А может, человек этот вовсе ни в чем не виновен и просто ищет укромного местечка, недоступного порывам холодного ветра?
Волкодав посмотрел, как летели редкие снежинки, падавшие на бревна. Нет, не то. Ветер дул совсем с другой стороны.
Венн вытянул нож из ножен, перехватил его для броска и стал ждать. Надо было, наверное, вскочить и попытаться взять убийцу живьем, но этого он себе сейчас позволить не мог. Едва затянувшиеся раны через два шага уложили бы его наповал. А закричишь, поднимешь тревогу – и поди попробуй потом что-нибудь докажи. Поклонники Смерти как раз и славились тем, что никто не мог заподозрить в них убийц, пока не поймал с поличным. Значит, оставалось только ждать. И молиться, чтобы не было слишком поздно.
Время тянулось медленно. Человек то придвигался к палатке еще на вершок, то надолго замирал в неподвижности. Он тоже умел ждать. Волкодав не спускал с него глаз. Когда неизвестный оказался в полуаршине от угла палатки, из-под мехового одеяла появились руки и осторожно потянулись вперед. Венн, которого убийца в этот момент видеть не мог, резко приподнялся и сел, и в морозном воздухе свистнул брошенный нож. Волкодав до последнего страшился расправиться с неповинным. Тяжелый нож, способный расколоть череп, всего лишь пригвоздил к бревнам одну из тянувшихся рук. И только услышав глухой звук втыкающегося лезвия, Волкодав закричал. Закричал во все горло, зовя караульных. Он заранее знал, во что обойдется ему резкое движение и этот крик. И точно. Под ребра словно разом воткнулось несколько стрел, в глазах расплылась чернота. Но дело было сделано. Обнаруженный убийца уже вполовину не так страшен. А захочет оправдаться, пусть-ка объяснит, что он затевал посреди ночи возле палатки Дунгорма. Ведь не силой, в конце концов, Волкодав его туда затащил.
Испуганный Серко взвился на ноги. Волкодав потерял опору и тяжело повалился навзничь, сокрушенный приступом кашля.
Он смутно слышал шум всеобщего переполоха, топот, крики и ржание лошадей, а потом всплеск, словно в воду свалилось что-то тяжелое. Позже, когда он отдышался, ему рассказали: подраненный им человек выдернул нож из бревен и собственного тела и, не медля ни мгновения, перебежал на край плота, туда, где ближе был берег. Бросился в темную ночную воду и поплыл. Воины стреляли ему вслед, и кое-кто божился, будто слышал, как стрела втыкается в плоть. Но никто не мог с уверенностью сказать, что сталось с убийцей. Действительно ли его отыскали в темноте случайные стрелы, или отняла силы ледяная вода, или все-таки встретил спасительный берег – осталось неизвестным.
Еще некоторое время после этого Мыш с пронзительными воплями гонял по плоту небольшого зверька, гибкого и зубастого, уже одевшегося в белую зимнюю шубку. Ласка то пряталась, забиваясь в щели и под настил, то взвивалась пружиной, пытаясь достать крылатого недруга. Мыш не отваживался схватиться со свирепой маленькой хищницей, способной, как известно, забраться в ухо лосю и закусать его насмерть. Он просто неотступно висел у ласки над головой и истошно орал. Пока наконец та гибким прыжком не вскочила на крайнее бревно плота и не уплыла вслед за хозяином, по-змеиному извиваясь в черной воде, шершавой от падающего снега…
Люди на плоту ходили как потерянные. Особенно Дунгорм: ночной душегуб, как выяснилось, таился среди его велиморцев. Утром они недосчитались одного воина, далеко не новичка в отряде. Все его знали, все радовались веселым побасенкам, которые он был великий мастер рассказывать.
