Ехать в Сингапур, Таиланд, Индонезию? – мало что экватор и жара, которой мне не вынести, и без гида, без хорошего переводчика нигде ничего не увидишь, не найдёшь. Но даже и не могу я быть частным путешественником для удовольствия – пропущено, положение связывает меня.
Нет уж, видно, в этой поездке – задору хватит мне только ещё на Тайвань[351].
* * *
В Тайбэй я летел на втором этаже самолёта тайваньской компании, верхний салон был совсем не полон – и я до конца так и не узнал и не сообразил, что ехавшие со мной и моим спутником У Кай-мином (сыном пригласителя) наверху – были полицейские в штатском. А стюардессы-китаянки (сразу дают тип, в отличие от японок, мягче и милей) тут же узнали меня, просили автографы и сфотографироваться. А дальше узналось, что на первом этаже самолёта летит группа тайваньских корреспондентов из Токио, тоже почему-то знают, что я лечу, – и на выходе общёлкали меня со вспышками. Только через несколько дней мне объяснили: пригласивший меня Фонд поощрения искусств У Сан-лина перемудрил: чтобы не разгласилось, они сами объявили корреспондентам о моём приезде – под честное слово, что те не разгласят. И, удивительно: из тридцати газет – все и сдержали слово! – китайцы! выдержка! – кроме одной: англоязычной «Чайна таймс», она опубликовала. (И воспалилась на несколько дней газетная стычка: все возмущались изменницей, а она провозглашала, конечно, «свободу печати» и «все имеют право всё знать», объедки западного стола.)
Проследила пресса, что я уехал на загородную виллу к основателю Фонда У Сан-лину, – и успокоилась. А я-то, оказывается, был отвезен туда лишь на чайную церемонию, после чего в соседнюю гостиницу «Ян Мин-сан». И – не заметили моего перемещения. И так выиграл бы я два спокойных дня для составления речи, если б наутро не повели меня завтракать на виллу – а туда-то и нагрянули корреспонденты, и несколько часов не мог я оставить дом У Сан-лина, чтобы не дать след к своей гостинице. Вышел, прошёлся, чтоб отсняли да ушли. И секретарь Фонда У Фенг-шан объявил, что едет в Фонд дать пресс-конференцию, дабы увлечь туда всех корреспондентов. Но там он, чтобы больнее пронзить укором изменницу «Чайна таймс», придумал и объявил, что я бушевал от разоблачения, хотел уехать и эти несколько часов ушли на уговаривание меня остаться. Оказал мне медвежью услугу: тайваньский корреспондент ЮПИ – видимо, ядовитый, поспешил сообщить на всю Америку весьма пространно: и как я бесился от разоблачения, и как требовал отправить меня с первым же самолётом, – ну, значит, полный псих, – и как умоляли меня, что это обезкуражит антикоммунистический народ Тайваня, и как я считаю себя первой мишенью коммунистических террористов, и как согласился наконец задержаться временно, но намерен покинуть остров при первой же возможности. И это пространное враждебное сообщение было распечатано по Америке – и осталось единственным свидетельством там за всё моё пребывание на Тайване! И когда я уже произнёс в Тайбэе речь и нельзя было совсем замолчать её, высококомпетентная «Нью-Йорк таймс» еле буркнула про речь, но тут же вставила объяснение, что я – «перебежчик (defector) из СССР, 1974 года»[352]. Как же мне с этим миром и с этой прессой быть в приятелях?.. (Кто уехал по соглашению с советскими властями и по израильской визе – тех американская пресса называет «изгнанниками»…)
Сперва я думал, что всё-таки ускользнул в гостиницу незамеченным. И так было до вечера. Гостиница захудалая, но милая. Мебель из бамбука и из соломы плетённая, всё старинно. Из номера открывается дверь на просторную крышу здания, где клумба, и можно гулять под горным ветром (к счастью, выдался один «прохладный» день, всего только 23°). Сел работать над речью. (Утром познакомился с моим будущим переводчиком – профессором Ван Чао-хуэем из Харбина, по-русски говорит еле-еле и переводить с почерка тоже отказался, прислал мне русскую машинку, чтобы я напечатал. А между тем именно он – перевёл на китайский и произвольно сократил «Телёнка». Воображаю! А «Архипелаг» перевели с английского – и вот всё, что есть тут на китайском…)
Но не заметил я опасности от внешней лестницы на крышу, вроде пожарной. И вдруг вечером через окно – вижу, какая-то женщина, что-то по-английски. Я отмахиваюсь – а она через дверь с крыши, и вот уже в моём номере, даёт свою корреспондентскую карточку, требует интервью. Еле выпроводил её. Тут узнал, что внизу уже целая толпа корреспондентов (одна эта исхитрилась на крышу). Ждут меня. Но я бы спокойно сидел над речью: теперь и пожарную лестницу охраняли, – нет, настоял Фонд, чтоб я ещё раз вышел погулять перед фотографами и телевизионщиками со стариком У Сан-лином в китайский садик (с гипсовыми фигурами животных). С этого дня все три канала телевидения уже показывали меня ежедневно. Надеялся – нащёлкаются и отвалятся, не поедут в путешествие, и я постранствую по Тайваню так же безпомешно, как и по Японии, – ну, куда там.
Так и поехали мы в четырёхдневное путешествие, преследуемые двумя десятками корреспондентских автомобилей. Переводчика моего нельзя было и думать отрывать от речи, да и не годился он для устного перевода. Так пришлось мне ехать с одним английским языком – но с моим неразлучным У Кай-мином объяснялись хорошо, у него очень чёткий английский.
______________
Мы двинулись сперва по западному Тайваню. Здесь равнина раскидистей, чем где-либо в Японии, и приятнее русскому глазу. А реки (по рельефу и размерам о́строва короткие) – в летнее недождливое время стоят совсем сухие, без воды. Мы начали поездку из Тайбэя уже с 25-й широты, а на второй день предстояло пересекать и тропик Рака. И сразу поразила растительность: пальмовые аллеи и обсадки дороги, банановые рощи – и даже в городах, на автомобильной улице, банановые деревца, а за зелёными (второй урожай) рисовыми долинками – и целые пальмовые леса. Белесоватые, как у тополя, стволы пайхуа. На дневной перекус нам подали невиданные фрукты: ребристый ян-тау, папайя, шангуа, манго и знакомец ананас. Поднимаемся в горы – и всё то же тропическое богатство растений, от которого захватывает душу веселье. Лотосы. Мелькает узкоколейка для вывоза сахарного тростника. Таскают бананы в двух больших корзинках через плечо, и маленькие придорожные лавчёнки забиты бананами. И приятно, что ничто не содержится в специальной опрятности и приукрашенности, как туристские места, а – будничный труд, красота брошена в невнимании. Соломенные тайваньские конические шляпы на работающих (на полях – всюду работы до позднего вечера). А китайскую гнутую крышу редко встретишь – всё теперь индустриально. Но как милы скромные горные посёлки: сохранилась провинциальность прежнего запущенного острова. Домики сляпаны кое-как, лишь бы жить, климат позволяет.
Поднялись
