немедленной помощи. Статья эта появилась в ближайшем номере «Прибавления» — и через несколько дней я, «лишенный столицы», исключенный с «волчьим билетом» студент, получил приглашение от Ковенского губернатора принять участие в совещании, им созываемом, для обсуждения мер помощи населению Вильямпольской Слободы. В совещании приняли участие Ковенский городской голова, правитель канцелярии губернатора Белецкий, а также ряд еврейских деятелей, стоявших во главе еврейских благотворительных учреждений. Открывая заседание, губернатор Эммануил Александрович Ватаци предложил организовать Комитет помощи населению Слободки, избрать его председателем известного еврейского общественного деятеля и врача, доктора И. А. Фейнберга, делопроизводителем С. П. Белецкого, а секретарем меня. Вместе с тем он сделал ряд предложений о том, как эта помощь должна производиться. Все эти предложения были встречены, можно сказать, с умилением. Я попросил слова и, к ужасу присутствующих, подверг критике предложения губернатора. Ватаци ответил, что он отнюдь не навязывает Комитету своих взглядов и что Комитет обсудит его предложения и мои возражения. На следующее утро Белецкий рассказал мне, что Ватаци ему сказал, что что бы он ни сказал, все присутствующие, кроме меня, приняли бы без возражений и что он очень приветствует, что я критически отнесся к его предложениям и полагает, что сказанное мною не лишено оснований.
Комитет приступил к работе. Я начал с того, что организовал перепись населения Слободки. Карточки этой переписи я впоследствии передал С. Я. Яновскому, который разработал, как статистик, этот материал и опубликовал на его основании статью. Комитетом были гораздо более выгодно, чем это могли бы сделать сами жители, приобретены запасы картофеля и дров для топлива. Был образован Комитет из жителей Слободки, который при моем участии распределял картофель и дрова. Все это финансировалось как пожертвованиями, так и ассигнованиями из пресловутых остатков из сумм коробочного сбора, разрешенными благодаря благожелательному отношению губернатора.
В начале 1901 года убитого проф. Боголепова сменил на посту министра народного просвещения генерал Ваковский, бывший военный министр. Человек весьма правых убеждений, он, однако, парадоксальным образом оказался много более либеральным министром народного просвещения, чем его предшественник. Новый министр впоследствии распорядился, чтобы исключенные из университетов студенты 4-го курса, которым через короткое время после их исключения были бы даны выпускные свидетельства, были допущены к государственным экзаменам. До них оставалось немного времени, надо было проделать всякого рода формальности и мне было необходимо возможно скорее поехать в Петербург. Не без грусти оставлял я работу по Комитету помощи жителям Слободки. Я сообщил о моем предстоящем отъезде Белецкому, который мне сказал, что мне следует непременно зайти к губернатору, чтобы откланяться. Видя, что я колеблюсь, он убедил меня доводом, что это в интересах дела, так как от благожелательного отношения губернатора зависят дальнейшие ассигновки из остатков коробочного сбора и содействие всякого рода работе Комитета. Он советовал мне пойти в ближайший приемный день на прием к губернатору, заверив меня, что я буду хорошо принят. Я так и поступил и, к моему удивлению, был принят губернатором вне очереди не смотря на то, что в приемной ждал приема ряд чиновников.
Ватаци стал благодарить меня за столь полезную работу, мною проделанную. Я ответил, что вполне отдаю себе отчет в том, что существенной пользы моя работа не принесла, что мы занимались литьем воды в бездонную бочку. На его удивленный вопрос, почему я так думаю, я ответил, что поскольку будет в силе законодательство, ограничивающее евреев во всех правах, всякие меры к улучшению экономического положения еврейского населения длительного успеха иметь не могут. Он с большим интересом стал беседовать со мной на тему, мною затронутую, и тут же спросил, когда я уезжаю. Узнав, что я уезжаю на следующий день, он спросил меня, не смогу ли я прийти к нему в 8 часов вечера на чашку чая, так как он хочет, не будучи ограничен во времени, со мной побеседовать, а ведь в приемной ждала толпа народа. Я в условленное время пришел, и беседа наша затянулась до часу ночи. Меня удивило вдумчивое отношение Ватаци к затронутым вопросам. Я был в особенности поражен его пониманием того, что местечковые евреи — будучи помещиком Могилевской губернии (кстати сказать, соседом по имению С. Н. Прокоповича и Е. Д. Кусковой), он имел случай с ними соприкасаться, — по существу в большинстве своем являются людьми, стоящими на сравнительно высоком культурном уровне. Культура их, правда, чужда европейской, но нельзя отрицать, что они культурно стояли в большинстве выше тех становых приставов и урядников, сказал он, которые склонны смотреть на них, как на дикарей.
Впрочем, в извинение приставов и урядников, должен сказать, что такие же взгляды можно было встретить и у евреев, в особенности, выросших вне черты оседлости, да и не только у них. В частности, было почти общепринято считать, что евреев, умевших читать только по-еврейски, надо считать безграмотными. Это, между прочим, отразилось и на результатах переписи 1897 года. Несмотря на то, что по правилам переписи, лица умеющие читать на каком-либо языке, должны были считаться грамотными, во многих случаях лишь умеющие читать по-русски вносились счетчиками как грамотные. Процент евреев, не умеющих читать по-еврейски, в России был весьма невелик, много меньше процента «безграмотных» евреев по материалам переписи.
Мне часто после этого приходилось приезжать в Ковно. Ватаци, узнавая о моем приезде, приглашал меня на чашку чая. Беседы наши касались преимущественно еврейского вопроса, но затрагивались и вопросы общей политики. Одна из этих моих бесед с Ватаци имела место через некоторое время после процесса о Кишиневском погроме. Мы говорили об адвокатах, выступивших в процессе, и я, помнится, особенно хвалил речь С. Е. Кальмановича. Я спросил Ватаци, хотел ли бы
