Авторитет Ольги помогал ее мужу добиваться успехов в приобретении земель; она занимала деньги у богатых арабов‚ чтобы выплатить первый взнос при заключении договора. Во время визита в дом богатого араба Ольга узнала‚ что он желает продать свои земли. «Иегошуа был молод‚ никакого опыта‚ – сообщал один из новоприбывших‚ – в кармане гулял ветер‚ а выкуп земель должен был обойтись минимум в сто тысяч франков. Если бы не Ольга и ее поддержка‚ Ханкин на это бы не решился».
В память Ольги названо поселение Гиват-Ольга; в тех местах‚ возле Хадеры‚ Иегошуа планировал создать приморский город. Его именем назван Кфар-Иегошуа в Изреэльской долине.
Перепись 1790 года насчитала в Соединенных Штатах Америки 4 миллиона жителей, среди них 700 еврейских семейств – примерно 3000 человек. Это были, в основном, сефарды‚ потомки евреев из Испании и Португалии. К середине девятнадцатого века в США было уже 50 000 евреев‚ а к 1880 году их количество превысило 200 000 – в основном, за счет эмигрантов из Германии.
Эмиграция из России и Царства Польского была сначала ничтожной: с 1821 по 1870 год выехало оттуда 7550 человек разных национальностей. После погромов 1881–1882 годов началась массовая эмиграция российских евреев в Соединенные Штаты‚ которая дала такие результаты: 1881 год – 8193 человека‚ 1882 год – 17 497 человек‚ 1883–6907‚ с 1884 по 1886 – от 15 до 17 тысяч ежегодно‚ с 1887 по 1890 – примерно по 30 000 тысяч человек в год. После изгнания евреев из Москвы количество эмигрантов возросло: 1891 год – 42 145 человек‚ 1892 год – 76 417. Затем в США начался экономический кризис‚ и эмиграция сократилась: с 1893 по 1900 год приезжали из России от 35 до 45 тысяч ежегодно. Всего с 1881 по 1900 год выехали из Российской империи в США около 600 000 человек.
После погромов 1881 года в Одессе появилось общество «Ам олам» – «Вечный народ»; его участники призывали евреев переселиться в Америку и создать там сельскохозяйственные коммуны. В 1881 году переехали в США 70 человек из Елиcаветграда‚ затем несколько сот из Киева‚ Вильно‚ Одессы и Кременчуга. Молодые идеалисты основали несколько земледельческих коммун в разных штатах‚ чтобы создать в Америке «цивилизацию нового типа». Они не забывали про Россию и решили построить корабль‚ приплыть на Дальний Восток, устроить политическим заключенным побег в Америку.
Через несколько лет все коммуны распались‚ а последняя из них – «Нью-Одесса» в штате Орегон – продержалась до 1887 года. У ее обитателей не оставалось денег даже на проезд‚ и они три месяца шли пешком до Нью-Йорка.
Мориц Гирш – полный его титул барон Мориц фон Гирш де Герейт – получил от турецкого правительства концессию на прокладку железнодорожных путей и благодаря этому накопил огромные богатства. Он любил жить в роскоши‚ но часто повторял: «Я социалист‚ и я готов раздать всё свое имущество‚ если другие поступят таким же образом». У него умер единственный сын, и Гирш употребил свои средства на благотворительную деятельность.
Он пожертвовал миллион франков на еврейские школы в Турции‚ учредил школьный фонд для евреев Галиции‚ фонды помощи евреям Львова‚ Кракова и Будапешта; для еврейских эмигрантов из России основал комитеты помощи в Берлине, Стамбуле и Нью-Йорке. Еврейский благотворительный комитет Лондона получал ежегодно все суммы‚ которые Гирш выигрывал на скачках‚ – иногда по 250 000 фунтов стерлингов. Во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов он пожертвовал на устройство больниц для раненых обеих армий, предоставил русской императрице 400 000 рублей на благотворительные цели в России. В Нью-Йорке на деньги Гирша основали школу на 750 детей‚ вечерние курсы для взрослых‚ ремесленные школы‚ детские приюты и детские сады. Затраты Гирша на благотворительные цели оценивают в 400 миллионов франков – невероятно огромная сумма по тем временам.
Очерк тридцать пятый
Жизненный уклад еврейских общин. Благотворительность. Хедеры‚ иешивы и синагоги. Раввины черты оседлости. Канторы и клейзмеры
Правление петербургской синагоги попросило разрешение на жительство в столице солисту синагогального хора, однако резолюция властей была такова: «Оставить без удовлетворения, поскольку бас-октава для евреев – предмет непозволительной роскоши».