Все знали и его любимицу ласку. Кое-кто даже начал коситься на Волкодава. Но потом стали вспоминать пропавшего и вспомнили, что близкой дружбы, как бывает у воинов, с ним никто не водил. Никто не был с ним в бане: он всегда мылся один, объясняя это обычаем своего народа. А у ласки было страшноватое обыкновение ночью бегать по телам спящих, щекотать мордочкой шеи…
– Кому теперь доверять?.. – спрашивал Дунгорм, и голос его дрожал. Двуличие воина, которого он не первый год знал, потрясло благородного нарлака больше угрозы гибели. Даже больше, чем страшное испытание у Препоны, когда его собирались разорвать лошадьми.
Посовещавшись, велиморцы удалились в конец плота. Там они стали по очереди раздеваться догола. Товарищи осматривали скинувшего одежду от макушки до пят, разыскивая на теле тайный Знак Огня, вывернутый наизнанку. Ни у кого ничего не нашли.
Волкодав некоторое время хмуро бродил по плоту, потом подошел к воительнице Эртан и попросил ее:
– Ударь меня, пожалуйста, в живот кулаком. Только медленно.
И встал перед ней, для чего-то закрыв глаза. Эртан пожала плечами, кашлянула, и ее кулак плавно устремился вверх и вперед. Кулаки у вельхинки были, понятно, вдвое меньше мужских. Но, как утверждали успевшие их отведать, из-за своей малости они только били вдвое злей и больней. Волкодав, не открывая глаз, повернулся на носках, пропуская руку девушки мимо себя. Левая ладонь догнала сжатый кулак Эртан и обхватила его. Волкодав отшагнул в сторону и повернул пойманное запястье к себе.
– Ах ты..! – восхитилась предводительница, изворачиваясь и падая на колено. – Это опять твое… как там называл?
– Кан-киро, – напомнил Волкодав. – Да правит миром любовь.
– Такой любви… хм! – проворчала Эртан. Она казалась венну самим воплощением женственности. Такими его народ видел своих Богинь. Женская мощь и женская нежность. Грозная удаль и влекущая красота.
– Не торопился бы ты, – посоветовала Эртан. – Поправься сперва. Волкодав ответил:
– Станет он ждать, пока я поправлюсь.
– Он, это кто? – спросила воительница. Волкодав прямо посмотрел ей в глаза и сказал:
– Лучезар. Кому еще.
– Ты думаешь, он тебя?..
– Может, и нет, – вздохнул венн. – Но надо же знать, на что я нынче гожусь.
Эртан нахмурилась. Волкодав знал: она была не болтлива. Она только спросила:
– А глаза жмурил зачем?
Венн пожал плечами, вернее, одним левым плечом, потому что правым шевелить было больно.
– Это так, – сказал он. – Просто на случай, если вдруг ослепну, как Декша. Меня с моей разбойничьей рожей в тестомесы вряд ли возьмут.
В ту ночь, в глухой час, мимо плотов пронеслись развалины Людоедова замка. Еще через несколько суток снег по берегам стал пропадать, а в воздухе повеяло морем. И вот на рассвете по левую руку ненадолго открылась знакомая заводь, а за нею, над бережком, – поляна посреди соснового леса. Здесь невозвратным солнечным летом кнесинка училась себя защищать. Нынче день занимался мглистый и пасмурный, и прошло еще немалое время, прежде чем впереди замаячили деревянные башни стольного Галирада.
Кнес Глузд Несмеянович, сопровождаемый боярами и народом, сам вышел встречать бесславно вернувшееся посольство. Светынь возле устья разливалась чуть не на полторы версты и текла неспешно, величественно. Волкодав видел, как приблизился и встал возле берега передний плот, и кнес обнял соступившего с него Лучезара, как отец обнимает любимого сына после долгой разлуки. Подозрительному венну это показалось несколько странным. Винитар сам говорил, что отправил с голубем послание кнесу. Сам Волкодав, конечно, того письма не читал, но догадывался, что молодой кунс в нем Лучезара излишне не восхвалял. Надобно думать, решил венн, Левый тоже вез с собой голубей и тоже написал письмо кнесу. И тот предпочел поверить родственнику. И вообще, долетел ли голубь Винитара? Лучезар ведь, кажется, и ловчего сокола с собой не забыл?..
