Кость с треском сломалась, ударившись о землю, и бородач вновь спустился вниз. Он проглотил обломки, которые вскоре начнут растворяться в его едком желудочном соке вместе с питательным костным мозгом, и проводил удаляющийся отряд долгим, внимательным взглядом.
— А от ворот мало что осталось, — мрачно заметил сержант Шолс, которому досталась полная чести задача вести отряд в пятнадцать копий.
— Да, хорошо одноглазые постарались, — согласился сир Рихард, издали рассматривая обломки, висевшие на петлях в проеме охранного барбакана.
— Я говорил с одним парнем, которому удалось уйти из Дубрама, когда стало ясно, что крепость не удержать, — продолжил Шолс, нервно подергивая черный ус. — Он рассказывал, что одноглазики подвели к стенам этих громадных зверюг…
— Осадных звероящеров, — вставил Тобиус.
— Осадных, да. Так вот эти ящерицы начали колотить по воротам своими хвостами. У них там есть настоящие костяные дубины.
— У ящеров?
— Да, чар, не замечали?
— Когда на меня неслись эти твари, я видел их рогатые головы и ноги-колонны. На хвосты как-то не обращал внимания.
— Ага, здоровенные такие костяные дубины с шипами прямо на концах их хвостов. Так вот этими дубинами зверюги и колотили. В конце концов их хорошо подранили кипящим маслом и смолой, и одноглазикам пришлось их уводить, но, видно, далеко не увели, пушки закончили дело.
Тобиус обернулся, опасно качнувшись в седле, и посмотрел на огромные скелеты вдали.
— Так что когда наши уходили из Дубрама, им пришлось здорово потрудиться, чтобы убрать с дороги покореженные створки и то, что осталось от решетки.
Когда каменный массив Дубрама навис над ними, люди, не сговариваясь, притихли. Солдаты достали арбалеты и пистоли, сир Рихард, проезжая под аркой врат, натянул тетиву и стал водить луком из стороны в сторону. Тобиус был готов взлететь из седла и применить боевую магию, капеллан Гозеф ехал, покачивая в правой руке тяжелым молотом. Зачем он вызвался идти в эту вылазку, клирик не объяснил — сказал только, что повинуется воле свыше, чем заставил солдат растерянно переглядываться.
Внутренний двор Дубрама был пуст, не считая нескольких давно остывших и частично размытых дождем кострищ с пустыми вертелами. Конюшни, кузницы, склады были разрушены полностью или частично, над колодцем, располагавшимся в центре двора, некогда стоял защитный козырек, но кто-то снес это нехитрое сооружение в приступе, как видно, веселого настроения.
Солдаты держались настороженно и не спешили слезать с лошадей, в отличие от сира Рихарда, который гибким ужом неслышно соскользнул на брусчатку и взбежал по каменным ступеням на крепостную стену.
— В надвратных помещениях никого, везде только следы разрушений и, извините за жестокую правду жизни, дерьмо, — крикнул он сверху, как только осмотрелся.
— Я проверю часовню, — вызвался капеллан.
— Дюпан, Харел, идите со святым отцом, — приказал сержант, — и возвращайтесь поскорее! Внутрь мы пойдем вместе… как-то здесь пованивает… мертвечиной, что ли?
Глаза Шолса неотрывно следили за темным провалом, ведущим во внутренности главной башни. Казалось, сержант боялся, что оттуда кто-нибудь вот-вот выскочит.
— Не к добру притихла эта крепость, ох не к добру ее молчание, — прошептал он.
Клирик с солдатами действительно вернулись быстро, и Гозеф был невесел.
— Эти варвары разрушили алтарь и все измазали… — он запнулся, собрав на высоком лбу все морщины, — жестокой правдой жизни!
Свирепый взгляд сержанта перекрыл все смешки, и он отдал приказ спешиться. Накрепко лошадей привязывать не стали, хотя те и проявляли признаки беспокойства, привязали верзальским узлом, чтобы, сильно дернув, животные могли освободиться. Тобиус шел среди солдат, державших наготове копья и сабли, чуть позади следовали те, что готовы были стрелять, и среди них сир Рихард. Последним шаркал Гозеф. Тобиус не понимал все-таки, зачем святой отец вызвался добровольцем и какую помощь он рассчитывал оказать? Часто ли приходилось клирику махать своим молотом, если его дело в армии — это принимать последнее покаяние у смертельно раненных и отпевать павших в бою? Однако же капеллан вызвался, и ни у кого не нашлось причин отказывать ему.
Из темного провала тянуло падалью, сладкий и невыносимо мерзкий запах разложения впивался в ноздри и будто щекотал желудок, призывая исторгнуть все содержимое наружу как можно скорее.
Как только Тобиус ступил под своды цитадели, он явственно ощутил присутствие магии.
— Ахог побери, — проронил волшебник, вглядываясь в грязные каменные стены.
— Что-то не так?
— Не так, сир Рихард. В эту крепость вплели чары для защиты от магических диверсий. Целую систему выстроили, не хуже чем в родной башне. — Видя, что профаны ничего не понимают, волшебник горько вздохнул над своей тяжелой долей. — Волшебники вплетают в стены своих жилищ сложные чары, которые мешают другим волшебникам творить там магию. В частности, запрет на телепортацию, чтобы никто не смог проникнуть в башню незамеченным и навредить хозяину. Когда строили эту крепость, здесь потрудился чрезвычайно могущественный маг, он вплел в эти стены сложнейшую систему защиты, чтобы маги штурмующих армий не могли перебросить внутрь своих солдат. Когда построили Дубрам?
— Э… это неизвестно. Он стоит на этой земле дольше, чем существует Ривен.
— Значит, еще во времена Гроганской империи. Эта крепость почти вечна, легендарная гроганская кладка. Наверняка защитные чары распространялись и на внутренний двор, но из-за всей этой кутерьмы с астральными аномалиями они ослабли. Однако цитадель все еще держит чары. Нехорошо.
— Вы сможете творить волшебство?
— Хм… смогу, но с телепортацией будут проблемы, и мне от этого неуютно.
— Боюсь, придется вам шлепать с нами от начала и до конца, чар, — ухмыльнулся один из солдат. — Хотя мы можем вас понять — такая вонь первым делом навевает мысли о побеге…
— Захлопни свое жрякало, Фабриц, — тихо зарычал сержант, — или ты бессмертный, чтобы злить Убийцу Огров?
Нежданное и нежеланное прозвище прилипло к молодому волшебнику само собой, словно надоедливый и колючий репейник. Солдаты, конечно, вкладывали в него скорее хвалебный смысл, но для самого «Убийцы Огров» это было как ножом по уху.
Они проверили казарменные помещения первого этажа, один из арсеналов, несколько кладовых, но ничего не нашли, лишь следы разгрома и все ту же жестокую правду жизни везде, куда ни кинь взор. Стойкое зловоние становилось тем сильнее, чем ближе они подходили к трапезному чертогу. Когда один из солдат толкнул скрипнувшие двери, запах падали, крови и протухшего жира ударил навстречу с неописуемой мощью. Несчастный служака рухнул как подкошенный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
