– Значит, вам не нужны пушки?
– Еще как нужны! – Клавэйн улыбнулся. – И вы тоже мне нужны. Но теперь, полагаю, мы сможем договориться.
– У нас тут есть дело. И я говорю не только об эвакуации Ресургема. Вы серьезно считаете, что я позволю ингибиторам закончить работу?
– Подозреваю, что нет.
– Клавэйн, я умираю. У меня нет будущего. При надлежащем медицинском уходе протяну еще пару месяцев, но не больше. Конечно, в других условиях, с другой техникой – той, что была до эпидемии, – меня можно было бы спасти. Но лететь туда пришлось бы в анабиозе. А этого на мой век уже хватило с лихвой. – Она стукнула иссохшей, похожей на птичью лапу рукой по кровати. – Так и быть, я завещаю вам этого кошмарного монстра, этот чумной корабль. Вы заберете людей с Ресургема и увезете их отсюда. «Ностальгия по бесконечности» отныне ваша!
Ее голос зазвучал громче – наверняка это стоило невообразимых для больного человека усилий.
– Капитан, слышишь меня? Теперь ты корабль Клавэйна. Я больше не триумвир.
– Капитан? – удивленно спросил Клавэйн.
– Вы скоро выясните, в чем дело, – улыбнулась Вольева.
– Я позабочусь о беженцах, – пообещал изрядно растроганный Клавэйн и добавил, кивнув Хоури: – Даю слово, триумвир, что не подведу вас.
Вольева пренебрежительно махнула рукой:
– Я верю. По всему, вы не из тех, кто бросает слова на ветер.
Тот поскреб в бороде:
– Есть еще кое-что…
– И это, должно быть, оружие. Не беспокойтесь, я уже все обдумала.
Он терпеливо ждал, глядя на умирающую женщину, чье тело было почти незаметно под складками одеяла.
– Выслушайте мое предложение! – потребовала Илиа, и ее голос походил на шелест ветра. – Менять я его не стану, торговаться тоже… Эй, как там тебя? – спросила она у Антуанетты. – Фамилия?
– Бакс, мэм, – выдавила девушка.
– Хм, – утомленно изрекла Вольева, будто ничего скучнее в жизни не слышала. – Этот твой грузовик… он и в самом деле большой и быстрый?
– Ну да, – кивнула девушка.
– Тогда я его заберу. После эвакуации он тебе не понадобится. Только уж постарайся управиться раньше, чем я отдам концы.
Клавэйн посмотрел на Бакс, потом на триумвира.
– Илиа, зачем вам грузовик?
– Ради славы. – Вольева усмехнулась. – Славы и искупления. Что мне еще, по-вашему, остается?
Антуанетта сидела одна в рубке корабля, принадлежавшего ее отцу. Корабля, который любила, а потом возненавидела и который стал частью ее самой, почти плотью и кровью. Знала, что видится с ним в последний раз. К лучшему или к худшему, но теперь все в жизни изменится. Заканчивается цепь событий, начавшаяся с исполнения глупого детского обещания, с полета от «карусели» Новый Копенгаген к газовому гиганту. Замысел этот, при всей его опрометчивости и нелепости, был рожден чистым любящим сердцем, а завел прямиком на войну, в свирепое горнило истории. Если бы Антуанетта сумела предвидеть хоть малую часть последствий: что безнадежно запутается в делах Клавэйна, окажется участницей драмы, начавшейся за века до ее, Антуанетты, рождения, что будет оторвана от дома, улетит от него на многие световые годы, на десятилетия, – возможно, тогда не решилась бы двинуться с места. А может, и наоборот, стиснула бы зубы, преодолела страх и сделала то, что обещала себе однажды. Скорее всего, так и было бы. Если уж ты научился добиваться своего вопреки любым обстоятельствам, то это на всю жизнь. Правда, до похорон в газовом гиганте едва ли вставал вопрос, не сделать ли упрямство жизненным кредо. Но теперь – самое время. Отец, конечно, отругал бы, но в глубине души наверняка бы одобрил и даже гордился бы дочкой.
– Корабль?
– Да, Антуанетта?
– Ты можешь снова называть меня юной леди.
– Да я это в шутку, – ответил Зверь, вернее, Лайл Меррик.
– Папа не ошибся в выборе опекуна. Ты и в самом деле присматривал за мной на совесть.
– Как мог. Правда, мог я далеко не все, и вы не слишком старались мне помочь. Ничего удивительного, с вашей-то наследственностью. Родитель был не самым осторожным человеком в Ржавом Поясе.
– Но мы с тобой все-таки уживались. А это чего-то да стоит!
– Наверное.
– Корабль… нет, Лайл…
– Антуанетта?
– Ты ведь знаешь, чего хочет триумвир?
Меррик не отвечал несколько секунд. Антуанетта всегда считала эти паузы нарочитыми – запрограммированными, чтобы корабельный интеллект походил на человеческий. Но они, оказывается, настоящие. Симуляция Меррика формировала мысли с почти такой же скоростью, как и обычный человек, и перерывы в речи означали неподдельные сомнение и нерешительность.
– Ксавьер мне рассказал.
Антуанетта обрадовалась. По крайней мере, не ей выпало сообщить Меррику о том, что его ждет.
– Когда мы увезем с Ресургема всех, кого сможем, триумвир заберет «Буревестник». Говорит, ради славы и искупления. Лайл, похоже, она хочет погубить и себя, и тебя.
– Антуанетта, я пришел к почти такому же выводу. – Синтезированный голос Меррика был до жути спокойным. – Насколько я понял, она умирает. Так что вряд ли задуманное ею предприятие – самоубийство в обычном смысле. Правда, разница тут несущественная. Видимо, она хочет как-то загладить свои грехи.
– По словам Хоури, ее подруги, она совсем не тот изверг, которым ее считают ресургемцы. – Антуанетта изо всех старалась говорить так же спокойно, как и Меррик. Ведь они вплотную подошли к теме, которую ни один не хотел затрагивать первым. – Но на ее совести наверняка немало пятен.
– То есть мы с ней два сапога пара, – заключил Меррик. – Да, Антуанетта, я понимаю, к чему вы клоните. Но не стоит беспокоиться обо мне.
– Она считает тебя всего лишь машинным интеллектом. Правды ей никто не скажет, ведь все хотят ее согласия. От нее сейчас так много зависит. Да если и скажут, вряд ли она передумает… – Антуанетта помолчала, ненавидя себя за слабость, чуть сдерживая слезы. – Но ведь ты умрешь! Как умер бы много лет назад, если бы папа с Ксавьером не помогли тебе!
– Антуанетта, я заслуживаю смерти. Поскольку совершил страшное преступление и ушел от правосудия.
– Лайл…
Слезы застили глаза, и не было сил сдержать их. Глупая, слабовольная девчонка! Она любила свой корабль, затем возненавидела за многолетний обман. А потом полюбила снова. Ведь и корабль, и призрак Лайла Меррика – свои, родные. И больно так, будто нож поворачивается в ране. Потерянное и вновь найденное, и оттого дорогое вдвойне, вырывает из рук эта мерзавка Вольева…
И почему так вышло, а? Антуанетта всего лишь хотела исполнить давнее обещание…
– Послушай, ведь можно переписать. Вынуть тебя и заменить обычной гаммой. Вольева и не узнает.
– Нет. Мое время тоже пришло. Если уж она хочет славы и искупления, отчего бы мне не разделить с ней то и другое?
– Ты уже сделал достаточно. Больше нет нужды в самопожертвовании.
– Но я сам хочу. Неужели собираетесь меня удерживать против моей воли?
– Нет. – Ее голос дрогнул. – Не собираюсь.
– Антуанетта, вы можете мне кое-что пообещать?
Она протерла глаза. Ей было стыдно за слабость, но одновременно в душе появилась странная легкость, почти радость.
– Что, Лайл?
– Вы ведь будете вести себя хорошо и не наделаете глупостей?
– Да, конечно. Я обещаю.
– Спасибо. Хочу сказать кое-что напоследок. С эвакуацией я могу справиться и сам, не нужно летать со мной. Больше того, я наотрез отказываюсь пускать вас на борт и подвергать опасности! Что, резко звучит? Вы, небось, и не думали, что посмею отказать?
– Нет, корабль, я об этом не думала. – Против воли Антуанетта улыбнулась.
– И уже совсем последнее: для меня было честью и радостью служить вам. И я этим горжусь. А теперь, пожалуйста, найдите себе другой корабль, больше и лучше, и станьте его капитаном. Уверен, вы отлично справитесь!
Антуанетта поднялась:
– Я постараюсь. Обещаю.
У дверей она задержалась. Оглянулась:
– Прощай, Лайл.
– Прощайте, юная леди.
Глава 40
Его выдернули из разверстого чрева анабиозной капсулы. Ощущение было такое, словно он тонул в лютый мороз и спасся по счастливой случайности.
Лица собравшихся вокруг были различимы, но узнать их удалось не сразу. Кто-то набросил на узкие стариковские плечи термоодеяло. Люди смотрели и не пытались заговорить, понимая, что ему не хочется выяснять у них ситуацию, он предпочитает сориентироваться самостоятельно.
Клавэйн несколько минут просидел на краю капсулы, пока не набрался сил, чтобы встать и проковылять через комнату. В последний момент споткнулся, но сумел восстановить равновесие и даже сделать это движение – будто и хотел опереться о раму иллюминатора. За стеклом – мгла. И отражение изможденного лица, кажущегося безглазым. В глубоких глазницах лежит черная тень.
