проснулся и, не открывая глаз, попробовал снова уснуть, потому что там, в этом сне, была настоящая жизнь, я понимал это и не хотел просыпаться. И вернуться удалось, но сон был уже другой: мне приснился двухэтажный магазин, заполненный всевозможной подержанной дрянью — дверными петлями, замками, монетами, исцарапанными бронзовыми ступами и подсвечниками. Я бродил по этому бессмысленному магазину в поисках непонятно чего, сожалея о приснившемся ранее дне, впрочем, долго это не продлилось, сознание избавило меня от пыльной муки.
Я открыл глаза.
Я лежал на диване в большой комнате дома Снаткиной, один.
Кристины не было.
Некоторое время я пытался обдумать, что произошло, но потом понял, что лучше этого не делать. Произошло и произошло, ладно. Я поднялся с дивана.
Половина четвертого. Светло, люблю утренний свет, не режет глаза. Голова не болела, плохой признак — привыкаю, впрочем, сейчас это кстати, лучше валить на свежую голову.
Я оделся и прошел в свою комнату. Вещей у меня немного, сгреб все в чемодан, туда же запихал ноутбук, все, готов. Наука Крыкова — вещей следует иметь столько, чтобы они могли войти в один чемодан и чтобы их можно было успеть собрать за две минуты.
Заглянул на кухню, оставил деньги под заварочным чайником, Снаткина найдет.
Роман…
Вряд ли Федор его долго прокомпостирует, свидетелей нет, да и Рома не оборванец, а все-таки танцор. На крайний случай папа его приедет, Большак, покрутит лиру, тряхнет сусеками, выкупит бестолкового сына. Максимум десять суток помаринуется Ромик — и все, гуляй, путь на Юрьевец чист. Конечно, некрасиво, но… Что мне, собственно, Рома? Мы с ним знакомы полтора дня, лучшие друзья, что ли? Комнату в гостинице перепутал, вот и вся дружба. К тому же я его предупредил, что сегодня уезжаю, все честно. Я, между прочим, в этом походе потерпел многие поражения, спасибо этому дому, пойдем к другому…
Вышел на веранду. Хотелось сказать дежурную глупость или оставить многозначительную записку, но решил, что не стоит. Уехал, и все, исчез, Снаткина сама мне сотню раз говорила: зачем приехал, зачем приехал… Да не знаю зачем, кретин.
Спустился на крыльцо, закрыл дверь, повесил замок, а ключ спрятал в галошу. Снаткина вернется из Михалей, найдет, старушка она неглупая.
До свидания.
Быстро, стараясь держаться поближе к забору, пошагал к вокзалу. Не смотреть по сторонам, чего смотреть, спят все, а улицы я и так прекрасно знаю: Парковая, Пионерская, Вокзальная; на Пионерской, перепрыгивая через лужу, вывернул из чемодана выдвижную ручку. Людей не встретил, и вообще никого возле вокзала.
Касса была закрыта на часовой перерыв, ничего, я огляделся.
На креслах в кассовом зале, подложив под голову корзину и укрыв лицо платком, спала дородная женщина. Из корзинки торчал китайский цветастый термос, а на полу под креслами валялась яичная скорлупа и стояли полуботинки, женщина тяжело сопела, было видно, что ночь на лавке на пользу ей не пошла.
За загородкой кассы запиликало, я подумал, что сейчас откроется дверца и появится дежурная по вокзалу, но она не появилась. Послышался гудок, и через станцию полетел пассажирский, зазвенели стекла и запрыгали под креслом яичные скорлупы, спящая женщина заворочалась и сдвинула корзинку, термос упал на пол и, дребезжа, покатился через зал.
Я зачем-то поднял его — все китайские термосы похожи друг на друга, я подошел к креслу и вернул термос в корзинку. Женщина повернулась на бок, платок сполз с ее лица.
Снаткина.
Она спала, на щеке отпечаталась квадратная плетенка от прутьев корзины. Видимо, у нее не получилось уехать в Михали обирать жуков, пригородный ведь стоит на опрессовке, и она решила переночевать… на вокзале.
Пусть отдыхает.
Я переместился в пригородный зал и сел в кресло, вытянул ноги, положил на чемодан. В шесть придет автобус, билеты продают по факту, буду в очереди первым. Все будет хорошо. Костя Лапшин уже на Байкале, скоро его поймают и вернут. Роман поступит… куда он там собирался, познакомится с первокурсницей, женится. Хазин проведет свой унылый День города, когда он там, послезавтра, получит пригоршню долларов. Светлов позвонит и пригласит меня на работу, писать книгу про будущее. Все хорошо. Я напишу эту книгу, неплохую, мне интересно писать про будущее, а потом возьмусь за настоящую. Стану писать ее после работы, и по выходным, и во время отпуска, годика через три закончу…
Я вытянул ноги подальше.
Закончу через три года, найду приличное издательство, пристрою, возьмут, все-таки я автор «Пчелиного хлеба», а не мимо пробегал. Надо, правда, определиться, о чем писать, в этот раз я тщательно все продумаю заранее: никаких вольных вурдалаков, никакой старой интеллигенции, никаких рефлексивных арбатских импотентов. Да, совсем без вурдалаков нельзя, какой реализм без вурдалака, но в меру, в меру.
Тема…
Допустим, так. Роман про хитросделанного заведующего музеем Бородулина, мечтавшего в молодости поступить на юридический, но осилившего только истфак Кировского госуниверситета и, совершенно неожиданно для себя, на четвертом курсе во время археологической практики взалкавшего нетленной научной славы.
И в стяжании этой славы поместившего в пласты стоянки позднего неолита ИНГИРЬ-2 артефакты, предусмотрительно припасенные им еще в студенческую пору при раскопке стоянки Кызыл-Яр палеолита раннего. Про сенсацию, потрясшую академическое сообщество, про присвоение путем перескакивания кандидатской сразу докторской, про поездки на международные симпозиумы и конференции.
И про скандал, потрясший академическое сообщество еще сильнее сенсации.
В финале романа директор Бородулин лишается всех научных регалий и званий; опозоренный и оставленный женой, заведующий отправляется в изгнание в дальнюю деревню на самом севере вятского края. Здесь он работает на почте и истопником в фельдшерском пункте, и в один из дней на каменном выступе возле небольшой речушки находит на гладкой скале чрезвычайно странные петроглифы.
Во-вторых, роман про Чичагина. Не про исторического Антиоха, адмирала, поэта, оптика и просветителя, а про его далекого и незадачливого потомка Антона Чичигина. Широкое полотно уездной жизни, в котором безнадежно переплелись судьба человека и судьба родины. Некогда обширное дворянское семейство, в наши дни редуцированное до Антона Чичигина и его матери, утратившее в годы перестроечного лихолетья остатки имущественного благополучия и обрывки самоуважения, прозябает в унылом областном городке, который до сих пор носит имя его великого предка. Антон окончил педагогическое училище и работает в школе педагогом дополнительного образования, ведет краеведческий кружок, туристическую секцию и заведует уголком юннатов. Существование Антона Чичигина безрадостно. Денег на жизнь хватает с трудом, на личную жизнь их не хватает вовсе, что приводит к серьезному падению качества этой жизни — Антон вынужден общаться с простолюдинками самого невзыскательного
