— Волчий глаз! Волчий глаз! — бессмысленно и дико выкрикивал Неизмир, ударяясь головой о землю, словно хотел пробить дверь в груди Всеобщей Матери и спрятаться в ней от этого ужаса.
Женщины закрывали лица, княжна Дарована плакала от страха, прижимаясь к отцу. Все во дворе в ужасе и изумлении смотрели на чуроборского князя, упавшего прежде, чем тупой меч противника поднялся на него.
А чуроборцам слышалось что-то до жути знакомое в его криках.
Князь Неизмир был прав, когда думал, что существование пасынка-оборотня угрожает ему. Только погубил его не Огнеяр, а его собственный страх.
А Огнеяр стоял возле крыльца, все еще сжимая рукоять тупого меча, который так ему и не понадобился.
Волчий глаз. Вот к чему все пришло. Вот чем окончилась их многолетняя вражда с отчимом. Сам того не зная, он все эти двадцать с лишним лет убивал страхом разум Неизмира. Но разве он был виноват? Кто заставлял Неизмира бояться? Разве ему предрекали смерть от руки Огнеяра? Он сам посчитал себя достойным противником, за смертью которого был послан сын Велеса, но не имел в душе достаточных сил для настоящей борьбы с ним.
И сейчас, глядя на бьющегося о землю отчима, Огнеяр испытывал к нему презрительную жалость, острое чувство сожаления, что все так вышло. Лучше бы честный поединок. А так ему казалось, что он выходил биться с ребенком или стариком. Хорошо, что боги удержали его от удара по неизмеримо слабейшему — они все сделали сами.
Опомнившись, чуроборские кмети подняли своего князя, на руках унесли его в покой. Женщины Дарованы показывали им дорогу, причитали и охали. Огнеяр отбросил бесполезный меч.
— Боги показали свою волю, — сказал он, обводя взглядом ряды чуроборской дружины. Многие в страхе отводили глаза, но многие, изумленные произошедшим, потрясенные безумием князя, выдержали его взгляд и увидели в нем только человеческую решимость. — Если кто-то из вас считает поединок нечестным — скажите сейчас, при всех, кто видел его своими глазами.
На дворе повисла тишина, никто не сказал ни слова.
— Боги решили и судьбу чуроборского стола, — сказал с крыльца Скородум. — Князь Неизмир обезумел. Стол твоего деда отныне принадлежит тебе. Никто не имеет на него больше прав, чем ты, внук Гордеслава.
— И я займу стол моих предков, — твердо сказал Огнеяр, снова обводя взглядом строй дружины. — Если кто-то не согласен — скажите сейчас. Я клянусь не причинять никому вреда. Но я устал от косых взглядов в собственном доме и от шепота за спиной. Если кто-то считает меня недостойным быть князем — скажите сейчас.
Но чуроборская дружина молчала. Огнеяр заметил молодого кметя с угрюмо замкнутым лицом. Его рука так сжала рукоять меча, что побелели суставы. Встретив взгляд Огнеяра, он вздрогнул, но не отвел глаз.
Медленно Огнеяр подошел к нему. Молодой кметь выпрямился, но не попятился.
— Я так и вижу, как ты ждешь меня в темных сенях с этим самым мечом в руке, — устало заговорил Огнеяр, и в голосе его была застарелая ненависть — не к этому парню, который навь* его знает за что так уж любит Неизмира, а ко всем подлым ударам со спины, которые были нанесены от создания мира. — Ты ненавидишь меня, но молчишь. Почему же ты молчишь, Морок тебя сожри, я же спрашиваю? — с нарастающей яростью в голосе продолжал Огнеяр, и Стая видела, как трудно ему сдержаться. — Ты же мужчина, ты воин — так почему ты боишься сказать то, что думаешь? Ну?
