– А теперь пусть монета вернется, – попросила она.
– Ну что ты, красавица, – сказал Мальрик, – из благословенного Истартастана никто не возвращается. Никто просто не хочет покидать его.
Элен зарделась от того что её назвали красавицей. Конечно иногда так к ней обращались и папа, и дедушка, и Александра Уэйлер, но из уст благообразного симпатичного, по большому счету совершенно чужого для неё молодого человека это звучало для неё совсем по-другому.
– Ну так что, теперь ты веришь в чудеса? – Весело спросил Мальрик.
Элен молчала и слабо улыбалась. Ей не хотелось обижать его, но в тоже время отступать с позиции умного здравомыслящего рассудительного человека, на которой, как девочка полагала, она твердо стоит, ей также казалось неправильным.
Видя её колебания, Мальрик сказал:
– Хорошо. Ты ела когда-нибудь сагору? Разве она не чудо?
Элен отрицательно покачала головой.
– Сейчас принесу, – встав в полный рост, сказал молодой человек. – Ты попробуешь и думаю сомнений у тебя не останется.
Он ушел к фургону и залез внутрь.
– А что такое сагора? – Спросила Элен.
– Это такой удивительный плод, который растет, насколько известно, только в лесах на севере Кирма у подножия Самоцветных гор, – объяснила Нейра.
– И что в нём удивительного?
– Сейчас всё узнаешь сама, подружка, – ответила девушка, ласково улыбнувшись.
У Элен ёкнуло сердце. Вперемешку с глубокой симпатией к Нейре, она испытала сильный прилив томительного желания женского, материнского тепла и ласки. Ей вдруг нестерпимо захотелось оказаться в объятиях этой светлой зеленоглазой девушки и самой крепко обнять её, прижаться к её худенькому телу, закрыть глаза, впитывать её тепло и слушать биение её сердца. Элен потеряла мать в три года и практически не помнила её. И когда девочка, затаив дыхание, всматривалась в невысокую черноволосую стройную женщину на видеозаписях из архива семьи Акари, она не чувствовал почти ничего кроме отрешенного любопытства и какого-то странного ощущения раздвоенности бытия: по эту сторону экрана мир где её мамы нет, по ту сторону мир где она есть. И уже навсегда, до конца жизни, она будет в этом мире, а мама в том.
С тех пор её окружали только мужчины. Даже у Кита, который вроде бы считался достаточно бесполым существом, всё же явно преобладали мужские черты характера, психологии и мышления. И Элен, конечно, быстро привыкла к этому мужскому миру и он казалось её вполне устраивает. Но иногда, когда её обнимала мисс Уэйлер или Ирина Вольганг, девочка вдруг чувствовала как к её глазам подступают слезы, а грудь распирает от какой-то непонятной пронзительной тоски.
Конечно Нейра никак не годилась ей в матери, может быть только на роль старшей сестры, но это мало что меняло. Девушка, словно что-то почувствовав, протянула руку будто бы для того чтобы поправить сиреневый цветок в волосах Элен.
– Ты и правда настоящая красавица, – с улыбкой сказала Нейра, – такая хорошенькая-хорошенькая.
И приблизившись к девочке, Нейра осторожно обняла и прижала её к себе. Отстранившись, девушка спросила:
– Тебе наверно все вокруг говорят какая ты хорошенькая, как синеглазый ангелочек?
Элен отрицательно покачала головой:
– Нет, никто не говорит.
Нейра недоверчиво воззрилась на неё:
– Так уж и никто?!
– Ну правда никто, – смущенно улыбнувшись и опустив глаза, ответила Элен. – Наоборот только смеются над моей одеждой и короткой прической.
– Прямо-таки смеются? – Нейра посмотрела на слугу судьи. – А что же твой грозный мрачный спутник? Как его кстати зовут?
Элен нехотя ответила. Она понимала, что у Нейры нет причин плохо относится к Галкуту, но всё же девочке было неприятно, что её новая знакомая обращает на него внимание. Ибо одного упоминания о нем было достаточно, чтобы с легкостью разрушить тот хрупкий радостный уютный мирок общения, который, как казалось Элен, возник между ней и артистами. И хотя теперь она относилась к Галкуту гораздо спокойнее чем прежде, она всё равно упрямо продолжала воспринимать его как жестокого и злобного садиста и детоубийцу. Как бы ей не хотелось этого избежать, она понимала, что постепенно привыкает к Галкуту и порой, для поддержания должного уровня неприязни к нему, ей приходилось сознательно напоминать себе как он унижал её и умышленно причинял боль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Что же вы, господин Галкут, позволяете смеяться над вашей спутницей? – С улыбкой спросила Нейра.
