Пустоту и неопределённость.
И всё это время я то наполнялся живительной благодатью, то снова опустошался и становился мёртвым, а потом опять обретал жизнь, делал хриплый вдох, даже несколько раз приоткрывал глаза… и умирал, опускаясь во тьму.
Порой кто-то приподнимал мне голову, подложив ладонь под затылок, порой этот кто-то меня обнимал, а порой зачем-то бил по лицу.
Да много чего происходило: ко мне прикасались, сжимали то руки, то ноги, то голову, то всё тело, переворачивали с живота на спину и обратно, обливали водой, раздевали, одевали, снова раздевали и снова одевали, гладили по голове, опять били по лицу и опять гладили по голове…
Ну а иногда я был уверен, что на мне развели костёр.
Мать его, костёр!
Разложили сухих веток, навалили поленьев и подожгли. И всё это сделали прямо на моём животе, в районе пупка, а я плавал в бреду и умолял высшие силы, чтобы у ублюдка, который это сделал, отсохли руки. Лежал и молил, чтобы мои мучения завершились уже чем-нибудь… чем угодно… чтобы всё закончилось сию секунду… вот прямо сейчас… прямо сейчас…
Я был готов сдохнуть прямо сейчас.
Но всё продолжалось. Передо мной мелькали тени, взрывались цветастые и белые лучи, возникали и пропадали лица. Порой рты на этих лицах приоткрывались и что-то говорили мне, но я слышал только бессвязное бормотанье и сам бормотал в ответ.
Раз на пятый я узнал одно из лиц. На меня смотрела Хлоя.
Точно. Хлоя.
И, кажется, она улыбалась.
Какого чёрта она улыбается, когда мне так хреново?..
С другой стороны, если она улыбается, значит, с ней всё в порядке.
Идиотский вывод, конечно. Но это всё, на что были способны мои потрёпанные мозги в ту секунду. И от осознания, что с Хлоей всё в порядке, мне почему-то стало так спокойно и хорошо, что я опять прикрыл глаза. Вот теперь погружаться в дрёму было не столь тревожно, да и костёр в животе вроде бы стал поменьше, поэтому сдохнуть уже не хотелось… ну почти…
Когда я открыл глаза в следующий раз, то не сразу сообразил, что я их действительно открыл.
Вокруг царила беспроглядная темнота, и было так жарко, что захотелось стянуть с себя кожу и проветриться. Возникло навязчивое ощущение, что тело сковала пересохшая корка из соли, в которую превратился облепивший меня пот. Всё зудело и покалывало. Тупая боль сверлила живот, общая слабость не давала напрячь мышцы и пошевелиться.
Под спиной ощущалось что-то мягкое и ворсистое.
Я повёл глазами в попытке очертить взглядом пространство и понять, где нахожусь, но так ничего и не разглядел. Сглотнул, смочив сухое горло, и глубоко вдохнул. Уже собрался приподняться, но тут мне на грудь легла чья-то рука, а потом кто-то прошептал совсем рядом (так близко, что жар чужого дыхания окатил всю правую половину лица):
— Рэй… бога ради, не шевелись…
* * *
Этот кто-то лежал в кромешной темноте рядом со мной, прижимался вплотную, всем телом, тихо переводил дыхание и давил мне на грудь. Потом рука с груди переместилась на моё лицо и зажала рот.
И опять рядом прошептали:
— Тихо… ни звука…
Глаза немного привыкли к темноте, и я смог разглядеть, что сверху на мне лежит то ли плед, то ли чей-то плащ, и закрывает меня с головой, а под покрывалом вместе со мной, лёжа на боку, притаился ещё один человек.
Он убрал ладонь с моего лица и опять положил на грудь.
Я повернул голову направо, чтобы разглядеть его, и мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы осознать, на кого же я всё-таки смотрю. Прозрачно-белая кожа, похожая на пергамент, высокий лоб, острые скулы, лёгкая россыпь веснушек и глаза, будто вобравшие в себя сумерки…
Рядом с моим лицом, нос к носу, замерло бескровное лицо Терри Соло.
Она пристально смотрела на меня, её рыжие кудри лежали на моём правом плече, а всегда спокойные глаза на этот раз наполнял ужас.
Я медленно моргнул, давая Терри понять, что услышал и понял её просьбу.
