вышла на телевидении Санта-Тереса и в двух городских газетах. Некоторые полицейские казались довольными больше чем обычно. Однажды в кафетерии Лало Кура повстречался с молодыми, девятнадцати и двадцати лет, полицейскими — те обсуждали дело. Интересно, как это получилось, говорил один из них, что Льянос ее изнасиловал? Ведь она же была его жена? Остальные рассмеялись, но Лало Кура отнесся к вопросу со всей серьезностью. Он ее изнасиловал, потому что принудил, потому что заставил делать то, чего она не хотела, сказал он. В противном случае это не квалифицировалось бы как изнасилование. Один из молодых полицейских спросил, не собирается ли Лало на юридический. Дружище, ты что, лиценциатом хочешь стать, да? Нет, ответил Лало Кура. Остальные посмотрели на него как на придурка. С другой стороны, в декабре 1994-го убийств женщин не случилось — во всяком случае, так считалось, — и год закончился в мире и спокойствии.
Незадолго до окончания 1994 года Гарри Маганья поехал в Чукарит и нашел там девушку, которая писала любовные письма Мигелю Монтесу. Звали ее Мария-дель-Мар Энсисо Монтес, и она приходилась Мигелю кузиной. Ей было семнадцать, а влюбилась она в двенадцать лет. Худенькая, с каштановыми, выгоревшими на солнце волосами. Она спросила Гарри Маганью, на что тому сдался ее кузен, а Гарри ответил: мол, это мой друг, и я у него как-то занял денег. Потом девушка представила его своим родителям, которые держали небольшой магазинчик: там торговали едой и также соленой рыбой, которую сами покупали у рыбаков, объезжая побережье от Уатабампо и до Лос-Меданос, а иногда и заезжали еще дальше к северу, до самого острова Лобос, где практически все рыбаки были индейцами и все болели раком кожи — впрочем, их это совсем не расстраивало, — и, набив рыбой пикап, возвращались в Чукарит и сами эту рыбу солили. Гарри Маганье родители Марии-дель-Мар понравились. Тем вечером он остался в их доме на ужин. Но перед этим вышел и принялся колесить по Чукариту в сопровождении девушки: он искал место, хотел что-нибудь приобрести, небольшой подарок для родителей девушки, которые так гостеприимно его приняли в своем доме. Но не нашел ничего — только один открытый бар, где решил купить бутылку вина. Девушка ждала его снаружи. Он вышел, и она спросила, не хочет ли он посмотреть на дом Мигеля. Гарри согласился. И они поехали на окраину Чукарита. Под сенью деревьев еще стоял старенький дом из необожженного кирпича. Здесь никто не живет, сказала Мария-дель-Мар. Гарри вышел из машины и увидел свинарник, загон с разбитой и гнилой решеткой, курятник, в котором что-то пошевелилось — видно, крыса или гадюка. Потом толкнул дверь и в нос ему ударил запах разлагающейся плоти. Тут его посетило предчувствие. Он вернулся в машину, взял фонарь и вернулся в дом. В этот раз Мария-дель-Мар шла за ним. В комнате они обнаружили несколько мертвых птиц. Он посветил фонариком вверх, где среди сделанных из сучьев балок можно было увидеть часть чердака, там кучами высились какие-то вещи и кучи экскрементов непонятного происхождения. Сначала уехал Мигель, прозвучал в темноте голос Марии-дель-Мар. Потом умерла его мать, и отцу пришлось целый год жить в одиночестве. А однажды мы просто его больше не увидели. Мама говорит, он покончил с собой. А отец — что он уехал на север искать Мигеля. У них больше не было детей? Были, сказала Мария-дель-Мар, но все умерли еще в младенческом возрасте. Ты тоже единственная дочь? — спросил Гарри Маганья. Нет, но у нас в семье случилось то же самое. Все мои старшие братья заболели и умерли, не дожив до шести лет. Мне очень жаль, сказал Гарри Маганья. Другая комната оказалась даже темнее первой. Но в ней не пахло падалью. Странно как-то, подумал Гарри. В комнате пахло жизнью. Такой, как бы поставленной на паузу жизнью, кратковременными визитами, смехом плохих людей — но жизнью. Когда они вышли, девушка показала ему полное звезд небо Чукарита. Все еще ждешь, что Мигель вернется? — спросил ее Гарри Маганья. Надеюсь, что он вернется, но не знаю, вернется ли. Как ты думаешь, где он сейчас? Не знаю, ответила Мария-дель-Мар. В Санта-Тереса? Нет, ответила она, если бы он там был, ты бы не приехал в Чукарит, правда? Правда, сказал Гарри Маганья. Перед тем как уйти, он взял ее за руку и сказал, что Мигель Монтес ее не заслуживает. Девушка улыбнулась. У нее были мелкие зубки. Но я-то точно его заслуживаю, сказала она. Нет, ответил Гарри Маганья, ты заслуживаешь чего-то гораздо большего. Тем вечером, отужинав в доме девушки, он снова поехал на север. На рассвете добрался до Тихуаны. У Мигеля Монтеса там был друг, и звали его Собакой. Гарри думал поискать в барах и дискотеках Тихуаны официанта или бармена с таким прозвищем, но у него не было времени. К тому же он не знал в городе никого, кто бы мог ему помочь. В полдень позвонил старому знакомому, который жил в Калифорнии. Это я, Гарри Маганья, сказал он. Чувак ответил, что не знает никакого Гарри Маганьи. Пять лет назад мы вместе учились в Санта-Барбаре, сказал Гарри Маганья, помнишь такое? Епты, удивился чувак, конечно, помню, шериф Хантсвилла, Аризона. Ты до сих пор шериф? Ну да, ответил Гарри Маганья. Потом они поинтересовались здоровьем жен. Полицейский из Восточного Лос-Анджелеса сказал, что его жена прекрасно себя чувствует — толстеет с каждым днем. Гарри сказал, что его жена умерла четыре года назад. Через несколько месяцев после той нашей учебы в Санта-Барбаре. Сожалею, откликнулся приятель. Ничего страшного, ей сейчас хорошо, сказал Гарри Маганья, и в телефоне повисла некомфортная пауза, а потом полицейский спросил, как она умерла. Рак, ответил Гарри, скоротечный. Ты в Лос-Анджелесе, Гарри? — поинтересовался приятель. Нет, нет, я тут поблизости, я в Тихуане. И чего тебе в той Тихуане понадобилось? Ты в отпуске, что ли? Нет, нет. Я тут одного чувака ищу. Но не официально, понимаешь? Но у меня только имя. Хочешь, чтобы я тебе помог? — спросил полицейский. Было бы здорово, отозвался Гарри. Откуда звонишь? Из телефона-автомата. Накидай побольше монет и жди, сказал полицейский. В ожидании ответа Гарри думал не о своей жене, а о Люси Энн Сандер, а потом перестал думать и о ней и принялся рассматривать людей, что ходили по улице: некоторые так даже в картонных и разрисованных черным, или фиолетовым, или оранжевым сомбреро, все с огромными пакетами и довольные, и в голове его мелькнула мысль (так быстро она мелькнула, что он даже заметить ее не успел): а не вернуться ли в Хантсвилл и забыть об этом деле. Потом в трубке
