Паровоз молчал. Если бы Маргитка взглянула на него сейчас, она увидела бы, что первый вор Москвы изрядно растерян. Но Маргитка, не отрываясь, смотрела в тёмный сад. А в освещённом доме два голоса - сильный красивый тенор и серебряное меццо-сопрано - сплетаясь, тосковали:
Нам блаженства с тобой не дадут, не дадут,А меня с красотой продадут, продадут…
Гости уехали под утро. Цыгане разошлись, в доме наступила тишина. Илья и Настя последними поднялись в свою комнату. В темноте Илья, как был одетый, повалился ничком на постель.
– Разделся бы хоть… - попросила Настя.
Он повернулся, приподнялся на локте. Из-под полуопущенных век проследил за тем, как жена зажигает свечу, как, устало вздохнув, садится перед зеркалом и медленно вынимает шпильки из причёски. Чёрные пряди освобождённых волос одна за другой падали ей за спину. В зеркале Илья поймал её взгляд. Опустив глаза, пробурчал:
– И как ты его узнала только? Старик стариком, лысина, как паркет, сверкает…
– Не знаю… Сразу вспомнила.
– Из-за него плакала-то?
– Что? - изумлённо повернулась к нему Настя. Поймав напряжённый взгляд мужа, взялась за голову, с улыбкой простонала: - Ох, Илья… И когда ты уймешься только? Я ведь уже старуха!
– Хороша старуха… - Илья отвернулся к стене. - Даже Паровоз этот - и тот ошалел. Все карманы вывернул перед тобой, чуть на колени не упал.
– Ну, Паровоз… Он - мальчик. Поди, и песен-то приличных не слыхал никогда.
– Плакала ты! - упрямо сказал Илья. Он сам не знал, зачем ему понадобился этот разговор, чувствовал, что ищет неприятностей на свою голову, но забыть о светлой дорожке, пробежавшей по Настиной щеке, уже не мог.
– Ну, что ж… плакала. - Настя опустила руки с последними шпильками, перебросила волосы на плечо. Тихо вздохнула. - Тебя слушала.
– Меня?! - растерялся Илья. - Меня?.. А я думал…
У него хватило ума не закончить фразы, но Настя не заметила его замешательства. По-прежнему сидя спиной к мужу, она смотрела в зеркало.
– Я ведь тебе всегда говорила: за твой голос весь хор отдать не жаль. Я ещё девчонкой была - разум теряла от него. Сейчас-то ты редко поёшь, уж не знаю почему… Но как заведёшь что-нибудь, у меня вся душа дрожит. Жаль, что у тебя одни кони в голове.
Илья, не отвечая, поднялся, перешёл комнату. Сел на пол рядом с женой.
– Настька… Ничего, если спрошу?
– О чём? - Она не удивилась.
– Скажи, а вот если бы… Вот если бы я петь совсем не умел? Был бы, как пенёк, безголосый, даже "Обманула-провела" не вытянул бы? Ты бы тогда…
Пошла бы ты со мной тогда?
Тишина. Настя молчала, а Илья не смел поднять глаз. Сидел на полу, смотрел на полукруг света, очерченный свечой. И уже не ждал ответа, когда услышал тихий не то смешок, не то всхлип.
– Конечно, пошла бы. Забыл, как я тебя любила?
– Любила всё-таки? - попытался усмехнуться он. Остро, как никогда в жизни, болело сердце. И даже голос жены слышался будто издалека:
– Вот глупый… И любила, и люблю. Что это тебе в голову пришло?
Илья, не ответив, уткнулся в её колени. Долго сидел так и, когда встревоженная Настя уже наклонилась к нему, вдруг резко вскочил и опрокинул её на постель.
– Илья! Господи! Илья! Ты с ума сошёл! Нет, видали вы, люди добрые, – устал он! - испуганно отбивалась Настя. - Да успокойся ты, жеребец, что ж тебя под утро разобрало? Дети вот-вот проснутся! Отстань, сдурел совсем!
Опять к осени с пузом буду, цыгане со смеху умрут!
– Ты мне жена! - прорычал Илья, с размаху валясь рядом с ней. - Забыла?!
Напомню сейчас! Будет пузо - будешь рожать! Это тебе не романсы распевать!
– Бог ты мой… - рассмеялась Настя.
Сбрасывая рубаху, Илья едва успел дунуть на свечу, и комната погрузилась во мрак.
Глава 11
– Дадо, бога ради! Дадо, вставай! Да проснись же!
– Что такое? - Илья сел на кровати.
Комнату заливало солнце, от ночного дождя не было и следа. Кинув взгляд на ходики, он убедился, что уже три часа дня. В дверях стояла перепуганная Дашка.
– Чяёри, что случилось? - Илья сообразил, что, раз уж Дашка ворвалась в спальню родителей, происходит что-то из ряда вон.
– Отец, быстрей, они друг друга поубивают! - Эти слова Дашка прокричала уже с лестницы.
Перепугавшись, что она свалится со страха, Илья наспех оделся и побежал за дочерью.
