— Почему это?
Она нагнулась к его уху:
— А чтобы ты подождал. Тогда тоже будешь передо мной пресмыкаться.
Произнесла она эти слова так тихо, что никто, кроме Бриганте, их не расслышал.
— Ну знаешь, я как-никак мужчина, — возразил он.
Он крепко прижал ее к себе.
— Тут уж ничего не поделаешь, — сказала она. — Передо мной даже сутенеры и шпики пресмыкаются. Этого-то им от меня и требуется.
Она подошла к двери и бросила с порога полным голосом:
— Ну, до скорого, Маттео. Через пять минут я пришлю тебе твоего сыночка.
Бриганте снова уселся перед письменным столом, покрытым стеклом.
— Ну, давай поглядим сметы… — сказал он.
— А как по-вашему, не взять ли Фульвию в наше заведение в Сипонте? спросила Чинтия. — Если Мадам нам ее уступит, мы сразу на все побережье прогремим.
— Не будем отвлекаться на мелочи, — сказала Мадам.
Битый час они обсуждали предстоящие расходы и доходы.
— А где же твой сын? — вдруг спохватилась Мадам.
— Надо полагать, спит, — ответил Бриганте. — Фульвия его совсем уходила.
Чинтия послала за Фульвией. Оказывается, она рассталась с Франческо, когда он одевался в ее комнате, показала ему дорогу в маленькую гостиную и посоветовала там подождать отца; потом пошла со следующим клиентом, который ее вызвал. Чинтия расспросила горничную: Франческо, по ее словам, вышел из комнаты почти сразу же за Фульвией и тотчас покинул виллу. Призвали садовника, и тот действительно вспомнил, что минут сорок назад видел высокого молодого человека, внешность которого соответствовала данному ему описанию, так вот, он вышел из виллы, выбрался на шоссе и пешком направился в сторону Фоджи.
— Он торопился? — допрашивал Маттео. — Какой у него был вид? Растерянный или нет? Как по-твоему, понимал он, куда идет?
— Не знаю, — заявил садовник.
Раз после того, как Франческо ушел с виллы, прошло уже больше сорока минут, он вполне мог дойти до центра города. Вскоре отходит автобус в Беневенто; конечно, Франческо сядет в автобус и уедет к дяде, как и было уговорено. Но Бриганте чувствовал, что у него не хватит терпения дожидаться вечера, когда можно будет позвонить дядюшкиному соседу и узнать, приехал ли Франческо или нет.
— Вызови мне такси, — попросил он Мадам.
Она вызвала такси по телефону. Машина тут же подъехала. Бриганте велел отвезти себя на автобусную станцию. Последний автобус на Беневенто отошел. Франческо в нем не было.
Бриганте заглянул во все бары, где его хорошо знали. И в каждом описывал приметы сына, спрашивал, не видели ли его. Нет, не видели. Даже наверняка не видели. Ни один клиент не подходил под это описание.
Автобус на Порто-Манакоре отходил в половине седьмого. В четверть седьмого Бриганте снова отправился на автобусную станцию. Возможно, Франческо, набегавшись по городу, решил просто-напросто вернуться домой.
Франческо на станции не оказалось.
В двадцать пять минут седьмого Бриганте заметил, что к нему направляются двое полицейских в штатском, которых он знал в лицо.
Он бросился им навстречу.
— Что с сыном? — спросил он.
Он был убежден, что полицейские пришли сообщить ему о каком-нибудь несчастном случае.
— Ваш сын здесь ни при чем, — сказал один из полицейских.
— У нас есть ордер на ваш арест, — пояснил другой.
— Уж вы не взыщите, — подхватил первый. — Но у нас и впрямь есть ордер на ваш арест.
— Покажите, — потребовал Маттео.
Он внимательно прочел бумагу. Там ни словом не упоминалось о найденном бумажнике. И Бриганте решил, что, должно быть, судья Алессандро действовал в приступе малярийного бреда. Или же узнал о шашнях донны Лукреции и Франческо и решил отомстить — тоже чистый бред. Так или иначе, судья совершил глупость; а теперь придется ломать голову над тем, как выпутаться из этой истории.
— Нам ведено доставить вас в Порто-Манакоре, — сказал первый полицейский.
— Придется наручники на вас надеть, — подхватил второй.
— Войдите с нами в автобус, — продолжал первый. — А наручники на вас наденем только по прибытии в Порто-Манакоре.
— Я возьму такси, — сказал Бриганте.
Он знал, что будет так, как он захочет.
— Но дело в том, что у нас с сыном назначена здесь встреча, мы условились вместе ехать на автобусе. Давайте подождем немного.
Полицейские согласились подождать.
Автобус уехал, а Франческо так и не появился на станции. Трое мужчин отправились на поиски такси.
