был ясно виден изумленный взгляд широко раскрытых глаз.
* * *
Хазарин – была первая мысль, но Заранка ей не поверила. Откуда здесь возьмется хазарин, когда они давно ушли на восток, к Дону?
При виде нее всадник вздрогнул; конь его дернулся, завертелся, и всадник не сразу справился с ним. За эти мгновенния Заранка сообразила: для него эта встреча – такая же неожиданность, а значит, изначально он ей зла не мыслил.
Тем не менее она попятилась. Остановилась – куда тут убежишь, когда тесным кругом стерегут ее мерзлые мертвецы?
Всадник тем временем взял в руки себя и коня. Двинулся вперед. Послышались голоса, и Заранка увидела, как в ворота въезжают еще всадники – много, десяток, еще больше… Если это люди недобрые – она сама себя загнала в ловушку, в мертвом городе ей никто не поможет, и выйти отсюда мимо них будет непросто…
Но кто они такие? Никого похожего она в Веденецкой волости не знала и скорее бы поверила, что какая-то рать с Темного Света явилась забирать тархановцев.
Всадник остановился в трех шагах, разглядывая ее сверху.
– Т-ты кто? – отважно, хоть и стуча слегка зубами, спросила Заранка, и в тот же самый миг незнакомый мужской голос спросил:
– Ты кто?
В другой раз она бы рассмеялась, но сейчас сердце так билось, что было не до смеха – суметь бы вздохнуть.
Приглядывая за нею краем глаза, всадник осмотрелся. Его спутники немного рассредоточились по площадке, в потрясении рассматривая следы разгрома.
– Что здесь было? – спросил всадник Заранку. Судя по говору, славянский язык был ему родным.
– Приходили русы. Убили всех, – ответила она то, что было ей известно.
– Всех? – Всадник обвел плетью вокруг.
– Всех, – подтвердила Заранка.
– А ты кто?
– Что ж тебя не убили? – недружелюбно ответил другой незнакомец, тоже верхом и в шлеме, но уже старый, с седой бородой.
Отметив эту бороду, Заранка осознала, что первый всадник молод, сколько было видно под шлемом: у него была маленькая светло-русая с рыжиной бородка, здоровые белые зубы, да и по всей повадке видно человека молодого.
– Я не была здесь… – Заранка даже растерялась, не зная, как быстро все объяснить. – Мои родичи здесь… сестра старшая, муж ее… Я пришла – а уже вот что.
Первый всадник тронул коня и еще приблизился.
– Стой! – окликнул его седой. – Куда ты!
– Не подходи! – тревожно предостерег еще кто-то из дружины.
– Это ж навка!
– Снести бы ей голову лучше!
– Отойди, княжич!
Заранка удивилась сразу двум вещам: тому, что молодого назвали княжичем, и что ей хотят снести голову. Если бы она видела сейчас себя со стороны – миловидную молодую девушку, застигнутую в полном одиночестве в городе, полном мервецов, она бы тоже не слишком себе доверяла.
– Княжич? – повторила она, вглядываясь в лицо под шлемом. – Кто ты такой? Откуда взялся, будто с неба!
– Я не в неба, а с Дона, – он слегка усмехнулся. – Лютослав я, Уйманов сын. Отец мой – князь люторичей. С осени его звали в поход хазары да веденцы, да он хворал, едва не помер. И сейчас еще встать не может, вот, меня послал. Верховцы[75] говорили, сюда русы пришли. Мы и поспешали… да не поспели.
– Здесь уже не с кем воевать, – сказал седой. – Поехали восвояси, княжич, пока мы сами…
Всадники шевельнулись, и Заранка шагнула вперед.
– Постойте!
Княжич обернулся вполне охотно, седой – с неудовольствием.
– Да неужели вы так и уедете?
– А что делать? Я мертвых поднимать не обучен.
– А мстить? Их можно нагнать. Не знаю, когда они ушли, но не так давно. Может, день назад.
– Мстить! – Седой взмахнул плетью. – Они нам кто – братья, отцы? Всем вместе надо было идти. А так – только свою голову сложить ни за что. Хазары-то сами где? Побиты, говорят?
– Не все. Кто-то из них воротился. Вы разве не встречали их?
– Разминулись. Степь большая.
Сверху донесся хриплый крик. Все вскинули головы – черный ворон описывал круги над мертвым городищем, словно призывал богов сверху еще раз взглянуть на него. Этот крик разрывал сердце, напоминая: что мертво, то больше не оживет.
– Погодите… – Заранка сделала еще шаг. – Не оставляйте меня здесь.
– Домой ступай, – сердито сказал седой. – Если есть у тебя дом, кроме земли холодной.
– Погоди, Шумята! Девица, дом-то у тебя есть?
– Нет, – ответила Заранка. – Сгорел мой дом.
Она сказала правду. Сгорел ее родной дом, сестра погибла, и немыслимо было вернуться в Честов, к матери, и пытаться жить дальше на дворе у хлопотливой Милонежки, как будто она вовсе не виновата во всех этих бедах, но каждый день вспоминать, что именно она-то виновата во всем.
Тучи на небе сомкнулись, потянуло ветром. Заранку пробила дрожь от мысли: сейчас они уедут, эти чужие, хмурые, но живые люди, и она останется совсем одна, среди мертвых жителей мертвого города…
– Забери меня отсюда, княжич! – попросила она. – Не оставля меня здесь, куда же мне деться?
– Под землю холодную, в воду студеную! – сердито ответил седой Шумята, видно, не веря, что она живой человек. – Откуда вышла, туда и ступай!
– Да ладно тебе! – отмахнулся княжич. – У навки только и разговору, что угу-гу да о-хо-хо. Имени и пояса просить умеют, а чтобы такие речи вести – этого не могу они.
– А не навка, так проклёнуш! Или навец!
Не слушая дядьку, Лютослав снова приблизился к девушке, почти вплотную. Заранка подняла к нему лицо, сама стараясь разглядеть своего нежданного витязя.
Она вдруг поняла, что он напоминает Ярдара – ростом выше среднего, худощавым сложением, продолговатым лицом. Но черты этого лица были менее красивы, складка губ мягче.
– У меня, княжич, чеснок есть! – Какой-то из его отроков хлопнул по седельному мешку. – Проверим?
– У меня вот что есть!
Вспомнив, Заранка вынула из-за пазухи веточку полыни и поднесла к лицу. Потом протянула княжичу, будто цветок, и он почти невольно взял. Тоже понюхал, вдохнул всем знакомый терпкий, резкий, целительный и оберегающий запах. Навки и русалки не выносят лука, чеснока и полыни.
– Куда же я тебя заберу? – уже мягче спросил Лютослав, не сводя глаз с ее лица и, видно, пытаясь разгадать, что за существо перед ним. – Мы восвояси поедем, на Дон. Это далеко отсюда…
– Туда и забери. – Для Заранки сейчас было чем дальше оказаться от этого места и от всего привычного, тем лучше.
– Не вздумай! – с опаской предостерег Шумята. – Сгубит она тебя!
Лютослав не знал, на что решиться. Он понимал Шумяту – кому, как не проклёнушу какому, сидеть на куче трупов