Панорама открывалась такая: во дворе, перед крыльцом, поднимая брызги грязи и дождевой воды, катались, вцепившись друг в друга, Гришка и Федька Трофимов. Дашка кричала "Спасите!", из окон высовывались головы цыган, а на прислоненной к стене дома лестнице, обхватив колени руками, сидела безмятежная, как статуя, Маргитка. С одного взгляда Илья понял, что весь сыр-бор из за неё.
– Эй, пшала[125], Гришку бьют! - раздалось из-за дома. Оглянувшись, Илья увидел, что через двор с грозными воплями и лопатой наперевес несётся его Илюшка, а за ним, крича и толкаясь, вся ватага братьев вместе с пятилетним Ванькой, подтягивающим на бегу штаны. Не успел Илья остановить их, как сверху грянуло: "Гриха, я сейчас!" и из окна второго этажа во двор низвергся Яшка. Он с ходу кинулся в кучу-малу, и по двору покатился комок из сцепившихся мальчишек. Вдобавок из-за забора послышалось: "Федька, держись!" - и Илья понял, что сейчас на поле битвы примчатся все одиннадцать Трофимовых с мамашей во главе. Встречаться в бою со Стешкой Илье вовсе не улыбалось, и он, набрав воздуху, рявкнул на весь двор:
– Эй, авэла, чяворалэ[126]! Хватит!
Верещащий клубок тут же распался. Младших сыновей при виде сердитого отца как ветром сдуло, только Илюшкина лопата валялась в растоптанной луже. На крыльце всхлипывала Дашка. На земле остались сидеть Яшка, Гришка и размазывающий по физиономии кровь Федька.
– Очумели?! - заорал на них Илья. - По очереди вам штаны спустить?
Девок перепугали до смерти!
– Извини, Илья Григорьич, - сдержанно ответил Яшка, вставая на ноги. – Не заметил тебя. - И тут же, едва переведя дыхание, гаркнул на Маргитку: – Из-за тебя опять, оторва?! Косы выдеру!
Он и в самом деле размахнулся дать сестре подзатыльник, но та, оскалившись, зашипела ему в лицо так, что Яшка отпрянул.
– Тьфу… кошка подзаборная. Пошла вон отсюда!
Маргитка презрительно фыркнула, слезла с лестницы и пошла через двор к калитке. Она уже прошла мимо Ильи, не взглянув на него, когда он не выдержал:
– Рада, чёртова кукла?
Маргитка обернулась. Без улыбки, зло спросила:
– Что же мне - повеситься пойти? Извини, морэ, некогда.
Только сейчас Илья заметил, что девчонка одета по-уличному: серое платье, жакет, шляпа, сумочка.
– Куда тебя черти несут?
– Тебе что за дело? - отрезала она и быстро вышла за калитку.
Илья шагнул было за ней, но, поймав недоумевающий взгляд Яшки, поспешно вернулся. Федька Трофимов тем временем успел смыться через забор в свои владения, и Гришка сидел на земле один. Вокруг него вертелась Дашка с мокрым полотенцем. Глядя на них, Илья вдруг вспомнил, что сегодня вечером Дашка впервые собиралась выступить в ресторане с новым романсом и Гришка должен был аккомпанировать ей. Нашёл время морду разбивать, чёртов сын!
– Целый? - свирепо спросил Илья, подходя к Гришке. - Или добавить тебе?
Кто первый начал?
"Добавить" он пригрозил для порядка: видно было, что Гришке и так досталось. Физиономия сына была разбита в кровь, левый глаз заплывал, на скуле красовалась огромная ссадина. Вытирая красную струйку в углу рта, он хмуро сказал:
– Я начал.
– Ей-богу, выпорю! - пообещал Илья, в глубине души чувствуя некоторое уважение к сыну: Федька Трофимов был на голову его выше и на два года старше.
– Из-за неё? - кивнул он на незакрытую калитку.
Гришка покраснел так, что это было заметно даже под слоем грязи.
Хрипло сказал:
– Кто её потаскухой назовёт - убью.
– Так ведь, чяво, может, и верно? - глядя в сторону, сказал Илья. - Вот куда она сейчас умотала? И где вчера была? Знаешь ты? Нет? То-то и оно.
Гришка тяжело дышал, смотрел в землю. Помедлив, Илья продолжил:
– Мать говорила - ты её сватать хочешь?
Гришка кивнул.
– Мне такая невестка не нужна. - Илья помолчал. - Хочешь - уговаривай её и убегайте вместе. Только мне после этого на глаза не показывайся.
На разбитой скуле Гришки шевельнулся желвак, и Илья понял, что разговор о бегстве у него с девчонкой уже был. И понятно, куда она его послала…
– Слышишь ты меня?
– Слышу, - не поднимая глаз, сказал Гришка.
Благодаря бога, что сын не смотрит на него, Илья встал, пошёл в дом.
На душе было отвратительно.
В сенях его остановила расстроенная Дашка:
