конверт и поднося его к лицу так, чтобы Анри не мог со своего места разглядеть имени адресата.
«Граф Арман де Бодуэн, — прочла Констанция. — Ну вот, еще один», — вздохнула она, но на лице изобразила крайнюю радость, словно бы уже не первый день ожидала этого послания и цветов.
— Я вижу, у тебя есть поклонник?
— А ты как думал?!
— Но ты же говорила, что хочешь быть свободной.
— Я не хочу быть замужней женщиной, — уточнила Констанция, — и не хочу, чтобы ко мне приставали с тупыми домогательствами. Я хочу, чтобы меня уважали, а не любили. Ты же считаешь, что имеешь право оскорблять женщину и тем самым
Утверждаешься во мнении, что ты настоящий мужчина.
Констанция разорвала конверт и развернула письмо. Граф Бодуэн извещал ее о том, что в скором времени вынужден будет покинуть Париж и в который уже раз напоминал о своем предложении.
— Тоже сумасшедший, — пробормотала Констанция, — мужчины страшный народ.
Виконт Лабрюйер еле дождался, пока Шарлотта покинет комнату, а затем вскочил с кресла, подбежал к Констанции и грозно приказал:
— Дай сюда письмо!
— И не подумаю.
Анри попытался схватить край листа, но Констанция увернулась.
— Как тебе не стыдно, Анри!
— Я тебе сказал, дай сюда письмо, я должен знать, кто.
— Так ты еще и ревнив? Значит, ты в самом деле любишь меня?
— Констанция на всякий случай держала письмо подальше от Анри так, чтобы тот за один раз не мог дотянуться до него.
— Дай сюда письмо, — грозным тоном приказал виконт Лабрюйер, — иначе я заберу его сам!
Констанция поняла, спорить бесполезно. Еще немного, и Анри завладеет письмом.
— Хорошо, — она ласково улыбнулась, чтобы сбить Анри с толку.
Она медленно подносила лист бумаги к виконту Лабрюйеру, но в последний момент, когда тот уже готов был взять его в руки, резко опустила в ванну. Сквозь воду было видно, как расплываются чернильные буквы, и вода окрашивается в темно-фиолетовый цвет.
Виконт заскрежетал зубами.
— Ты невыносима, Констанция!
— А что мне остается делать? У меня же не хватит сил защищаться, бросаясь на тебя с кулаками, а как женщине, шпаги мне не положено. Можно было бы, правда, выбрать пистолет, тут бы я уже не промахнулась. Но порох в воде сыреет точно так же, как и бумага, — Констанция извлекла письмо из теплой ванны и подала его Анри.
От бумаги шел пар и на пол с нее капали темно-фиолетовые капли, безвозвратно уносившие вместе с собой смысл написанного.
Анри некоторое время смотрел на расплывшиеся буквы, пытаясь разобрать хотя бы, кем было подписано письмо. Но текст был испорчен окончательно.
Констанция хохотала, запрокидывая голову.
— Анри, ты смешон, ты бы видел себя сейчас в зеркало, ты в самом деле выглядишь как обманутый муж, как рогоносец.
— Ты еще поплатишься за это, — Анри разжал пальцы, и мокрый лист бумаги шлепнулся на паркет.
Он со злостью растер его носком сапога и облокотившись на спинку плетеного из лозы сиденья, нагнулся. Их лица оказались напротив друг друга. Глаза Анри сверкали злостью, а Констанция весело улыбалась и наивно моргала длинными ресницами, чуть ли не касаясь ими носа Анри.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Кто тебе позволил так обращаться со мной?
— Не понимаю, почему ты сердишься? Ведь я так ждала, мерзла на кровати, а ты так и не соизволил подняться из кресла, чтобы подойти ко мне. Другого случая, Анри, тебе может и не представиться, ведь я злопамятна и мне не хотелось бы в следующий раз выглядеть такой дурой.
— От кого было письмо? — уже почти прохрипел, задыхаясь от злости, виконт Лабрюйер.
— К сожалению, Анри, я не успела дочитать его до конца, а на конверте… — Констанция нагнулась, взяла с пола сухой конверт и тут же опустила его в ванну, — а на конверте, к сожалению, имя отправителя тоже размыло водой.
И тут Констанция перепугалась не на шутку. Лицо виконта, до этого еще сохранявшее человеческие черты, исказилось. Ничего, кроме злобы, прочесть на нем было невозможно. Мужчина двумя руками ухватился за край тяжеленной ванны, и его лицо налилось краской. Скользя ногами на мокром паркете, виконт сумел-таки приподнять ванну. Вода полилась через край, а Констанция уцепилась за край сиденья.
— Сейчас ты узнаешь, как издеваться надо мной! Анри изо всех сил рванул вверх край ванны и та перевернулась. Констанцию как будто выплеснуло вместе с водой прямо на пол. Она лежала мокрая в луже шипели залитые водой дрова в камине, парной чад исходил от них.
— Мадемуазель, что-нибудь случилось? — в комнату вбежала Шарлотта и замерла, изумленная увиденным.
Над Констанцией широко расставив ноги стоял Анри и со злостью смотрел на мадемуазель Аламбер.
— Уходи, — закашлявшись, только и смогла проговорить Констанция, — иначе я убью тебя!
— Прости, если был груб с тобой, но ты виновата сама во всем.
Виконт Лабрюйер склонил голову так, словно прощался с Констанцией в самой обычной обстановке и обойдя стоявшую у него на дороге Шарлотту, покинул спальню.
— Что случилось, мадемуазель? — темнокожая девушка помогла своей госпоже подняться.
— Да нет, все нормально, не беспокойся. Я неосторожно повернулась, и ванна упала на пол.
Шарлотта с недоверием смотрела на Констанцию.
— Вы уверены, мадемуазель?
— Да, только вот жаль, виконт растерялся и решил уйти, бросив меня в луже воды.
— Вы святая, мадемуазель, — воскликнула Шарлотта, пытаясь привести свою госпожу в порядок.
— Оставь, лучше займись полом! — уже теряя самообладание, закричала Констанция. — И вообще, убирайся отсюда! Как вы все мне надоели!
Не дожидаясь, пока Шарлотта сама покинет спальню, она вытолкнула ее в коридор и захлопнула дверь. Только теперь она позволила себе разрыдаться. Констанция стояла на мокром полу на коленях и пыталась собрать клочки растертого сапогом Анри письма.
— Какая неблагодарность! — шептала Констанция. Но почему я должна так глупо расплачиваться за сухие грехи?
Неужели мне так надоела спокойная жизнь и милые забавы, что я ссорюсь с лучшими друзьями из-за негодяев. Ведь будь я мужчиной, разве стала бы я ссориться с Анри? Так нет, ему мало дружбы, ему еще подавай мое тело, как будто мало вокруг других женщин, готовых повиснуть у него на шее по первому зову! Нет, Анри, все-таки я правильно поступила, указав тебе достойное место. Я обсохну, а ты вот на всю жизнь запятнал себя неподобающим поведением. Одно дело бросать любовниц, а другое — поднять руку на женщин. И если ты не одумаешься в ближайшие дни, не придешь извиниться передо мной, то нашей дружбе конец. Ее не спасет
Ничто, и у меня на одного врага станет больше.
Констанция,
