Теперь понятно, почему статья начинается с «мотто» о покойном знатоке топлива и металлов царской России? Это типичное блюдо литературно-либеральной кухни. Его еще молодой П.Палиевский назвал "приемом присоединения" — внедрять в сознание людей нужные имена, высвечивая их завышенным образом или вставляя в перечень истинно значительных имен. Впрочем, и вся работа Елисеева изготовлена по давним рецептам либеральной кухни, причем в самом ее простецком исполнении, как в бывшем советском общепите. Блюда дежурные и поднадоевшие еще с тех самых времен.
На первое тут неизменно подают суп из кровавого Сталина, заправленный антисемитизмом. На второе — жаркое из невинных страдальцев 37-го года, а на третье — сладкий компот из "положительных героев". Недавно он готовился из Тухачевского и иных "комиссаров в пыльных шлемах", потом их заменил благородный коммунист Бухарин, теоретик массового террора, но либерал в душе. А ныне — покойный водородно-бомбовый гуманист, третий муж второй своей супруги, ныне здравствующей защитницы национальных и всех прочих меньшинств.
Елисеев несколько изменяет разблюдовку комплексного обеда, и на первое идет объемистая порция бульона из 37-го, кровавый диктатор с неизменным антисемитизмом подан на второе, но в данном случае даже с некоторым недовесом против обычного, зато приперчен Гитлером, что выходит весьма круто. А вот на сладкое идет нечто новое — Гефтера мы уже назвали, а попозже сообщим и о втором компотном ингредиенте.
Давайте же распробуем блюда комплексного либерального обеда.
Первое нам подают тут же сразу, не дав ничего даже закусить или выпить, — кушайте, пожалуйста, этот 37-й. На обложке своей книги Бондаренко поместил картину Пикассо «Герника», написанную в том самом году. Елисеев считает выбор этот неудачным, и с ним тут, пожалуй, можно согласиться. Представим себе, что когда-то на опустевшую и обезлюдевшую землю прилетят инопланетяне. И если ото всей мировой культуры для них сохранится лишь "Последний день Помпеи" или "Корабль дураков", или "Герцог Оливарес", то пришельцы, ясное дело, могли бы многое узнать об исчезнувшей человеческой цивилизации. А останься для них «Герника», что тогда? Ведь даже строение бычьей головы там точно не определишь… Однако автору, пламенному борцу за мир и другу Ильи Эренбурга, была создана немыслимая реклама.
Жаль, конечно, что сюжет для обложки книги Бондаренко искал на другом конце Европейского континента. Одновременно с «Герникой» замечательным русским живописцем Сергеем Герасимовым была создана превосходная, солнечная картина "Колхозный праздник". Да-да, конечно, название было нарочно выбрано для сурового тогда начальства, так. Но кто же ценит живопись по ее литературному наименованию? По сей день художник и его картина почтительно поминаются во всех историях нашей живописи. И она того стоит, право же. А это ведь тоже объективный памятник той самой эпохе, которую либералы-интернационалисты красят сплошь одной чернотой. Но народ-то в те годы жил и работал, воспитывал здоровых детей и пел хорошие песни. И картина Герасимова как раз о том — о радости созидательного труда, творимого жизнерадостными и сильными людьми. Так неужели не узко, не скучно, наконец, сводить народную жизнь к судьбе Троцкого, Тухачевского и их присных? И напомним на всякий уж случай, что количество заключенных в то время было меньше, чем в наши годы, хотя население страны сильно сократилось. И при еще том условии, что множество преступников открыто и нагло хозяйничают в разоренной стране.
Пресловутый 37-й Елисеев с неприязнью отвергает во всей полноте. Не станем упоминать тут о созданных тогда заводах, дорогах и каналах, которыми вымирающий русский народ благополучно пользуется по сей день, не получая ничего взамен, все же у нас разговор об искусстве. Автор новомировской статьи самоуверенно заявляет: "Ничего фальшивее и скучнее советских газет и фильмов 37-го года я не видывал". Задержимся на этом.
Мне-то всерьез приходилось изучать газеты тридцатых годов. Остановимся лишь на одной — «Литературной», она ближе к данному сюжету. Так вот постоянными авторами там выступали тогда Бабель, Катаев и его брат В. Петров, Шкловский, Эренбург, Гроссман, печатались стихи Пастернака… Прервем список, он был бы очень долог.
Пусть теперь Елисеев повторит, что эти авторы ему «скучны»… То-то в нынешней «Литературке» море разливанное приметных имен.
