Том сказал, что тоже на это надеется, а сам подумал, что его уделом, вероятно, будет «Свинья со свистком».
— Дело это, конечно, денежное, — продолжает кондуктор. — Молодые джентльмены не скупятся на наличные. Но, Господи Боже мой, мы встреваем в такие скандалы по дороге с этой ихней стрельбой горохом из трубочек, и с этими ихними длинными хлыстами, и орут они как оглашенные, и задеть им надо каждого, кто ни попадётся. Видит Бог, я бы лучше вез одного — двоих, вот как вас сейчас, но только не полную карету.
— Расскажите про стрельбу горохом, — просит Том.
— Да что уж тут рассказывать! Стреляют прямо в лицо всем подряд, не трогают только молоденьких девушек, а некоторые так сильно стреляют, что и окна бьют. Да вот на этом самом месте, в прошлом июне это было, мы первый день школьников развозили, а здесь как раз чинили дорогу, и ирландские парни, настоящие головорезы, дробили камень. Только мы подъезжаем, как молодой джентльмен, тот, что сидел на козлах рядом с кучером, такой отчаянный, и говорит: «А ну, ребята, сейчас эти Пэты[62] у нас получат, вот уж повеселимся!» «Ради Бога, сэр! — говорит Боб, это кучер, мой напарник, — не связывайтесь с ними, они стащат нас с кареты!» «Чёрт побери, кучер! — говорит мой юный лорд, — вы что же, боитесь, что ли? Ура, ребята, вперёд!» «Ура!» — орут остальные и набивают себе рты горохом так, чтобы хватило на всех ирландцев. Боб видит, чтo сейчас будет, нахлобучивает шляпу себе на глаза и погоняет лошадей, и вот мы уже несёмся со скоростью двадцать миль в час. Пэты, видно, решили, что это кто-то откуда-то сбежал, и тоже давай орать «Ура!», а те, что были ближе, стояли и ухмылялись и даже махали шляпами, пока мы до них не доехали; а потом, вы бы видели, как они взбесились, когда их с ног до головы обстреляли горохом! Да только, сэр, смеялись мы недолго. Мы ведь ехали очень быстро, а они сначала так растерялись, что ничего не поняли, пока мы не проехали. А что было потом — так это просто караул. Они так завыли там сзади, что впору было испугаться, а некоторые погнались за нами и стали взбираться на карету сзади, а мы били их по пальцам и отцепляли руки; а один, которому, видать, больше всех досталось, добежал до передних лошадей и хотел схватить поводья, только, к счастью, споткнулся о кучу камней и упал. А все остальные похватали камни и швыряли, пока могли до нас добросить. Молодые джентльмены очень мужественно отвечали им горохом и теми камнями, которые до нас долетали, а таких было немало. Когда Боб увидел, что опасность миновала, он очень многозначительно посмотрел на того молодого джентльмена, что сидел рядом с ним. Бобу здорово досталось по рёбрам, он чуть с козел не слетел, видно, хотели, чтоб он выпустил вожжи. Тут и молодой джентльмен рядом с ним приободрился, да и все мы пришли в себя и стали подсчитывать ущерб. У того, что сидел на козлах с кучером, голова была разбита, а шляпа потерялась; пропала шляпа и у другого молодого джентльмена, а на моей была вмятина сбоку, и ни один из нас не остался без синяков, а большинство было покрыто ими сплошь. Два фунта десять шиллингов заплатили они за ущерб, тут же скинулись между собой, и дали нам с Бобом по полсоверена каждому сверху; но больше я не проехал бы мимо этих ирландцев даже за двадцать полусоверенов.
И кондуктор не спеша качает головой, а потом встаёт и звонко трубит в рожок.
— Здорово! — говорит Том, не в силах сдержать гордость за своих будущих школьных товарищей. Он уже с нетерпением ждёт конца полугодия, чтобы к ним присоединиться.
— Не так уж и здорово, сэр, для тех, кто попадается на пути, да и для нас тоже, нам ведь на следующий день ехать обратно. Те ирландцы прошлым летом, они ведь поджидали нас на обратном пути с камнями, не давали проехать, а с нами были два преподобных джентльмена. Пришлось нам остановиться и договариваться с ними. Больше мы в жизни не повезем никаких стрелков горохом, если только они не пообещают не стрелять там, где ирландские парни дробят камни.
Тут кондуктор замолчал и затянулся своей сигарой, добродушно глядя на Тома.
— Ой, пожалуйста, расскажите ещё про горох!
— Ну, была ещё одна история в Бистере, это там, позади. В шести милях от города мы повстречали старого фермера, седого такого, с квадратной головой, трусил себе потихоньку на своём жеребце. Он поднял голову и посмотрел на дилижанс, и тут одна горошина ударила его прямо по носу, а ещё несколько попали жеребцу в зад, так что он встал на дыбы. Я увидел, что старик покраснел, и лицо у него стало такое, что я понял — у нас будут неприятности.
