Мелисандра подошла к окну и распахнула ставни. Снаружи восток только начинал светлеть, и утренние звезды ещё висели в чёрном как смоль небе. Чёрный Замок уже ожил – люди в чёрных плащах шли через двор, чтобы подкрепиться миской каши перед тем, как сменить своих братьев на Стене. Несколько снежинок влетело в окно, кружась на ветру.
– Не желает ли миледи утолить голод? – спросил Деван.
«Еда. Да, мне следует поесть». Иногда она забывала об этом. Рглор давал ей всё питание, в котором нуждалось её тело, но лучше скрывать это от смертных.
Ей нужен Джон Сноу, а не поджаренный хлеб и бекон, но было бесполезно посылать Девана к лорду-командующему. Он не явится на её зов. Сноу до сих пор предпочитал жить за арсеналом – в двух скромных комнатах, которые раньше занимал покойный кузнец Дозора. Быть может, он считал себя недостойным Королевской Башни или, возможно, ему всё равно. Это ошибка, ложная скромность юности, по сути – та же гордость. Правителю неразумно пренебрегать атрибутами власти, ибо сама власть в немалой степени проистекает от таких атрибутов.
Мальчик, однако, был не так прост. Он не приходил в покои Мелисандры, как проситель, настаивая на том, чтобы она сама явилась к нему, если ей понадобится что-то сказать. А когда приходила, заставлял ждать или вообще отказывался принять. Хоть это было разумно.
– Я буду крапивный чай, варёное яйцо и хлеб с маслом. Свежий хлеб, если не трудно, не жареный. Заодно найди одичалого. Передай ему, что нам надо поговорить.
– Гремучую Рубашку, миледи?
– И поскорей.
Пока мальчик отсутствовал, Мелисандра умылась и сменила одежду. В её рукавах было полно потайных карманов, и она тщательно их проверила, как делала каждое утро, чтобы убедиться, что все порошки на месте. Порошки, чтобы окрашивать пламя в зелёный, синий или серебристый цвета, порошки, чтобы пламя ревело, шипело и взметалось выше человеческого роста, порошки, чтобы создавать дым. Дым для правды, дым для страсти, дым для страха и густой чёрный дым, способный убить человека наповал. Красная жрица вооружилась щепоткой каждого.
Резной сундук, который она привезла из-за Узкого моря, теперь был на три четверти пуст. Несмотря на то, что Мелисандра знала, как сделать новые порошки, ей недоставало многих редких ингредиентов. «Моих заклинаний должно хватить». На Стене она стала сильнее – даже больше, чем в Асшае. Здесь каждое слово и действие заключали в себе гораздо больше могущества, и она могла творить недоступное ей прежде. «Тени, которые я призову здесь, будут громадными, и ни одно создание тьмы против них не выстоит». С подобными чарами ей скоро не понадобятся ничтожные фокусы алхимиков и пиромантов.
Она закрыла сундук, заперла и спрятала ключ в очередном потайном кармане своих юбок. Потом раздался стук в дверь. Судя по нерешительному звуку, это был её однорукий сержант.
– Леди Мелисандра, пришёл Костяной Лорд.
– Зовите, – Мелисандра села обратно в кресло рядом с очагом.
Одичалый был одет в безрукавку из варёной кожи с бронзовыми заклепками под поношенным плащом, пестревшим оттенками зелёного и коричневого. «Без костей». Ещё его окружали тени – клочья рваного серого тумана, едва заметные, скользящие по лицу и меняющие форму на каждом шагу. «Уродливо. Как и его костяные латы». Вдовий пик на лбу, близко посаженные тёмные глаза, впалые щеки, усы, изгибающиеся как черви надо ртом, полным сломанных гнилых зубов.
Мелисандра почувствовала тепло в ложбинке на шее, когда её рубин откликнулся на близость своего раба.
– Ты снял костяной доспех, – заметила она.
– Бряцание едва не свело меня с ума.
– Кости защищают тебя, – напомнила Мелисандра. – Чёрные братья тебя не любят. Деван сказал, что не далее как вчера ты поругался с кем-то из них за ужином.
– Немного. Я ел суп с бобами и беконом, пока Боуэн Марш рассуждал о высоких материях. Старый Гранат подумал, что я шпионю за ним и заявил, что не потерпит убийц на их совещаниях. Я ответил, раз это так, то им не стоит совещаться у очага. Боуэн покраснел и поперхнулся, но дальше дело не зашло.
Одичалый сел на подоконник и вытащил кинжал из ножен.
– Если какая-то ворона захочет всадить мне клинок между ребер, пока я ужинаю, то пусть только попробует. Стряпня Хобба будет вкуснее, если её приправить капелькой крови.
Мелисандра не обратила внимания на обнажённую сталь. Если бы одичалый хотел причинить ей вред, она бы увидела это в пламени. Видеть опасность, угрожающую ей самой, – это первое, чему она научилась, ещё будучи наполовину ребёнком – маленькой рабыней, на всю жизнь связанной с великим красным храмом.
– Тебя должны беспокоить их глаза, а не ножи, – предупредила она.
– Чары, да.
На чёрном железном браслете на его запястье запульсировал рубин. Одичалый стукнул по камню кончиком лезвия. Сталь отозвалась тихим щелчком.
– Я чувствую его, когда сплю. Коже тепло – даже сквозь железо. Нежно, как поцелуй женщины. Твой поцелуй. Но иногда в моих снах он загорается, и твои губы превращаются в зубы. Каждый день я задумываюсь о том, как было бы просто его снять, но не решаюсь. Неужели я должен и проклятые кости носить?
– Заклинание соткано из тени и внушения. Люди видят то, что ожидают увидеть. Кости – это часть тебя. «Не ошиблась ли я, спасая его?»
– Если чары разрушатся, тебя убьют.
Гремучая Рубашка начал вычищать грязь из-под ногтей кончиком кинжала.
– Я пел песни, сражался в битвах, пил летнее вино, пользовал жену дорнийца. Человек должен умирать, как он жил. Для меня – это с оружием в руке.
«Он мечтает умереть? Неужели его коснулся враг? Смерть – его вотчина, мёртвые – его солдаты».
– Для твоего оружия очень скоро найдётся работа. Враг приближается, настоящий враг. Еще до вечера разведчики лорда Сноу с невидящими и кровоточащими глазами.
Одичалый прищурился. Серые глаза превратились в карие. Мелисандра видела, как с каждым мерцанием рубина меняется их цвет.
– Вырванные глаза – примета Плакальщика. Лучшая ворона, как он любит повторять, – слепая ворона. Иногда мне кажется, что он хотел бы избавиться и от собственных глаз, так сильно они слезятся и чешутся. Сноу считает, что вольный народ пойдёт за Тормундом, потому что сам бы так поступил. Ему нравится Тормунд, и старому мошеннику он тоже пришелся по душе. Но если это окажется Плакальщик… то не будет ничего хорошего. И для него, и для нас.
Мелисандра мрачно кивнула, будто приняла его слова близко к сердцу, но этот Плакальщик ничего не значил. Никто из вольного народа ничего не значил. Они потерянные, обреченные люди, которым суждено сгинуть с лица земли, так же как исчезли Дети Леса. Но он не хотел бы это услышать, а она не могла рисковать потерять его, только не сейчас.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