Молниеносным движением Огнеяр вырвал меч из ножен молодого кметя. Ряды дружины глухо вскрикнули, дрогнули, кто подался назад, кто вперед. Сам кметь невольно отшатнулся, ожидая удара, не успев волей сдержать порыв, спасающий жизнь. А Огнеяр ловко перевернул клинок в руке и протянул кметю рукоять меча.
— Бей! — потребовал он. — Сейчас бей, не в темных сенях. Чтобы все видели. Чтобы знали, стоит ли. Ненавидишь — ударь. Отведи душу.
Кметь, бледнее снега, стоял как каменный идол, не отводя глаз от лица Огнеяра и не двинув даже пальцем. Ненависть его к оборотню уступала место изумлению.
— Не можешь? — Огнеяр презрительно скривился и огляделся.
Взгляд его упал на лица Стаи.
— Кречет! — резко позвал он. — Давай тогда ты. Пусть смотрят.
Поняв его, Кречет шагнул из ряда Стаи, положил руку на рукоять своего меча.
— Нет! — Огнеяр резко мотнул головой и протянул ему тот меч, который держал в руке. — Этим! А то потом скажут — тупой был, все обман!
Повиновавшись, Кречет взял из его руки меч молодого кметя, спокойно замахнулся, словно перед ним было бревно или соломенное чучело, и с сильным умелым размахом ударил Огнеяра по плечу. Обычного человека такой удар развалил бы до пояса, и весь двор в ужасе вскрикнул, Дарована на крыльце зажмурилась. Но клинок отскочил от плеча Огнеяра, как палка от камня.
С тем же невозмутимым лицом Кречет сунул меч в руку онемевшего молодого кметя. И сразу несколько голов столкнулось над оружием, сразу несколько рук потянулось проверить его остроту. Меч был наточен для битвы, так что самый придирчивый десятник остался бы доволен. Слишком поспешно ухватившийся за клинок кметь поранился, на пальцах его выступила кровь.
А Огнеяр вдруг успокоился, как будто этот удар снял напряжение, скопившееся в нем за весь этот день. И взгляды чуроборских кметей, поднявшиеся к нему от меча, изменились. В них по-прежнему было изумление, но вместе с тем покорность своей участи и смутное уважение. Даже не неуязвимость Огнеяра переменила их чувства, а его ненависть к подлым ударам из-за угла, которую понимал и разделял каждый честный воин. Пусть он оборотень — но подлости в нем нет. Он сын бога — так чем он не князь? Он внук Гордеслава — никто другой не имеет таких прав на чуроборский стол.
Через несколько дней чуроборская дружина оставила Велишин и потянулась по зимнему пути домой. Часть людей новый князь послал по Стрему собирать дань — срок полюдью давным-давно настал. Сам он попутно собирал дань с Белезени. Неизмира везли в крытой повозке в середине обоза. Прежний князь так и не пришел в себя, но поуспокоился. Он сидел, глядя перед собой мутным взором, и твердил:
— Волчий глаз! Волчий глаз!
Светела в дружине больше не было. Забрав с собой два десятка своих кметей, он уехал из Велишина в день несостоявшегося поединка. Что он стал бы делать в Чуроборе теперь? Служить Дивию? Лучше умереть. Остаться у смолятичей? Скородум не отказал ему в руке своей дочери, но Светел больше не заводил разговоров о сватовстве. Ему было слишком стыдно смотреть на Скородума и Даровану, вся его любовь к ней куда-то пропала. Да и что он получил бы с ней? Воеводский чин, посадничество в каком-нибудь городке? И всю жизнь прожить среди свидетелей своего позора? Нет, это было ему не по силам. На свете еще немало городов и княжеств. Молодой сильный витязь, славно владеющий мечом, не будет лишним в дружинах говорлинских князей, даже в самом Орьеве. А может быть, судьба не совсем отвернулась от него. У вежелинского князя две дочери и ни одного сына. Неизмир ведь когда-то тоже был сотником в дружине князя Гордеслава.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
