шлях.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
До Куберле пехота шла без боев. Белые расступались, накапливаясь на флангах. Бойцы-великокняжевцы рвались — хотелось скорее глянуть на свои оставленные пустые хаты. В спины поджимали беженцы. Этим и вовсе не терпелось перешагнуть родной порог — хлебнули в отступе. Другой месяц в бегах, по-цыгански, под звездным небом, под нещадным пеклом. Без воды, без хлеба, с постоянным страхом попасть под казачью шашку…
Со станции Двойная навстречу выдвинулся деникинский бронепоезд. Ошпарил с бугра катившего «Жучка» из морских орудий, разворотил перед самым носом рельсы. Для острастки чесанул по бричкам с беженцами.
Федор Крутей воспользовался заминкой. Положив ладонь на карту, колюче взглянул в осунувшееся, одутловатое лицо Шевкопляса.
— Григорий Кириллович, я не вижу смысла в дальнейшем наступлении.
Тот хмыкнул за вислый ус. Отводя набрякшие, красные от бессонных ночей глаза, неопределенно шевельнул полным плечом:
— Приказ Военсовета…
— Приказ выполнен. Гляди, что получается… Мы сами суем голову в петлю.
Видел, что сделался сговорчивее — Ворошилов отбыл в Зимовники, — нажимал круче:
— Немедля заворачивать войска. Сосредоточиваться в Зимовниках. Туда прибывает Думенко с мартынов-цами. Главное сейчас — заняться формированием. Нужно дать ума освобожденцам. А что будем делать с конницей?
— Что, с конницей? — Шевкопляс оторвался от своих нелегких дум.
Федор присел на край стола. Боясь выказать особенное расположение к давнишнему другу, сдержанно пояснил:
— Раздулся личный состав. С мартыновцами… в полку до двух тысяч лошадей.
Шевкопляс оживился. Вышагивая по тесной дежурке станции Куберле, возбужденно потирал руки.
— Приветствовать Думенко! С каждым боем его полку прибывает. Две тыщи… Силища! Тряхнет казачишек еще хлеще, эге.
Дергая за дверную ручку, отмахнулся: была не была.
— Вертай.
2
Изъян в плане Мартыновской операции, на который указывал Сталин, начал сказываться. Вслед за радостной вестью, доставленной из Мартыновки от Думенко, пришла телеграмма из Царицына: войска Фицхелаурова и Мамантова начали сжимать дугу у самого города. Успех тут, в Сальских степях, оказался мизерным, незаметным, и он вовсе не повлиял на судьбу северного и западного участков.
Из поездки по наступающим пехотным частям Ворошилов вернулся в Зимовники. Пока говорил с бричек обжигающие речи, не замечал. Остыл — вкрались раздражение и тревога. Вдобавок к худой депеше из штаба обороны удручающее впечатление оставил осмотр. Бойцы оборванные, безоружные, полуголодные. Не сознавался самому себе, но его страшила крестьянская степная вольница. Он, рабочий, не понимал ее, дикую, отбивающую землей, потом, степным пресным ветром. Ликующие выкрики, разбойничьи посвисты, киданье вверх шапок не вызывали в нем хмельного восторга. За время пребывания в Сальских степях убедился: красновские посулы ближе к большинству разъяренных мужиков с винтовкой в корявых ухватистых руках, нежели защита Советской власти. Казачьи привилегии — божья благодать для них на земле. А что им несут Советы, знают немногие. Темнота, глухомань. Кто громче крикнет, за тем и кинутся слепо, бездумно. У конников один бог — Думенко. Куда поведет этот недалекий, сумбурный человек, туда и бросятся сломя голову…
С сердцем вырвал из блокнота в дороге еще исписанный листок, кликнул:
— Орловский!
Адъютант молча вытянулся у порога.
— Вот, отстучи в Военсовет…
Расстегнул пуговицы на стоячем вороте гимнастерки, прислонился обросшим затылком к прохладной кафельной стенке. Прикрыв глаза, мысленно пробежал написанное. Вспомнился ночной разговор в вагоне со Сталиным. Сделалось не по себе: мрачное содержание телеграммы полностью оправдывает предсказания председателя Военсовета* СКВО. Вернул адъютанта. Скомкал свою писанину, кинул под стол. Переписал заново.
«Царицын. Военсовет.
Мартыновцы, около трех тысяч бойцов, сопровождая обозы и оставивших Мартыновку жителей, с боем продвинулись к Куберле и соединились с нашими войсками. Мартыновцы вышли бодрыми и свежими после тридцатипятидневной осады. Полковой командир и его помощник Ситников и военный комиссар Сизин — истинные бойцы за Советскую власть — вынесли на своих плечах все тяжести осады, выглядят прекрасно и готовы продолжать борьбу с бандами красновцев и других кадетов. Потери мартыновцев во время осады сравнительно ничтожны. Я отдал распоряжение выполнить приказ Военсовета…»
Подумав, приписал, что белые, получив подкрепление, сводят над сальской группой клещи, угрожают станции Ремонтная, стремятся отрезать ее от котельников-цев. Перечитал вслух, скривился — представил хитрую усмешку под усами грузина. Зачеркнул все это место, дописал: «Я сейчас уезжаю в Ремонтную, где подожду еще день, а потом поеду в Царицын». Протягивая листок, наблюдал немигающими выпуклыми глазами за лицом адъютанта.
Морща крючковатый нос, Орловский поправил в глубокой переносице очки в тонкой железной оправе, бегло прочел ясный почерк командующего. В жесте, приглаживающем набок мягкие волосы, и в умных глазах за толстыми стеклами очков заметно недоумение: мартыновцы еще где-то на подходе к Зимовникам. Удалился тихо, не шаркая подошвами.
Ворошилов задержался ненадолго на станции. Не найдя должного порядка, тут же выдал удостоверение Дороне Носову, жителю станицы Романовской, — назначил военным комендантом.
Поезд его отбыл в Ремонтную.
3
В Зимовниках, заняв круговую оборону, как
