Декша придерживался за чье-то плечо, но голову нес гордо.
– Девушек такой знатности редко убивают разбойники, – заметил Крут. – Их похищают, чтобы потребовать выкуп. Какая корысть им в ее смерти?
– Кнесинку уже пытались убить тогда на торгу, – напомнил кто-то из витязей. – И тоже непонятно зачем.
– То на торгу, – проворчал Крут. – А то посреди леса.
Лучезар отрешенно смотрел в пространство. Когда человек не желает оправдываться, это всегда впечатляет.
– Мы можем доказать, что за государыней охотились! – вновь подала голос Эртан. – Мертвой служанке отрубили голову, а потом бросили в костер. Увидели небось – не та!
Было слышно, как далеко в толпе горько заплакала женщина.
– В ту ночь, государь, – сказал Дунгорм, – твой боярин окончательно рассорился с телохранителем и предложил госпоже выбирать, с кем она будет советоваться в дальнейшем, с ним или с венном. И госпожа выбрала венна!
– Твой боярин очень обиделся, кнес, – хмыкнула Эртан. – После этого кнесинка шла пешком с нами, с ратниками, а он ехал в полуверсте позади.
– Потому, наверное, он и не подоспел к нам на выручку, когда нас теснили к Препоне, – сказал Дунгорм. – Его воины появились одновременно с конниками моего господина, когда исход боя был предрешен, а мост, по которому перешла государыня, обрушен.
Стало тихо, только негромко шептались ратники. Они многое могли припомнить Лучезару Лугиничу. Кнес тоже повернулся к молодому боярину. И было видно, что галирадскому правителю больше не хотелось спрашивать, почему это он привез Волкодава не в цепях.
– Что скажешь, Лучезар? Левый пожал широкими плечами:
– Скажу, родственник, что никогда даже не думал, как, оказывается, легко измыслить навет. Но теперь убеждаюсь: любой поступок можно превратно истолковать…
– Этим ты в своем письме и занимался! – дерзко проговорила Эртан.
Кнес ожег ее взглядом:
– Вы!.. Вы хоть понимаете, что вы тут наговорили?..
– Кроме нас, здесь двадцать шесть человек, – ответил Дунгорм. – И я осмелюсь утверждать, государь, что на клятве перед Богами ни один из них не станет опровергать наших слов.
– Мои воины тоже могут присягнуть перед Богами, – равнодушно сказал Лучезар. – А их куда как побольше. К тому же всем нам известно, что Боги далеко не всегда и не сразу изобличают клятвопреступников…
– Можно и поторопить Их справедливость! – сказал Волкодав.
Никто не заметил движения, просто меч каким-то образом перекочевал из развязанных ножен в его левую руку. Узорчатый клинок серебрился в пасмурном свете, указывая прямо в грудь Лучезару. Это был вызов на поединок. На Божий Суд.
День перевалил полуденную черту. Божьему же Суду совершаться лучше всего на рассвете, пока небо еще не замутнено грехами людей и юный Бог Солнца взирает на мир в утренней славе, полный сил и готовности присмотреть за земным правосудием. Остаток дня и всю ночь поединщикам предстояло провести в кроме, в уединенных клетях. Там они будут поститься, размышлять и беседовать с Богами.
Волкодаву не удалось даже заглянуть домой, в мастерскую Вароха. Стражники окружили и его, и Лучезара и повели в крепость. Все видели: Лучезар шествовал с поднятой головой, венн же хмуро смотрел под ноги. Еще не хватало споткнуться при всем честном народе и раны разбередить!
На пороге клети Бравлин придержал Волкодава за плечо:
– Ты, венн, дай-ка сюда оружие… До завтра пускай в святилище полежит.
Оба помнили, как Бравлин уже пытался забрать у него меч полгода назад.
– Оружие, – спокойно сказал Волкодав, – я отдам только кнесу, или кнесинке, или боярину Кругу.
– Сейчас тебе! – фыркнул один из молодых стражников. – Вот так прямо государь сюда припожалует!
Волкодав ответил ровным голосом, не двигаясь с места:
– Тогда отними.
Парню не захотелось с ним связываться: был, видно, наслышан о безобразиях, которые этот венн время от времени учинял.
– Иди, – сказал ему старшина. – Позови Милованыча.
В это время к ним подошел Атталик. Мальчишка показался Волкодаву значительно возмужавшим. Это чувствовалось не в осанке, не в ширине плеч, скорее – во взгляде, в выражении глаз.
– А мне отдашь, Волкодав? – спросил юный сегван. – Я старший сын кунса, и род мой никакому в этом городе не уступит!
Пряжки ремней не были особенно удобны для левой руки. Волкодав, повозившись, расстегнул их и протянул Атталику двое ножен – с боевым ножом и с мечом. Он знал: мальчишка скорее умрет, чем позволит кому-нибудь прикоснуться к оружию. Тем более испортить его.
Стражники расположились возле двери и всю ночь приглядывали за Волкодавом сквозь дверную щель. Мало ли, вдруг примется колдовать, творить черное непотребство. Да и любопытно опять же.
Они видели, как венн, посидев немного на лавке, встал, очень осторожно стащил теплую куртку и стал делать какие-то движения. Опытные воины сразу поняли, что он готовился к бою. То, что он совершал, наводило на мысль и о танце, и о священнодействии. Неторопливый танец постепенно усложнялся, становился грозней. Стражники прилипли к щели – приди старшина, узрел бы пяток согнутых спин. Волкодав словно встречал кого-то, наседавшего с оружием, вызывал его на удары, ловил их и отражал, потом вышибал из вражьей ладони меч… и добивал супротивника. Добивал жестоко и страшно, без малейшей пощады. И все это – левой рукой.
Стражники отлично знали, каков боец был Лучезар. Сперва они полагали, что он шутя расправится с венном. Теперь посоветовались и переменили свое мнение. Поединок с одноруким навряд ли покажется Лучезару детской забавой. Им, по крайней мере, меняться местами с боярином совсем не хотелось.
Окошка в клети, даже волокового, не было: сруб располагался внутри насыпи под земляной стеной крома. Волкодав занимался своим делом в скудном мерцании лучины. Потом, к окончательному изумлению стражников, он медленно обратил в сторону светца развернутую ладонь. И огонек, трепетавший на расстоянии двух аршин, погас, как задутый. До сих пор парни о таком только слышали. Самим видеть не приходилось.
Волкодав, которому светец был не особо и нужен, удовлетворенно кивнул в темноте. Вытащив загасшую лучину из железного расщепа светца, он загнал ее между бревнами, – для Мыша. Завернулся в плащ и лег спать.
Отец Волкодава не каждый день делал оружие, но сын помнил, как в гостевом доме рода останавливались славные воины, нарочно приезжавшие заказывать у кузнеца Межамира клинок знаменитой веннской узорчатой стали. Разборчив был Межамир. Никакая плата не побудила бы его создавать меч для злого, разбойного человека или богатого лодыря, возмечтавшего о драгоценной игрушке. Не все продается за деньги, не все покупается. Меч же – свят. В нем Правда Богов.