1
Хаим Вейцман, первый президент Израиля, вспоминал: «Городок‚ где я родился‚ Мотоль (или Мотеле‚ как его любовно называли евреи) стоял – да‚ возможно‚ еще и сейчас стоит – на берегу небольшой речки‚ в болотистой местности‚ занимавшей большую часть Минской и соседних белорусских губерний‚ на плоской‚ открытой равнине‚ угрюмой и однообразной… Весной и осенью всё вокруг превращалось в море грязи; зимой царствовали лед и снег‚ летом неизменно висело облако пыли. И повсюду на этой равнине‚ в сотнях городков и местечек‚ жили евреи‚ жили уже давно – крохотные еврейские островки в чужом океане. Среди них было немало моей родни…»
Жизненный уклад еврейских общин черты оседлости мало менялся со временем. Отношения между членами семьи в повседневной жизни‚ отношения между человеком и общиной регулировались законами Талмуда‚ раввинскими постановлениями и вековыми традициями. В этом закрытом мире царили нищета‚ скученность‚ постоянное беспокойство о завтрашнем дне‚ но этот мир существовал по собственным законам и обычаям‚ которые не только накладывали отпечаток на облик российского еврея‚ но позволяли ему жить духовной жизнью.
Современник вспоминал: «Начиная с пятилетнего возраста требовали от меня самого строгого исполнения всех сложных обязанностей благочестивого еврейского мальчика: утренняя‚ предвечерняя и вечерняя молитвы‚ обязательное благословение перед едой‚ перед питьем‚ молитва перед сном, утренняя молитва при умывании… Я верил‚ что во мне два духа – дух добра и дух зла; в борьбе между ними должен победить дух добра‚ и решить эту победу обязан я… Отчетливо припоминаю‚ что на каждом шагу я предавался оценке‚ является ли данное мое желание результатом внушения духа добра или духа зла».
Еврейское население в массе своей строго соблюдало религиозные заповеди – к удивлению сторонних наблюдателей. Даже кухарки-христианки в зажиточных еврейских домах прекрасно знали‚ что следует вымачивать и солить мясо перед его приготовлением‚ чтобы в нем не осталось крови; они не смешивали молочную и мясную посуду и «не вводили хозяев в грех». Протоирей Богоявленский стыдил единоверцев на страницах газеты «Русь»: «А какой еще невыносимой укоризной нам служат нехристиане‚ например‚ евреи… Посмотрите‚ настал шабат – суббота‚ праздник еврейский, – и что же? Вы не увидите ни одного еврея за куплей или продажей‚ всё еврейское сословие в этот день от мала до велика спешит и бежит в молитвенные свои дома».
Бывало и так, что земские начальники переносили базарные дни в местечках с воскресных дней на будние‚ чтобы крестьяне из окрестных деревень не пьянствовали в свой праздничный день на глазах у евреев‚ которые строго соблюдали субботу. В городах и местечках с преимущественным еврейским населением торговля по субботам практически прекращалась‚ и христиане мирились с этим. «Если вы забыли купить что-либо в пятницу‚ а в субботу уже шабаш‚ у евреев ничего не достанете‚ – сообщал наблюдатель. – Отправляетесь в польскую лавку‚ с вас спрашивают двойную цену за всё и откровенно говорят: «Всё равно сегодня у жидов ничего не купить»…»
Утром по пятницам мужчины шли в баню‚ к вечеру отправлялись в синагогу для встречи «невесты-субботы». После молитвы возвращались домой‚ где было празднично убрано‚ горели субботние свечи‚ на столе лежали под салфеткой свежеиспеченные булки-халы. Хозяйка дома подавала рыбу‚ суп‚ мясо и цимес‚ в промежутках между блюдами вся семья пела в честь субботы: «Как красива и сладка любовь сердечная…» За небольшую плату – порой за рюмку водки – христиане пятничным вечером гасили лампы в еврейских домах‚ топили печи по субботам. В молодости М. Горький работал у земледельцев-евреев юга Украины: «Я часто бывал у них шабес-гой‚ то есть тушил лампы в пятницу вечером‚ носил вещи в субботу и т. д. Я никогда не забуду этой красивой естественной святости‚ присущей этой нации‚ видом которой я наслаждался. В особенности их светлой семейной домашней жизнью. Но теперь‚ как мне кажется‚ евреи удалились от этой простоты‚ у них уже нельзя найти той поэзии жизни‚ которая меня‚ бывало‚ приводила в восторг».
В Вильно существовало общество «Блюстителей субботы». Его участники перед наступлением субботы ходили по еврейскому кварталу, призывая торговцев закрывать магазины. В Люблине, рассказывал житель города, каждую пятницу под вечер ходил по улицам реб Герш Мехл из братства «Шомрей Шабат» – «Охранители субботы», «гнал перед собой‚ как куропаток‚ стаю лоточниц и торговок‚ засидевшихся в ущерб наступающей субботе: «Домой! Зажигать свечи! Бесстыжие!» Все убегали от него‚ а он с шумом захлопывал ставни и двери магазинов‚ еще открытых»…» В том же Люблине «по субботам и праздникам тянулись длинные вереницы людей в большие синагоги‚ вмещавшие по нескольку тысяч человек. По обычаю‚ в первую после свадьбы субботу‚ окруженные женской свитой‚ шли разодетые молодые жены‚ которых торжественно «вводили» в синагогу. Согласно обычаю города Люблина по Еврейской улице провозили всех покойников к Большой синагоге – проститься с нею.
