— Это все давление тупых американцев, приравнивающих нас к гестапо, — скривился дед, словно уже сел на скамью подсудимых, обняв за плечи Геринга и Риббентропа.
— Теперь это наши союзники и покровители, к их мнению приходится прислушиваться, — мудро заметил Чижик. — Хотя руководство страны понимает, что если всех нас вычистить, то рухнут многие банки и концерны, куда почти все мы, за редким исключением, плавно перетекли после революционных потрясений. К счастью, наше руководство всегда отличалось здравым смыслом и мудростью (сказано было слишком громко и явно для ушей в стене).
— Конечно, конечно! — не без иронии согласился дед. — Удивительно, что никто не сопротивлялся всем этим безобразиям, включая снос памятника Несостоявшемуся Ксендзу!
— Все мы были законопослушны и воспитаны на преданности партии и правительству, какие бы глупости они ни совершали. Вообще-то взвод солдат за десять минут разогнал бы всю эту шайку. Но за ней стоял этот неистовый Роланд с Урала… Правда, никто не в силах был преодолеть сделку с Западом, она прошла на всех уровнях, прежде всего, по линии разведслужб… если бы ты знал, кто все это осуществлял — Чижик хотел еще что-то добавить, но осекся и указал рукою на стены, которые, как известно, имеют уши даже при демократическом режиме.
Чем больше я изучал дедова коллегу, тем меньше он мне нравился, хотя весь его вид излучал доброжелательность и надежность, вплоть до джентльменской «тройки»: удлиненный пиджак с двумя разрезами сзади, свободно сидевшие брюки с тщательно отглаженной «стрелкой», вязаный кремовый жилет, сорочка в крупную клетку, увенчанная малиновым галстуком. Моя развитая сенсорная система ощущала пугающую муть подо всей этой великолепной оболочкой, она подрагивала, застывала, отступала в темные бездны, боясь обнажиться и выдать себя. Чижик был любезен и пригласил нас развеяться в ресторане в старых добрых традициях (я сразу представил, как буду тащить на своем горбу отяжелевшего деда), в этот момент прозвучала мобила, и гость напружинил лицо, придав ему форс-мажорное выражение.
— Не дают дыхнуть, дела и снова дела…
На этом аудиенция завершилась, ресторан нам больше не угрожал, и Чижик благополучно отвалил, избавив нас от очередного коловращения.
Последние слова гостя:
— Конечно, не ждут тебя казни египетские, но надо ко всему быть готовым.
На всякий случай я залез в ящик буфета и проверил, не исчез ли оттуда альбом с африканскими марками, мало ли что. Эти проклятые марки я сам спер у дальней родственницы, неосторожно оставившей меня наедине с этим сокровищем (до сих пор вспоминаю напряженные, потные руки, судорожно срывающие аккуратно приклеенные stamps). Затем начал расследовать сущность казней египетских. Их оказалось не так уж много, но почти все были омерзительными. Чего стоит наказание жабами, которые покрыли всю землю, залезали несчастным египтянам под одеяло, внезапно плюхались в суп и квакали днем и ночью. Не лучше были наказания пёсьими мухами. «По словам Филона, насекомое, послужившее орудием четвертой казни, совмещало свойства мух и собак, отличалось лютостью и неотвязчивостью. Издали, как стрела, неслось оно на человека или животное и, стремительно нападая, впивалось жалом в тело и как бы прилипало к нему» («Толковая Библия» Лопухина). Скорее всего, под пёсьими мухами подразумеваются оводы, не дававшие покоя египтянам и стадам их животных. После этого Господь повелел Моисею и Аарону взять по пригоршне печной сажи и подбросить ее высоко вверх перед фараоном. Так они и сделали, и покрылись тела египтян и животных их страшными язвами и нарывами. И испугался фараон, что всю оставшуюся жизнь будет мучиться и чесаться из-за язв и нарывов и решил отпустить-таки евреев. Но Бог укрепил сердце его и дал ему смелость поступать согласно своим убеждениям, ибо хотел, чтобы отпустил фараон евреев не из страха, но из осознания того, что ни один земной царь не может спорить с Богом. И вновь не отпустил иудеев фараон, хотя я вижу тут плоды воспитательной этики Бога.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
![]()
Глава пятнадцатая, оптимистическая, жизнь продолжается, ми избавились от запоров и участвуем в олимпиадах
В крови до пят, мы бьемся с мертвецами, Воскресшими для новых похорон.
