Он нерешительно засмеялся и, сделав полный круг, снова оказался передо мной. Пальцем провел по цветку георгина на левом плече, коснулся русалки на правой руке. В ледяном воздухе комнаты кожа моя покрылась пупырышками.
— Пошли отсюда, — вдруг сказал он и накинул мне на плечи блузку. — Пойдем в гостиную, разожжем камин. Ты же вся замерзла.
Момент страсти прошел, теперь зубы мои отбивали дробь. Я кивнула и спустилась на пол.
Мы пошли в гостиную, он впереди, я за ним, там я устроилась на потертый диван, а он сноровисто развел огонь. Пружины дивана впились в бедра, от него пахло псиной. Но мне было все равно. Меня охватило знакомое чувство дома со всеми его запахами; я сняла со спинки дивана старое вязаное одеяло, завернулась в него и стала ждать, когда в комнате станет тепло.
Я думала про Хью, про то, что он сейчас сидит дома с женой. Они укладывают детей в постель, остаются одни, устраиваются на диване с бокалами вина, а может, книжками в руках. Наступает уютная тишина, какая бывает между людьми только после нескольких лет совместной жизни. Я смотрела на спину Сэма, согнувшуюся над камином — он подкладывал кусочки растопки, — и на минуту представила, как бы жила с ним в деревне. Он уходил бы каждый день на полевые работы, я бы оставалась дома с детьми и передавала бы им фамильное искусство Саммерсов, искусство таксидермии. Может быть, даже в этом доме, если б можно было уговорить родственников и они разрешили бы нам здесь жить. Я бы восстановила бабушкин сад, огород, стала бы выращивать овощи.
Чушь собачья. Но я мысленно проделывала это с каждым мужчиной, с которым у меня был даже мимолетный роман: спала с ним, выходила за него замуж, разводилась, и все за одну ночь.
— Зачем тебе наколки? Ведь ты, похоже, приличная девушка.
Сэм закончил возиться с камином, пламя разгорелось, и он сидел на корточках, протянув к нему руки.
— А что, разве приличным девушкам нельзя носить татуировку?
— Не знаю. Я думал, что она бывает только у байкеров. А у тебя такая красивая стрижка, и сама ты красивая, а тут на тебе — наколка. Странно как-то.
— Ничего странного. Сейчас многие девушки делают татуировки.
— Да, может, какую-нибудь маленькую, где-нибудь на лодыжке или над попкой, но не на всю же грудь, да еще и на руках.
— Каждый день узнаешь что-нибудь новенькое, разве нет, деревенский ты парнишка?
— Да ладно. У тебя есть еще что-нибудь выпить?
— Подожди минутку.
Я встала и подошла к дедушкиному шкафу с напитками. В нем всегда хранилось приличное количество джина и бренди, а в самой глубине стояла старая бутылка виски.
— В самый раз, — сказала я.
И, отвернув крышку, сделала большой глоток. Огонь побежал у меня по жилам. Сэм сел на диван рядом со мной и взял у меня бутылку.
— Покажи еще раз свою сороку на руке.
Я обнажила плечо.
— Похоже, недавно делали. И кого это ты убила?
Он дотронулся до татуировки, и мне даже стало немного больно.
Я ничего не сказала, просто убрала руку. В том месте, к которому он прикоснулся, пульсировала кровь.
— Наверно, дедушку, признавайся! Раз — печальный…
— Ишь ты, догадливый.
Лицо его потемнело, и он снова отхлебнул из бутылки.
— Хочешь сказать, для деревенщины, да? Ну, давай, говори.
— Я не это имела в виду.
— А я не такой глупый, понятно? Я много читал. Может, даже больше, чем ты со своим высшим образованием. Давай, спроси меня, сколько книжек я прочитал.
Начинается, со вздохом подумала я. Этого только не хватало.
— Тысячи, — сказал он и снова сделал глоток.
Я не знала, что говорить, боялась, собьюсь на покровительственный тон, поэтому молча взяла у него бутылку.
— Да, да, я уже опьянел. Ну и что? До дому ехать недалеко. Из моих знакомых всего только трое погибло за рулем по пьяни.
Он засмеялся.
— Ты это серьезно? О, господи.
А он все хохотал, словно нет ничего на свете смешнее, когда погибают друзья. Хохотал истерически: ясно было — он уже на рогах. Впрочем, увидев мое испуганное лицо, он сразу умолк, хотя, скорей всего, именно этого и добивался. Теперь он смотрел на меня, как и два дня назад, когда его ветром сдуло из дома.
— Разве ты можешь понять, зараза, что такое жить в деревне? У тебя там в городе и у всех твоих гребаных друзей есть такси. Для вас работают театры и картинные галереи. А у нас что? Пивная. Или вечеринки. На которые ехать надо за несколько миль от дома.
