Когда Томас развернулся, чтобы уходить, женщина, не размыкая глаз, произнесла:
– Томас! Есть способ развеять все сомнения.
Мужчина замер на месте.
– Какой?
– Прочти мою книгу.
Присцилла широко раскрыла рот и приняла ложку со снотворным.
Глава 95
Томас вернулся домой рано вечером. Для него подогрели ужин, но мужчина отказался есть. Обменявшись с Жаклин нежными, длившимися долго-долго объятиями, Томас поднялся наверх и отправился в комнату матери, неся с собой прощальный подарок Толиверам, сделанный Присциллой. Сидя в купе вагона первого класса, он смотрел на мелькающие вдали огоньки светящихся окон, но перед его мысленным взором неслись картины из прошлого. Он вспоминал, как Присцилла жаловалась ему, что Джессика больше привязана к мальчикам, чем к Регине. Томас тогда посчитал ее заявление полной чушью. Его мама любит всех своих внуков одинаково. Просто Джессика привыкла иметь дело с мальчиками, поэтому чувствует себя в их обществе увереннее. Из‑за своей непроходимой глупости он ни разу не задумался над тем, чем вызвана эта отстраненность по отношению к родной внучке. Томас видел только то, как маленькое веснушчатое личико дочери освещается улыбкой и руки тянутся к бабушке, когда та появляется в пределах ее видимости. Видение за видением проносилось в его памяти. Присцилла была совершенно права, а вот он оказался слепым дураком. Ему следовало все понять еще тогда, когда жена призналась, что читала дневники свекрови, дабы выяснить, знает ли Джессика о ее романе с майором.
Холодок пробежал по спине Томаса, когда он осознал, что Джессика с самого рождения Регины подозревала, что та от Эндрю Дункана. Подозревала, так как точно определить было просто невозможно. Томас прожил долгие годы, мучаясь неуверенностью насчет происхождения Регины. Это было сродни клинку, который нельзя вытащить из раны, иначе истечешь кровью. До сего времени Томас мирился с неизвестностью, но теперь понял, что не сможет более выносить эту гложущую, ноющую боль. Он должен узнать то, что знает мама. Томасу хотелось верить Присцилле, ему ужасно хотелось ей поверить, но он не мог. Разве что в случае, если Джессика приведет какие-нибудь доказательства того, что Регина была его плотью и кровью. Присцилла была права, когда заявила, что его мама не из тех, кого можно обвести вокруг пальца.
Джессика открыла дверь в ночном пеньюаре, но спать она еще не ложилась, а пила, как обычно, свой вечерний горячий шоколад. Мама удивилась, завидев сына.
– Что случилось, сынок?
– Мама! Мне надо с тобой поговорить.
– С удовольствием.
Томас так никому и не рассказал о той ночи в его спальне, о сделанном Присциллой признании в адюльтере и о том, что отцом Регины был другой мужчина. Восемь лет Томас носил эту тяжесть на сердце, но теперь пришло время от нее избавиться.
– Мама, ты знала о ее связи с Дунканом? – спросил Томас, рассказав о причинах развода и лживом заявлении Присциллы.
– Ты не понимаешь, почему я тебе ничего не рассказала? – удивилась Джессика. – А что бы хорошего из этого могло получиться? К тому же я только подозревала Присциллу в измене. Я ни в чем не была уверена.
– Но ты относилась к Регине так, словно была уверена в грехе ее матери.
Покрытые морщинами щеки Джессики вспыхнули румянцем, выдавая ее стыд.
– Да, ты прав. Я надеюсь, ты меня простишь, хотя сама себя я до сих пор корю за это. Тогда я была уверена, что Эндрю Дункан – отец Регины, а сейчас я думаю наоборот.
– Почему? Что заставило тебя передумать?
Джессика отложила на столик книгу о Толиверах, которую до этого пролистывала. Томас понимал, что она специально это делает. Ей надо собраться с мыслями. Его мама была не из тех, кто говорит на серьезные темы, предварительно все не обдумав.
– Сейчас уже не важно, откуда мне это известно, – грустно улыбнувшись, наконец сказала Джессика. – Считай это интуицией бабушки, но Присцилла предоставила тебе достаточно информации. Теперь твое сердце может успокоиться.
– Ты думаешь, я могу ей верить?
– Да, сынок. Присцилла сказала тебе правду.
– Откуда такая уверенность?
– В таких случаях, дорогой, следует определять правду на основе того, что ты знаешь о человеке. Ты знаешь, что Присцилла ненавидит тебя так сильно, как может ненавидеть только отвергнутая женщина. Если бы Эндрю Дункан был Регине отцом, с какой стати она решила бы вытаскивать занозу сомнений из твоей души? Когда Присцилла разговаривала с тобой, она заботилась не о твоем душевном спокойствии, а о своей бессмертной душе. Представь себе, как трудно умирать, имея на совести такую тяжкую ложь, которой Присцилла отравила тебе душу. Думаешь, у твоей бывшей нашлось бы столько храбрости? Я уверена, что Присцилле хочется, чтобы ты не поверил ее исповеди и жил, мучаясь, до конца своих дней. Но она очистила свою совесть, примирилась с Создателем, и больше ее ничего не интересует. Поверь мне, сынок, и не пятнай своих воспоминаний о дочери.
Томас задумался над словами матери. Ему никогда не удастся наверняка, на все сто процентов увериться в том, что Регина – его плоть и кровь, но Томас успел в достаточной мере изучить Присциллу, чтобы не сомневаться в том, что ход рассуждений живой легенды Хоубаткера, сидящей напротив него, вполне логичен. Его мама никогда не пускала его по ложному следу. Джессика уверена, что Регина – его дочь, и этого вполне достаточно. На мужчину снизошло чувство необыкновенного облегчения. Так, должно быть, чувствует себя человек, которого похоронили живьем, а потом откопали, и он жадно вдыхает свежий воздух. Едва сдерживая слезы, Томас поднялся и поцеловал в щеку женщину, даровавшую ему жизнь. Конечно, он ее простил. Джессика терзалась сомнениями насчет происхождения Регины дольше его и теперь наверняка мучается сожалениями из‑за того, что частично отказывала в любви лучшей из Толиверов.
Томас смахнул капельку влаги, упавшую матери на щеку.
– Спасибо, мама. Спокойной ночи. Я верю тебе.
– Куда спешишь, сынок? Куда ты собрался в такой поздний час?
Томас взял в руки принесенную с собой книгу.
– Надо повидать Вернона. Я должен сказать ему, что его мать умирает.
Джессика прислушалась к удаляющемуся звуку шагов сына. Несмотря на печальный разговор, который предстоял Томасу, матери показалось, что он двигается очень бойко. Как хорошо, что она дожила до этого времени. Как хорошо, что смогла избавить сына от этой боли, всю глубину которой она не осознавала. Как хорошо, что, повинуясь внезапному вдохновению, она сумела представить дело так, что слов Присциллы оказалось достаточно. Томас ей поверил, и теперь ей не стоит бояться того, что под давлением сына придется рассказать всю правду так, как она ее понимает.
