отличало его лицо от лица Камиллы: лицо Камиллы принимало такое выражение, когда она была чем-то занята и когда об этом думала – именно это и делало ее поведение настолько неожиданным. Но Паламед не успел сделать то, что собирался: в кармане звякнул таймер.
– Время вышло, – сказал он. – Передай это от меня Кэм, ладно?
Как и всегда, он развел пальцы Ноны и тихо поцеловал второй палец на правой руке.
Нону всегда гораздо больше интересовало происходящее с губами и руками, чем с костями и мечом. На уроках обращения с костями и мечом ей казалось, что ей читают скучную газетную статью или какую-нибудь книгу из тех, что Пирра порой покупала с кузова грузовика, две по цене одной. При попытке почитать ей это она засыпала через пару минут. Но у нее хорошо получалось это, что бы это ни было; она не знала, как это называется: ей никто не сказал, а сама она не могла подобрать слово. Когда Паламед впервые попросил ее об этом, довольно давно, и когда она впервые поднесла руку Камиллы ко рту и сделала то же самое, что сделал Паламед, так же сложив губы – это же умение помогало ей понимать языки – и так же коснувшись ее руки, Камилла посмотрела на нее, а потом час сидела в ванне в темноте, даже не налив в ванну воды.
Нона дождалась, пока глаза Камиллы прояснятся, подняла руку Камиллы и прижалась к ней губами. Камилла только сказала:
– Спасибо.
И почти не вздрогнула.
6
В тот вечер Пирра работала допоздна. Они сносили большое здание, потому что все беспокоились, что оно обрушится, раздавит окрестные улицы и провалится вниз, в туннели. Работы то начинались, то останавливались, потому что никак не получалось решить, кто должен платить рабочим: ополчение или старое гражданское правительство. Внизу, в молочной лавке, какой-то старик ворчал, что при Домах, по крайней мере, все знали, кто кому платит, а другой старик спросил: «Это все, что тебя волнует, старый мудак?» И тут они оба поняли, что их слушает Нона, и, чтобы скрыть общее смущение, спросили, что думает она. Она сказала, что ее устраивает происходящее, пока Пирре платят, потому что она хочет подарок на день рождения. После этого они щипали ее за подбородок и много смеялись, и Нона не понимала почему, ведь она была совершенно искренна. Они дали ей по талону на кофе, и она так обрадовалась, что по дороге домой чуть не уронила их два раза.
Жара окончательно утихла, и Камилла открыла пресную воду, чтобы налить ее в бак и принять ванну. Нона помылась перед раковиной, подпрыгивая от холода, несмотря на жару, и мечтая залезть в теплую воду. Дверь слегка треснула, поэтому она слышала, как ходит Камилла, тыкая в воду палкой, чтобы удостовериться, что в трубах ничего не застряло.
– Ты мне почитаешь? – спросила она.
Они все еще продирались сквозь старые газеты, где люди задавали вопросы о своих проблемах, а редактор предлагал им варианты решения. Газеты были написаны наполовину на языке, который Кэм знала, а наполовину – на незнакомом. Ноне они очень нравились. В реальной жизни у людей не могло быть таких проблем, а предлагаемые решения были еще хуже.
– Кусок дыни за пять минут, – последовал ответ.
– Я могу съесть два, – решила Нона, – это будет десять. А когда Пирра вернется?
– Поздно, наверное. Ждать не будем. – И тут она страшно шокировала Нону, спросив: – Нона, ты хотела бы уехать отсюда?
– Что?
– Жить на ферме со мной и Стражем. С Пиррой. За городом. Подальше.
– Нет, – ответила Нона, испугавшись и не обрадовавшись, – мне тут нравится.
– А тебе бы понравился новый дом, если бы мы все тоже там были?
– Наверное, – сказала Нона, испугавшись окончательно.
– Есть что-то, о чем ты мне не говоришь?
Камилла впервые задала этот вопрос. Вопрос был ужасный. Молчание тянулось так долго, что у Ноны запылали кончики ушей. Казалось, что прошла вечность.
– Да, – слабо сказала Нона.
Наступила еще одна долгая пауза.
– Обещаешь сказать мне или Паламеду, если чего-то испугаешься или не будешь знать, что делать?
Это было больше похоже на Камиллу.
– Конечно, – сказала Нона.
– Спасибо. Приятно. – Дверь приоткрылась, и появилось пластиковое блюдце с двумя ломтиками дыни. Нона начала смывать мыло с рук. За дверью зашуршала бумага.
– Дорогая тетя. Когда мы с моим парнем ссоримся, он идет в ванную, а потом заставляет меня извиняться…
Сидя в ванне, Нона съела полтора ломтика дыни, что было на полтора ломтика больше, чем надо, и послушала примерно семь минут писем от людей с проблемами. Она много смеялась. Она не могла ничего почитать Камилле в ответ, но Камилле нравилось принимать ванну в одиночестве, поэтому Нона развлекалась в комнате, складывая полоски бумаги в гармошку, как ей показали Чести и Кевин. Кевин очень хорошо складывал бумагу, пальцы у него были маленькие и ловкие. Прошло довольно много времени, но было еще жарко, когда они обе устроились спать. Дул ветерок, окна были открыты, и с мокрыми волосами и без одеяла было довольно приятно.
Нона попыталась задремать, пока обсыхала. Где-то за плотными шторами то взвывала, то затихала приглушенная сирена. Нона с Камиллой слишком сильно ерзали: Камилла довольно дисциплинированно, вытянув ноги и подняв пальцы к потолку, Нона – пытаясь поудобнее устроиться на спине. Она ждала, когда Кэм отчитает ее, но в конце концов та спросила:
– Прочитать еще одно письмо?
Это было такое приятное предложение, что Нона сразу обрадовалась и захотела спать.
– Кэм, – сказала она, прижимаясь к ее спине, – может, ты мне лучше что-нибудь расскажешь, как раньше? Я закрою глаза, пока ты будешь говорить.
– Ты давно не просила рассказывать тебе истории. Сказала, что ты уже слишком взрослая.
– Это потому что Красавчик Руби надо мной посмеялся, когда я рассказала, как засыпаю.
Это случилось довольно давно. Дело было даже не в том, что Красавчик Руби ее обидел, а в том, что все остальные сразу же велели ему заткнуться, и Чести сказал гораздо громче, чем было нужно:
– А ну помолчи, Нона может вести себя как ребенок, если хочет.
И это гораздо лучше показало ей, что она капризный ребенок. А Табаско посмотрела на нее очень неприятно.
– Хм, – сказала Камилла. – И какую историю ты хочешь?
Нона подумала.
– Расскажи мне еще раз, как вы меня встретили. Ни ты, ни Паламед давно об этом не рассказывали.
– Хорошо.
Грубоватый, сладкий, низкий голос Камиллы стал звучать декламацией:
– Страж спас тебя после ранения.
Нона добавила:
– И это был первый раз, когда выяснилось, на что он
