— Carissima amica…
— Найдите его, — попросила она.
И вышла. Комиссар слышал только быстрый перестук ее каблуков по ступенькам лестницы. Потом на пятом этаже хлопнула дверь.
А комиссар, сидя в кабинете, горько упрекал себя за то, что столько лет прожил бок о бок с донной Лукрецией, встречался с ней чуть ли не ежедневно, и даже в голову ему не приходило, что она способна на такую страсть. Накал и естественность самой этой страсти ставили ее намного выше всех любовниц, которых он имел до сих пор. И он тут же разработал план действий. Завтра и все последующие дни держаться того же тона, что и нынче вечером, вести себя сдержанно, как и подобает должностному лицу его ранга, но, думал он, дать ей незаметно понять всю глубину его чувства через какие-нибудь второстепенные детали, ну, скажем, немедленно сообщать ей все новости о ходе розысков, заботливо отстранить назойливых и любопытствующих, вложить в простое рукопожатие дружеское тепло, держаться непогрешимо корректно. Шаг за шагом завоевать ее доверие, равно как и право стать поверенным ее тайн. Франческо, конечно, объявится и вернется в Порто-Манакоре с повинной головой; не упрекать его ни в чем, скорее уж защищать от нападок донны Лукреции, подождать, пока она сама собственными глазами не убедится в мягкотелости и трусости своего любовника. Куда, к кому пойдет она тогда искать приют своему горю, как не к единственному другу, к единственному подлинному мужчине, которого судьба поставила ей на пути, то есть к нему? А тогда перейдем в атаку, добьемся победы!
Он встал с кресла, вышел на середину кабинета и проделал несколько гимнастических упражнений: правая рука касается носка левой ноги, причем колени не сгибать, присесть десять раз, держа спину прямо. «Я, что называется, в полной форме. На Юге имеется подлинное сокровище, и оно будет моим. До чего же есть хочется».
Он вышел из кабинета, поднялся к себе двумя этажами выше. Анна вязала, а рядом сидела Джузеппина.
— Добрый вечер, синьор комиссар, — сказала Джузеппина.
— Добрый вечер, — бросил он, даже не взглянув в ее сторону.
И он подумал, что эта тоже после трех месяцев холодного обращения с его стороны будет в конце концов принадлежать ему. А ту, другую, судя по ее поведению, ждать не так уж долго.
— Будем обедать? — спросил он.
— Ну, я ухожу, — заявила Джузеппина.
— До свидания, — сказал ей комиссар и обратился к жене: — Ужасно есть хочется. Просто подыхаю с голоду, carissima.
В одиннадцать часов утра Мариетта и Пиппо наконец проснулись в своем сарайчике на апельсиновой и лимонной плантации, на той самой груде мешков, где они заснули на заре, все в той же позе, держась за руки и переплетя ноги.
Первым делом Пиппо отрядил двух своих гуальони, приводивших в порядок оросительные борозды, в Манакоре за хлебом и болонской колбасой. А сам вскарабкался на фиговое дерево и нарвал первых в этом сезоне фиг, уже успевших созреть… Мариетта набрала в бассейне полный кувшинчик свежей воды.
За ночь сирокко одолел либеччо, и гряду туч отогнало далеко за острова, в открытое море, на горизонте тучи слились с водой и казались сейчас просто узенькой черточкой, указывающей то место, где небо отделено от моря. Но под апельсиновыми и лимонными деревьями и под густой шапкой инжира, у подножия которого с веселым плеском бежали три ручейка, было почти свежо.
Мариетта и Пиппо позавтракали с завидным аппетитом. Потом снова забрались в сарайчик, заперли дверь, и началось все сначала: они и кусались, и трогали друг друга, и сжимали в объятиях, разжимали объятия, не переставая дивиться, что, казалось бы, столь простые жесты могут доставлять людям такое наслаждение.
Только к вечеру Пиппо спустился в Порто-Манакоре. И сразу же узнал через своих гуальони из низины, что вчера вечером у дона Чезаре отнялись рука и нога, что у одра больного находится знаменитый доктор из Фоджи, который меньше чем за несколько тысяч лир с места не тронется, что приехал он на своей «альфа-ромео», красной «Джульетте», которой правит даже не юноша, а чуть ли не мальчишка; повезло же парню.
Гуальони из низины сообщили ему также, что дон Чезаре все время зовет Мариетту, что он желает, чтобы только она одна за ним ходила.
Наконец Пиппо узнал, что люди видели, как Маттео Бриганте вылезал из такси в наручниках, а с ним были два полицейских в штатском, что на него донес Джусто, официант из «Спортивного бара». Что после полудня у него в доме был обыск и нашли бумажник, украденный у швейцарца-туриста, но пятисот тысяч лир там не оказалось.