— Потерпи… — шепнула девушка и сомкнула губы так плотно, что в полумраке они стали похожи на еле заметную черту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
От Терри пахло дымом и почему-то свежей выпечкой.
Я прикрыл глаза и вслушался в звуки вокруг.
Совсем рядом, прямо над покрывалом, что на мне лежало, кто-то нервно выдохнул, а потом поодаль послышался приглушённый голос Дарта Орривана:
— Да всё же в порядке, сэр. В чём дело, я не пойму? Объяснили же, откуда едем и что везём… вон там хлеб в мешках, вон там — семена…
— Кто вас сопровождает, мистер Моррис? — спросили у него высоким требовательным голосом.
Дарт прокашлялся и выдал непринуждённо:
— Да это мой брат… ну… и сёстры. Опять за нами на рынок увязались… достали, честное слово. Они надеются, что на рынке себе женихов подыщут. Из торгашей. Лучше бы среди военных поискали, правда же? Те понадёжнее будут.
Последовала пауза, а затем недоверчивое:
— Это ваши родные сёстры и брат? И все Моррисы?
— Ну да, — подтвердил Дарт. — У нас большая семья. Знаете, у фермеров всегда большие семьи. Куча детей, и всё такое. Это чтобы работать в поле… зачем ещё дети нужны, правда же? Сами понимаете. Чтобы работников не нанимать. Папаша считает, что проще их самому заделать… ну и приятнее, конечно… Вон там мой брат. Видите? Его зовут Джон…
— Джон? Вы говорили, что это вас зовут Джон.
Дарт даже не замешкался и продолжил:
— Ну конечно, я так говорил. А как ещё мне говорить, сэр? У нас ведь два Джона Морриса. Джон Первый и Джон Второй. Знаете, у нашего папаши туговато с воображением, зато всё отлично с производством детей… а их в нашей семье так много, что папаша порой забывает, как кого зовут, поэтому сильно не заморачивается с именами, но мы не жалуемся… мы его даже любим. Он отличный мужик, если присмотреться…
— Всё! Захлопни пасть, парень, и выйди из автокэба! — перебили Дарта.
— Но сэ-эр, — взмолился тот, — нас уже заждались. Мы везём хлеб, и если он зачерствеет, папаша мне башку выдернет. Можете поверить…
Его опять перебили, более жёстко и угрожающе:
— Выйди из автокэба и открой двери! Я проверю салон.
— Ладно-ладно, — тут же сдался Дарт. — Проверяйте, нам скрывать нечего. Но если бы вы знали моего папашу, то не орали бы, а всплакнули вместе с нами… всё-всё, сэ-э-эр, я выхожу… погодите… уберите винтовку. Ну что вы, в самом деле? Мы же не преступники… мы всего лишь несчастные… эти самые… хэдширские фермеры.
Услышав название местности, я резко открыл глаза и уставился на Терри, безмолвно спрашивая её: «Мне показалось, или мы действительно в Хэдшире? И какого хрена мы тут делаем?».
Девушка прикусила нижнюю губу.
Я сжал кулаки и снова закрыл глаза, выругавшись про себя раз десять. Ну почему, стоит только потерять сознание, как ты вдруг оказываешься в полном дерьме? Причем, в ещё большем дерьме, чем был до этого?..
В памяти промелькнули неприятные картины: оплавленная брешь в стене Ронстада, дым сражения, горящие глаза Софи, адская боль в ноге, напряжённое лицо Хлои, зловещий смех Питера Соло и его требование отдать Печать…
Чёрт.
Печать.
Я провёл большим пальцем по указательному, проверяя, на месте ли перстень, и меня тут же бросило в холод. Печати на руке не оказалось. Я сглотнул и снова посмотрел на Терри, в попытке хоть что-то разглядеть в её глазах.
На этот раз страха и тревоги на лице девушки я не заметил.
Она смотрела на меня куда более спокойно. Правда, её горячая ладонь всё сильнее давила мне на грудь. И тут мои несчастные мозги вдруг вспомнили, что Терри — ментальная чтица, и через прикосновение способна видеть мысли. Срочно захотелось отодвинуться, чтобы не соприкасаться с ней телами и не поддерживать слишком длительного зрительного контакта, да ещё и на таком близком расстоянии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Едва себя сдержал.
До этого я не позволял ей до себя дотрагиваться (по крайней мере, когда пребывал в сознании и здравом уме). Сейчас же рука Терри одновременно холодила и жгла мне грудь.