Но совсем уж худо получилось с упомянутым в той легковесной фразе советским кинематографом той поры. Даже несколько неудобно писать об этом, но придется. Вот лишь сухой перечень картин того самого 37-го: "Петр I", "Возвращение Максима", "Депутат Балтики", «Тринадцать», "Последняя ночь", "Ленин в Октябре", "Дума про казака Голоту", "Белеет парус одинокий". Это не все, конечно, однако добавим и шедевры 1938 года, поскольку и у Бондаренко, и у его критика о том не раз заходит речь. Вот еще список: "Александр Невский", "Великий гражданин", "Человек с ружьем", «Комсомольск», "Волга-Волга", "Богатая невеста", «Медведь» (по Чехову).
И вот в одной проходной и, несомненно, легкомысленной фразе унижена целая плеяда замечательных художников. Таких теперь нет — с этим уж никто не возьмется спорить. Добавим для полноты картины, что, по данным кинотеки, эти фильмы в последнее десятилетие показывались не раз по Центральному телевидению. В этой связи нельзя не обратить внимания, что тамошние хозяева Березовский и Гусинский проявляют гораздо большую «амбивалентность», нежели критик Елисеев.
Впрочем, у того главная задача — как можно гуще измазать Бондаренко изделиями своего общепита. В ход идет все, и по преимуществу неудачно, мимо цели. Вот цитирует из рецензируемой книги, что в конце тридцатых "многие уцелевшие дворяне вздохнули с облегчением". Да, это общеизвестный факт, хорошо очерченный мемуаристами самых разных сторон. Критик толкует это в духе современника событий прокурора Вышинского: "Очевидно, автор книги скорбит о репрессиях против дворян и приветствует то обстоятельство, что в тридцать седьмом году начали брать не одних только дворян, а и всех остальных тоже".
Ну зачем же так простовато прикидываться, да еще делать из разночинца Бондаренко защитника дворянского сословия. О другом идет в данном отрывке речь, что любому объективному человеку понятно. В том самом 37-м жертвами сделались наконец-то и сами палачи. Вот в чем мистическая, да и политическая тоже, суть этого самого года. Недавно вышла книга "Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь" (М.:Вече, 2000). Автор ее К.А. Залесский вполне либерален и осуждает "культ личности". Но данные там о деятелях ЧК-НКВД на сегодня наиболее полные. Почти все они погибли, и в тех самых годах. Приведены многие личные обстоятельства, обозначены клички и псевдонимы. И видно, что верхушка состояла в относительно большом числе из латышей, поляков, кавказцев и евреев. Так было, нравится оно кому или нет.
А "всех остальных", как выражается критик, а в другом месте — "всех подряд", так их «брали» всегда, со времен создания ведомства т. Дзержинского и далее. Ведь сельских батюшек, казаков, крепких крестьян и служащую интеллигенцию к дворянам никак нельзя причислить. Но как раз в конце тридцатых казаки получили равноправие в гражданских правах, слово «интеллигент» перестало быть бранной кличкой, а вскоре дошла очередь и до священства.
Та же опрометчивая придирчивость довлеет над критиком, когда он разбирает главу о Валентине Распутине. Елисеев пытается уравнять оценку его с «шестидесятниками», его ровесниками, упирает на чисто внешнее сходство: он, мол, был лауреатом и секретарем, а эти тоже, только и всего. Нет уж, не надо. Распутин никогда не воспевал ленинских воспитанников в Лонжюмо и Фиделя с Дядюшкой Хо, плотины, убивавшие великие русские реки, как, впрочем, не восхищался заокеанским раем и "прогрессивным искусством". Чего нет, так уж нет. И ныне оставлен от загранвояжей и «Букеров» с «Триумфами», а за единственную валютную премию ему даже крепко попало от своих же почитателей.
Недавно боевой публицист Анатолий Салуцкий опубликовал в "Парламентской газете" примечательный документ из истории почившего Союза писателей СССР. В августе 1991 года власть в Доме Ростовых захватили известный шестидесятник Евтушенко, никому не известный стихосочинитель Савельев (ровесник Распутина) и иные. Так вот, уже 6 сентября самопровозглашенный секретарь СП Савельев направил письмо в соответствующее место, чтобы очередь на автомашину отобрали бы у «реакционного» Проханова в пользу «демократического» Приставкина. У Валентина Распутина имелись слабости, на что ему прямо указывали товарищи, но представить его за переделом автомобилей… увольте! Как и живущим в Париже, Франкфурте или на Брайтон Бич. В этом все же немалая разница между Распутиным и его товарищами по бывшему Союзу писателей СССР. Шестидесятники в те годы были весьма разные. Олег Михайлов печатался в «Юности», Петр Палиевский — в «Воплях», а автор этих заметок — в "Новом мире" Твардовского. Ну и что? Время все расставило по своим местам.