Уже почти у самого Порто-Манакоре их такси обогнала красная машина, «Джульетта», в которой катил в низину врач из Фоджи, вызванный к заболевшему дону Чезаре.
В претуру Бриганте вошел в наручниках. Его тут же провели в кабинет судьи. Он скупо отвечал на задаваемые ему вопросы. Никогда он не видел бумажника швейцарца. И не понимает, каким это образом бумажник мог очутиться в подсобном помещении при его квартире. И в кармане бумажник швейцарца у него никогда не лежал. Официант из «Спортивного бара» лжет.
Судья сообщил, что завтра утром у Бриганте будет очная ставка с Джусто, и велел отвести арестованного в тюрьму и посадить в единственную имевшуюся там одиночную камеру.
А через четверть часа комиссар Аттилио приказал доставить арестованного к себе в кабинет и запер дверь на ключ.
— Подождите, сейчас, — ответил Бриганте. — Мы во всем с вами вместе разберемся… Мой сын Франческо пропал. Боюсь, как бы он каких глупостей не наделал…
Он рассказал всю историю: о перехваченном письме, о романе донны Лукреции с Франческо, их планах бегства из Порто-Манакоре, о тридцати тысячах лир, которые она ему дала, и о том, как он водил сына к Мадам, и как Фульвия выманила у него эти деньги, и что мальчик стыдится этого своего поступка и, должно быть считая себя обесчещенным, может совсем потерять от отчаяния голову.
Комиссар тут же позвонил в полицию их провинции.
— Вообще-то ты ему хороший урок дал, — протянул он. — Но пожалуй, немножко хватил через край… Я только сейчас узнал, — добавил он, — что донна Лукреция встречалась вчера с твоим сыном в Тосканской пещере неподалеку от трабукко. Их один рыбак видел, на маленьком пляже, у подножия утеса, там, где начинается сосновая роща. Но Лукреция, Лукреция… вот никогда бы не подумал… Сам виноват, почему это я не занялся ею в свое время, в ней есть своя прелесть, к тому же я избавил бы тебя и твоего сына от излишних неприятностей… А теперь, скажи мне, что это за история с бумажником?..
— Даю слово Бриганте, слово мужчины, что я не имею ни прямого, ни косвенного отношения к этой краже…
— Я так и думал, что ты человек умный и не станешь мараться по таким мелочам. Но ведь это ты спрятал бумажник в… в твоей гарсоньерке…
— Я.
— А ты знаешь, где деньги?
— Пока еще не знаю.
— Зачем же ты вчера показывал этот злосчастный бумажник официанту Джусто?
— Я и сам не знал, что бумажник у меня в кармане.
— А кто тебе его в карман подсунул?
— Пока еще не знаю.
— Очевидно, ты кого-то покрываешь.
Бриганте на миг задумался.
— Я еще не могу ответить вам на этот вопрос.
— Если ты знаешь вора, тебе будет нелегко доказать, что ты в этом деле не участвовал.
— Не думаю, чтобы бумажник мне сунул в карман вор.
— Я всегда считал тебя человеком осторожным. Но сейчас у меня создается впечатление, что ты позволил себя обкрутить. Вот я и думаю, кому…
— Я и сам пока что ясно себе этого не представляю, — ответил Бриганте.
— Ну хоть между нами, можешь ты мне сказать, в чем дело?
— Пока еще не могу.
— А кто тебе щеку расцарапал?
— Это к делу не относится.
— Ты дрался, что ли, с кем?..
— Нет, — ответил Бриганте, — это сделала девушка, которую я изнасиловал.
— Что-то не везет нам с девушками, — вздохнул комиссар.
— Да вы возьмите Джузеппину в любом темном уголке, — посоветовал Бриганте. — Суньте ей в рот кляп и насилуйте себе на здоровье. Назавтра вы о ней и думать забудете.
— Это не в моем жанре, — сказал комиссар.
— В таком случае займитесь какой-нибудь другой дамой.
— Попробую. Лукреция, например, будет весьма расстроена, узнав, что твой сын…
Бриганте насупился.
«Любит сына», — подумал комиссар. Он почувствовал укол радости, что наконец-то обнаружил уязвимое место в неуязвимом Бриганте. И тут же спросил себя, уж не участвовал ли Франческо каким-либо образом в краже полмиллиона лир, тогда недомолвки отца вполне объяснимы.
— Лукреция… — начал он.
Бриганте быстрым движением поднес руку к паху: так отвращают дурной глаз. Он попытался себя уверить, что это жена судьи напустила на его сына порчу. Комиссару стало даже стыдно, что он так легко отнесся к горю отца, раз отец — самый разумный из всех людей, каких он только знал, — потерял разум.