Федор Тютчев Тем временам я, то бишь Алекс, отлеживался на кожаном диване, ощущая себя проколотым футбольным мячом и не поверив ни одному слову лицемера Чижика. Явно он явился не просто из вечно дружеских чувств, а с определенной целью, отнюдь не самой благородной. Думал я о расплате за грехи предков, ведь грехи могут уходить корнями в глубины веков, Рюрик переел блинов, а у его потомка на этой почве несварение. Возможно, в роду бесчинствовал лишь один злодей, — значит он, словно клеймо, отпечатывается на всех последующих поколениях? Или лишь на следующем поколении? Или через два поколения? Или вообще распределением грехов распоряжается лишь Господь? В его силах затормозить возмездие на несколько веков, пока оно совсем неожиданно не вынырнет и не ударит молнией в новорожденного, еще ничем не запятнавшего себя в жизни. Или переместится на совсем другой род, но тогда теряется смысл предупреждений Магистра, тогда все переворачивается и превращается в хаос без причин и следствий, в бушующее море, в жизнь без начала и конца.
Жизнь гораздо проще, чем нам порой представляется, и тщетно искать истину в схватках тамплиеров и госпитальеров, в загадках Великого Магистра и прочей мистике. Кто может мстить мне за смерть Челюсти? Разумеется, не Монастырь, который сгинул в небытии, и не англичане, для которых он был лишь пешкой в «холодной войне».
Так кто же? Может, все-таки Монастырь. Ясно, что пелена секретности заволокла все действия властей во времена всего дела Крысы. И Крыса ли это был? Крысам не дают Героя, а Крысоловов не обрекают на гибель.
Я вызвал Чижика для продолжения разговора в отель «Будапешт», бывший «Аврора», где в фойе стоял симпатичный медведь (естественно, чучело), которому иногда пьянчуги вставляли в пасть сигареты. Внутри лабал потрясный полузапретный джаз с ударником Лаци Олахом, выделывавшим палочкой такие замысловатые кренделя, что все охали, глуша коктейль «Белый медведь» (смесь коньяка с шампанским, хаф-хаф). Медведь по-прежнему встречал гостей у входа и даже посвежел, ресторан перестроили, добавив золоченые ложи для публики, и, чтобы пахло Парижем, назвали «Опера». Там любовались дешевой эстрадой новые аристократы, купаясь в «Moet & Chandon» и доставленными утром прямо из Франции устрицами. Чижика я ожидал около медведя, он не приходил, и я решил потрапезничать в одиночестве. К моему изумлению, Чижик уже сидел за заказанным мною столиком, — сразу его невозможно было узнать, ибо его физиономию украшали усы и борода.
— Это что это за маскарад? — спросил я старого друга.
— Ты же сам говорил, что за тобой наружна…
Я отказался от табльдота, ныне именуемого шведским столом, и мы в порыве солидарности заказали луковый суп и каре ягненка, сопровождала все это бутылка французского шампанского.
— Что тебе нужно? — прямо спросил Чижик деловым тоном.
— Развей, пожалуйста, мысли о моей судьбе. Ты намекнул на это у меня дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Была такая американская книжка «Беги, кролик, беги». Ясно?
— Какой кролик?! Ты спятил?
— Не лишай сына отца, а внука — деда. Я тебе все сказал, даже больше. Или ты уже намеков не понимаешь?
— Ничего не понимаю. Полный абсурд!
— Давай лучше приступим к обеду. Может, шампанское освободит тебя от тупости.
Так мы молча дожевали до самого конца, перед кофе Чижик легко поднялся и устремился к туалетам. Там он, видимо, выпорхнул через окно, ибо больше я его не видел.
Под мостами утек целый океан времени, я молча дохлебал свой кофе. «Мне кажется, мы на аллее крыс, где мертвецы свои глодают кости», — вертелась в голове строчка из Элиота. Так мы и расстались (странно, что не сказав друг другу «Счастлив вас видеть»), я шел по переулку, где когда-то жил ходок по уркам Гиляровский, а позже стоял роскошный винный магазин. Там в юности я очаровал блондинистую продавщицу, и потом целый год у меня не переводилась до жути сладкая и вязкая вишневая наливка. Боже, как много бухали сахара во все продукты при тоталитарном режиме, словно заботились о том, чтобы восприятие жизни было сладким! Только ради уничтожения этой политической линии можно приветствовать приход к власти демократов, приверженцев кофе без сахара и обезжиренных девочек. К тому же продавщиц регулярно проверяли на чистоту организма, и это было дивное совмещение приятного с полезным. Я миновал меховой магазин и уперся в некогда главный идеологический центр Карла и Фридриха, который бдел и не допускал, чтоб в театральных постановках Учитель слишком явно картавил и походил на еврея. Шутки шутками, а ведь Карлуша был прав, когда писал, что человек в угаре базарной экономики совершенно не понимает, куда движется, и в отношения он вступает неосознанные, и вокруг муть и туман… Поэтому не надо рыдать по поводу общественных идей при Базаре, которые как путеводная звезда! Какие там могут быть идеи? Одна пламенная идея: УРВАТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ.