– Дураки сотрясают воздух, но не сердце человека, если он умен, – тихо проговорил Галкут. – Но если кто-то прикоснется к госпоже Элен, я отрежу ему пальцы.
Девочка бросила на него быстрый взгляд, подумав о том что он явно не спешил отрезать пальцы "попу", выкручивавшему ей ухо. Но она тут же припомнила тот бешенный дикий взгляд, которым он глядел из под свой шляпы на человека причинявшего ей боль. И пришла к мысли, что возможно Галкут не вмешался тогда лишь потому что был уверен в том что ей ничего серьезного не грозит и считая, что это напротив, послужит ей хорошим уроком на будущее, наглядно продемонстрирует ей что бывает с теми кто вмешивается не в своё дело.
– Ого, какой вы грозный! – С шутливым испугом воскликнула сестра Мальрика. – Мне уже стоит опасаться за свои пальцы?
– Пожалуйста, Нейра, не обращай на него внимание, – попросила Элен. – Он глупый.
И она ощутила злое удовольствие от того что может оскорблять его при посторонних и он конечно же ничего не скажет ей в ответ. Девушка бросила на мужчину любопытный взгляд, ожидая как он прореагирует на столь дерзкое заявление девочки. Но на худом загорелом лице Галкута не отразилось ни одной эмоции. Его холодные маленькие глаза равнодушно смотрели куда-то мимо девушки, хотя он несомненно чувствовал что она глядит на него. В конце концов она решила что эта маска безучастия слишком фальшивая и странный слуга явно что-то испытывает к девочке.
Появился Мальрик. В руках он нёс зеленый вытянутый плод имевший форму четырехгранной пирамиды. В длину он был с четверть метра и в основании толщиной с кулак взрослого мужчины.
– Ну вот, – довольно улыбаясь, произнес он и уселся рядом с девочкой прямо на траву.
Элен опустилась на колени, внимательно разглядывая сагору.
– И что в ней удивительного?
– Сейчас узнаешь. – Мальрик принялся отделять вытянутые листы кожуры каждой грани. Под верхним слоем оказался еще один, под ним еще. Наконец появилась белоснежная сердцевина. В руке молодого человека возник маленький нож, причем так неожиданно и непонятно откуда, что словно из воздуха. Элен радостно улыбнулась, восхищаясь очередным фокусом. Мальрик отрезал верхушку конуса и передал кусочек девочке.
– Вот, попробуй.
Элен осторожно взяла. На ощупь мякоть сагоры казалась упругой и влажной. Девочка взирала на угощение с некоторым сомнением. Она понимала, что инопланетная биохимия может представлять угрозу для пришельца. При рождении она, как и другие дети Макоры, получила обязательную дозу универсальной вакцины, а также, уже по настоянию деда и за его деньги инъекцию запрограммированного полигеномного защитного сейф-нановируса, чьи вирионы в теории блокировали и разрушали клетки любых известных и неизвестных враждебных её телу грибов, паразитов, вирусов и бактерий, которые она могла подцепить в течение жизни. Но стопроцентной гарантии от любой инопланетной заразы это не давало. Конечно, если другие представители её вида без опаски потребляют эту сагору, то и ей скорей всего ничего не угрожает. Но из уроков биологии она знала, что это не совсем так. Как давно земляне колонизировали Каунаму? Может быть уже пару тысяч альфа-лет назад. За это время организмы поселенцев вполне могли измениться, приспосабливаясь к местным условиям и приобрести какие-то свойства и характеристики, которые отличали Элен от них и которые кроме всего прочего позволяли им без вреда для себя питаться местными растениями и животными. Но всё-таки было крайне маловероятно, чтобы эти различия, даже если они и имели место, столь критичны, что какой-то местный фрукт, абсолютно безопасный для колонистов, вдруг представлял бы серьезную угрозу для её здоровья. Тем более она с улыбкой припомнила как уплетала за обе щеки обед в заведении Громми Хага. В тот момент она была так голодна, что вопросы инопланетной биохимии её волновали крайне мало. Девочка поднесла белый кусок ко рту, но застыла, когда заговорил Галкут:
