Д’Элиа, парикмахера Феррари. Немногословный по характеру, Д’Элиа о частной жизни Феррари почти ничего не рассказывал. По его словам, клиенту, ставшему таким известным, обычно делали
«классическую стрижку», что в редкие моменты ожидания он читал La Gazzetta dello Sport или Domenica del Corriere, и признал, что утром после победы его кожа была более
«мягкой, более расслабленной». Он показал всем кресло рядом с окном, красного цвета, в которое Феррари садился каждое утро для бритья. Узнав, что парикмахерскую тоже осаждали журналисты, Феррари на той неделе попросил Массимо оказать ему любезность и брить его на дому.
В среду вечером из Турина приехал поздравить Джанни Аньелли. В течение девятнадцати лет у них были особые и очень личные отношения. Энцо Феррари никогда не имел дела именно с «ФИАТ» – его единственным собеседником всегда был Адвокат Аньелли. Встреча продолжалась около часа. После поздравлений – личных и от имени «ФИАТ», по желанию Феррари встреча продолжилась обсуждением конкретных тем, начиная с перспектив на сезон «Формулы-1» 1988 года.
Тем временем из Рима начали поступать солидные телеграммы. Президент Республики Франческо Коссига благодарил его за все, что «он сделал для Италии своим умом и страстью». Председатель Сената Джованни Спадолини восхвалял «жизнь в постоянном, неизменном посвящении себя работе, жизнь, в которой любовь к делу была равной любви к Италии». Затрагивая личные струны, он добавил: «Вы были одним из великих пионеров нового итальянского общества и смогли сохранить веру в жизнь даже в самые горькие минуты».
Девяностолетие, отмеченное и отпразднованное во всем мире, заставило его задуматься над своей жизнью. «В девяносто лет я чувствую себя спокойно, хотя и не совсем безмятежно, даже очень несовершенно. Я никогда ни о чем не жалел. Я часто расстраивался, но никогда не жалел. Если бы мне предложили начать все сначала, я думаю, что я бы не согласился, но в любом случае, возможно, иногда поступая по-другому, я бы снова сделал все то же самое».
В четверг, 18 февраля, в день его девяностолетия, был солнечный день, хотя более холодный, чем ожидалось. Полчища журналистов, приехавших в Модену в предыдущие дни, в этот момент разделились на две примерно одинаковых группы: половина из них ждала у здания на площади Гарибальди в Модене, другая ждала у ворот завода в Маранелло.
В 10:30 утра в здание вошел Массимо Д’Элиа, парикмахер, которого уже хорошо знали все журналисты. Свежепостриженный и с уложенными волосами, в темном плаще, защищающем от холода, Энцо вышел из здания в 10:45 через черный ход, не замеченный ни одним из журналистов. С ним были Дино Тальядзукки и верный Ванделли, один из двух личных телохранителей, которых он использовал редко, после инцидента, напугавшего его десять лет назад. Журналисты поняли, что их обманули, только тогда, когда Феррари уже был в безопасности в своем офисе во Фьорано.
Вдоль отделяющих Модену и Маранелло восемнадцати километров дороги в надежде увидеть его утром выстроились десятки любопытных. Во всех населенных пунктах, которые он проезжал – Саличета, Баджовара, Казинальбо, Формиджине, Уберсетто – перекрестки с улицей Джардини и улицей Абетоне Инфериоре охраняли карабинеры. Из окна своей «Ланча Тема» Феррари видел множество красных табличек – все одинаковые, с одним и тем же пожеланием: «С днем рождения, Энцо». Они были развешаны почти везде – на столбах, на фонарях, в окнах магазинов. Недалеко от главного входа в здание «Феррари» на фонаре была табличка, на которой дружеской рукой было написано: «Поздравляю, Старик». На фабрику ему тоже удалось проехать незамеченным.
Едва он сел за рабочий стол, ему тут же пришлось принимать череду всех, кто хотел поздравить его с днем рождения – он разрешил делать это только утром. Под присмотром Гоцци и в присутствии Пьеро он уделял несколько минут каждому из своих гостей. Он никогда не любил показывать свои чувства на публике, но в девяносто лет трудно сдерживать свои эмоции. Приехали президент ACI Розарио Алесси, министр спорта и туризма Франко Карраро, а также Лука ди Монтедземоло.
Позже позвонили оба пилота. Альборето – из Португалии, где он тестировал новый болид. В этот день (по крайней мере, около полудня) вся деятельность в Маранелло остановилась, но для сотрудников спортивного подразделения, работавших на выезде, это был такой же рабочий день, как и любой другой. Бергер позвонил из Австрии, где он восстанавливался после гриппа. Позже звонили личные друзья; на обед их не пригласили, поскольку они не работали в «Феррари», но, разумеется, с Энцо они увиделись в домашней обстановке через два дня.
Около 12:30 завершившие утреннюю смену сотрудники «Феррари», каждый с приглашением в руках, начали собираться на территории внутри предприятия. Сотрудникам, работающим во вторую смену, был предоставлен день отпуска. Потихоньку они начали подтягиваться к большому банкетному залу. Меньше чем за час более чем тысяча семьсот сотрудников, включая рабочих, механиков, клерков, техников, инженеров и управленцев, собрались у своего легендарного руководителя. Работать в «Феррари», работать на него самого всегда было чем-то особенным. Они это понимали, но никогда это не казалось им таким понятным, как сегодня. Для большинства из них Энцо Феррари был «легендой», как и для остального мира.
В 13:30 производственный цех, где собиралась модель «328», стал огромным и потрясающим воображение рестораном, заполненным до отказа. Его сотрудники с энтузиазмом и волнением откликнулись на его личное приглашение:
Я жду вас на обед
в четверг, 18 февраля, в 13:30,
на Фабрике в Маранелло.
Три строки; скорее приказ, чем приглашение. Но их руководитель никогда не был многословным. И выражение теплых чувств было не в словах, написанных на карточке-приглашении, которую каждый из них получил лично – Гарцующий жеребец вверху слева и его подпись фиолетовыми чернилами, все менее ровная и уверенная, внизу справа, – а в том, на чем он настоял: на обеде не должно быть никого, кроме его сотрудников. «Мои сотрудники – это моя семья», – не уставал он повторять в предшествующие недели всем, кто советовал ему пригласить представителей власти, политиков, не говоря уже о руководителях «ФИАТ». Вместе с приглашением его сотрудники – и мужчины, и женщины – получили серебряную медаль с изображением жеребца на одной стороне и надписью «Феррари 90» на другой.
Скучковавшиеся по своим отделам и подразделениям, они заняли места за столами на двенадцать человек, покрытыми желтыми скатертями, на которых были такие же желтые салфетки. Самый старший сотрудник, который провел с ним больше всего времени из всех, был принят на работу 1 апреля 1949 года, почти тридцать девять лет назад. Самый-самый из новичков был