Пиппо бросился обратно на плантацию и доложил Мариетте обо всех этих новостях. В заключение он добавил:
— Видно, кто-то против Бриганте такую штуку подвел. Почему это бумажник у него нашли?
— Потому что он у него и был, — отвечала Мариетта.
Пиппо кинулся к груде мешков, перерыл их все, переворошил. Бумажника не было и в помине.
— Объясни, в чем дело, — потребовал он.
Тут Мариетта и рассказала Пиппо о том, как она подменила бумажники, прежде чем вернуть заклейменному ею Бриганте его зеленовато-синий пиджак из альпага.
— А почему ты мне об этом раньше не сказала?
— Потому что у меня одна мысль есть.
— Вечно у тебя разные мысли, — возмутился Пиппо. — А по-моему, это очень плохо, Бриганте теперь знает, что мы обокрали швейцарца.
— Вот-то дурачок, — сказала Мариетта. — Кого полиция арестовала? Нас с тобой или Бриганте?
— Он нас выдаст.
— А разве бумажник швейцарца у меня, что ли, ведь у него.
— Они деньги найдут.
— Пусть ищут, — сказала Мариетта.
— Значит, ты не желаешь мне сказать, куда ты их спрятала?
— Уж слишком ты у меня большой дурачок…
— А что ты сделала с бумажником Бриганте?
— Зарыла.
— Ничего не понимаю, — признался Пиппо, — ну никак тебя не пойму.
Как это ухитрилась Мариетта, не покидая их сарайчика — он отлично знал, что она его не покидала, — вдруг подвести такую штуку, что в Порто-Манакоре у Бриганте сделали обыск, в самого его арестовали в Фодже? К тому же Пиппо отнюдь не одобрял, что в их дела замешалась полиция. Зачем Мариетта все это натворила? Да и как?
— Объясни мне, — не отставал он.
Она провела ладонью по его черным крутым локонам.
— Потому что у меня черепушка варит, — протянула она.
Потом наконец объявила свое решение:
— Надо непременно домой возвращаться. Ты меня проводишь. Пройдем кругом через оливковые плантации, чтобы в Манакоре не показываться, пусть-ка пока что нас с тобой вместе не видят, хоть на несколько дней. А ты иди спрячься в башне Карла V, я тебе сама буду еду носить.
Доктор из Фоджи был, что называется, гуманист, из тех, которые еще и поныне встречаются в Южной Италии, где, по счастью, специализация не достигла еще своего полного расцвета и по этой причине специалисту еще не заказано выработать себе свой собственный «взгляд на вещи». Он был давно, уже лет двадцать, знаком с доном Чезаре, посещал его изредка и ценил в нем человека высокой культуры, uomo di alta cultura, как и он сам. Лгать такому больному было совершенно не нужно. «При известном уровне культуры, — утверждал он, — не столь уж сложно преодолеть страх перед истиной и даже перед смертью». Оба они были масоны шотландского толка, но оба атеисты.
После того как у дона Чезаре отнялись рука и нога, паралич разбил всю правую половину тела, пощадив только мускулы лица. Правда, в нижней челюсти ощущалась легкая скованность, но она не мешала дону Чезаре говорить без помех.
Доктор выслушал у больного сердце и не обнаружил ни сужения митрального клапана, ни других каких-либо нарушений, словом, ничего, что могло бы привести к эмболии мозга.
Проверил он и реакцию глаза: зрачок при направленном на него луче света уже не сокращался. Тогда доктор велел больному прочитать несколько строчек и постепенно отодвигал книгу, зрачок по мере удаления текста аккомодировался.
Температура 38,2°.
Врач осведомился у больного, не болел ли он в свое время люэсом. Болел лет двадцать пять назад, аккуратно лечился имевшимися тогда в распоряжении врачей средствами. Не было ли рецидивов? Скорее всего, нет, но с уверенностью на этот вопрос ответить трудно, во всяком случае, сам больной ничего не замечал и никогда к врачам не обращался; если испытывал иногда недомогание, принимал хину; по совету дона Чезаре хину принимали в случае болезни также его крестьяне и его рыбаки; жители низины вообще склонны приписывать все заболевания малярии.
Да, он уже не раз ощущал, что у него немеют рука и нога, бывали и приступы слабости, в частности правая рука и нога иногда ему отказывали, но редко. Нет, нет, дрожи никакой не было: вплоть до вчерашнего дня он оставался лучшим охотником во всей округе. Да, да, в руке и ноге иногда он чувствовал мурашки.