— И вот он поворачивает жеребца и не спеша едет за нами, как раз на таком расстоянии, чтоб не достали горохом. Ну и шаг у этого жеребца! Мы не смогли оторваться от него и на двадцать ярдов за эти шесть миль. Сначала молодые джентльмены очень над ним потешались, но ближе к городу, когда стало ясно, что старик не отстаёт, им стало не до смеха, и они стали совещаться, что же делать. Некоторые стояли за драку, другие за то, чтобы просить прощения. Въезжает он, значит, в город следом за нами, останавливается там же, где и мы, и заявляет, что пусть те двое, что стреляли в него, идут с ним к судье, а вокруг собирается толпа, и выехать мы не можем. Но мальчишки стоят друг за друга и говорят, что пойдут или все, или никто, и что они будут драться, и пусть их волокут силой, если смогут. Дело выходило серьёзное, толпа со стариком во главе уже собиралась стащить их с кареты, и тут вдруг один мальчуган говорит: «Давайте я останусь. Мне до дому всего три мили. Фамилия моего отца Дэвис, его здесь знают, и я пойду к судье с этим джентльменом». «Так ты, значит, сын пастора Дэвиса?» — спрашивает его старик. «Да», — говорит мальчишка. «Очень мне жаль, что я вижу тебя в такой компании, но ради твоего отца и тебя самого (потому что ты храбрый парень) я готов забыть об этом деле». Как мальчишки кричали «Ура!» в его честь, а толпа — в честь того мальчугана! А потом вниз спустился один постарше и очень вежливо извинился за всех и сказал, что они не хотели просить прощения раньше, чтобы не подумали, что они из трусости пытаются избежать последствий своей шутки. И тогда все они спустились вниз и пожали руку старику, и приглашали его к себе погостить во все части страны; и мы выехали со станции с опозданием на двадцать минут, и провожали нас такими криками и аплодисментами, как будто мы члены совета графства. Но, Боже мой, сэр, — добавил кондуктор, похлопывая себя по колену и глядя Тому прямо в глаза, — через десять минут они опять принялись за своё!
Том слушал эти рассказы с раскрытым ртом, и старый кондуктор, видя такой неподдельный интерес, порылся в своей памяти и пустился в красочное повествование обо всех подвигах школьников на дороге за последние двадцать лет. Вне дороги для него ничто не существовало; случай должен был быть непременно связан с повозками или лошадьми, чтобы удержаться у него в голове. Том пару раз пытался заговорить с ним о чем-нибудь другом, но вскоре убедился, что это невозможно, и предоставил выбирать тему ему самому; и время полетело незаметно, потому что Старый Трубач, как называли его мальчишки, многое повидал, отличался юмором и добродушием и любил побалагурить после трудов дневных, особенно залив как следует эля себе под ремень.
Больше всего поразило юное воображение Тома то, что выходки, о которых ему рассказывали, носили явно отчаянный и беззаконный характер. Может, кондуктор его разыгрывает? Однако он надеялся, что всё это правда. Просто удивительно, как притягивает опасность английских мальчишек. На десяток тех, кто предпочтёт присоединиться к игре, или залезть на дерево, или переплыть речку, если существует опасность утонуть или переломать себе кости, найдётся разве что один, который предпочтёт остаться на ровной земле и заняться игрой в кегли или метанием колец.
Кондуктор как раз кончил рассказывать об отчаянной драке, которая произошла на одной из ярмарок между фермерами и перегонщиками скота с кнутами, с одной стороны, и школьниками с крикетными битами с другой. Причиной послужила весёлая, но предосудительная забава, которой предавались мальчишки — вытаскивание чеки из колёс двуколок, пока их владельцы сидели в пивных. Рассказчик как раз морализировал на тему, что Доктор, «жутко строгий, как говорят», поймал нескольких участников и «выгнал троих на следующее же утро, к каждому приставил констебля и отослал по домам дилижансом», когда они повернули за угол и подъехали к камню с пометкой, которая гласила, что до Рагби три мили. У камня стояли двое мальчишек в куртках, застёгнутых на все пуговицы, и ждали карету.
— Смотрите, сэр, — говорит кондуктор и звонко трубит в рожок, — вот двое из них. Сейчас бежать будут. Они выходят сюда раза два — три в неделю и пробегают милю вровень с нами.
И действительно, только они подъехали, как двое мальчиков припустили по тропинке, держась вровень с лошадьми; первый, лёгкий и хорошо сложенный, бежал как на пружинах; второму, плотному и сутулому, бег давался с трудом, но он продвигался вперёд упрямо, как бультерьер.