Я крепко вцепилась в горлышко бутылки.
— Извини.
Я положила руку на его рукав, стараясь его успокоить, и он озадаченно уставился на нее.
— Не веришь, спроси Джоша. Он прожил здесь целых… сколько, двадцать лет? Он тут совсем свихнулся, это сразу видно. Думаю, его спасло только то, что он женился и нарожал детей. Здесь у нас так одиноко, так хреново, не с кем даже словом перекинуться.
Про Джоша мне говорить не хотелось.
— Значит, думаешь, долго здесь не протянешь?
— Не знаю. А что мне еще делать?
Я передала ему бутылку, он сделал еще глоток и уставился на огонь.
— Я понимаю, что значит терять людей, — сказала я.
— Да ладно, чушь это все, извини. Джош рассказывал мне про… ну, ты сама знаешь, про кого.
— Джош?
Интересно, много ли он наговорил, во многом ли он признался своему наемному работнику? Но мне очень не хотелось искать ответа на этот вопрос.
— Давай поиграем, — сказал он. — Давай на одну ночь забудем, кто мы такие, представим себе, что я — не какой-нибудь идиот-деревенщина, а ты не самодовольная богатая сучка из большого города.
Я рассмеялась.
— А кто же тогда?
— Ну, не знаю. Равные.
— Ты думаешь, что мы не равны?
— Это ты так думаешь.
— Это неправда.
— Послушай, ты просто подыграй, и все, договорились?
Он взял меня за руку и изящным жестом поднес мои пальцы к губам.
В комнате уже было довольно тепло. Я сбросила одеяло.
— Сделаешь для меня, о чем я тебя попрошу?
— Смотря о чем.
— Разденься, чтобы я на тебя посмотрел. На твои татуировки.
Наверно, это тоже входило в нашу игру, по крайней мере, я в этом себя убедила. Не думаю, что мне очень хотелось предстать голой перед этим парнем. Но образ Хью вместе с его женой все еще маячил у меня в голове, и стоило мне представить лицо моего бывшего любовника, я уже знала, что делать.
Я сбросила туфли и стянула колготки. Нет, не для того, чтобы устроить для него сеанс стриптиза. Потом сняла юбку, не торопясь, расстегнула пуговицы рубашки и осталась в одном белье.
В отсветах каминного пламени я медленно повернулась перед ним, все время ощущая на себе его взгляд. От камина шло тепло, а с той стороны, которая оставалась в тени, тянуло прохладой, и я ощущала себя планетой Земля, которая вращается вокруг Солнца. Тишина нарушалась лишь треском поленьев в камине и нашим дыханием. Он изучал мое тело, как делал совсем недавно на кухне, а я демонстрировала свое обнаженное тело перед едва знакомым мне человеком. Он попросил рассказать, по какому поводу я делала каждую татуировку, но я отказалась. Он не настаивал.
Дом простонал и стряхнул с себя призрачную кисею музыки, звучавшей в моих снах. Серые пальцы дневного света провели по краям штор. Стеганое одеяло гагачьего пуха ночью сползло и упало на пол, но мне было тепло: тело, лежащее рядом, пылало, как печка.
Похмелье. Пить хочется до смерти. Я посмотрела на Сэма, увидела татуировку на его лопатке, которую он с гордостью показал мне ночью, как некий символ, связывающий его со мной, уравнивающий нас. Она была некрасивая, сделанная неумелой рукой, какой-то непонятный знак, смысл которого он не смог растолковать мне, как и объяснить, что он значит для него лично. Линии успели расплыться, черный цвет позеленел, а ему было трын-трава. Когда я сказала ему и о цвете, и о корявых линиях и формах, он пожал плечами и пробурчал, что ему все равно не видно, поэтому, какая разница?
Зато приятно было смотреть на упругие мышцы под изуродованной кожей, так не похоже на рыхлый лунный ландшафт спины, который я созерцала у Хью. Меня подташнивало. И все же я очень скучала по этой спине. Господи, что же я делаю?
Я перевернулась и посмотрела в другую сторону. Что-то цепляло меня в той ситуации, в которой я оказалась. Не вполне дежавю, но мне было известно, что я не единственная из Саммерсов, кто получал такую «помощь» в постели. И ничего хорошего в этом нет. История, кажется, повторяется, но совсем неожиданным образом.
Сэм пошевелился, протянул ко мне руку, втащил мое хрупкое тело к себе между ног и уложил на себя. Как грелку.
— Который час? — пробормотал он мне в прическу.
— Семь.
— Черт!
Он сбросил меня и скатился с кровати.
— Мне надо бежать.
Быстро оделся, потом посмотрел на меня.
— Ты как?
— Худо. Надралась как свинья.
