В Москве иностранная свита государыни была удивлена великолепными праздниками, которые давались в честь радостного приезда. Праздник, устроенный графом Шереметевым, был особенно отмечен в записках всех посланников. Они говорили, что никогда не видели в одном месте столько золота и серебра, столько фарфора и мрамора. Весь хрусталь, покрывавший огромный стол на сто приборов, был украшен прекраснейшими алмазами и другими драгоценными каменьями.
Русская дворянка в модном головном уборе План Москвы 1796 г. Гравюра.Одним словом, не видевшие собственными глазами не могли даже верить рассказам о таком чрезвычайном богатстве. Кроме этой роскоши, Шереметев удивил всех самим праздником: главную его часть составлял прекраснейший спектакль, на котором были представлены Русская опера и балет. И что же вы думаете, милые читатели: не только все действующие лица этой оперы и балета, то есть актеры и актрисы, танцоры и танцовщицы, но даже и сочинители стихов оперы и ее музыки, архитектор, построивший театр, и живописец, украсивший его — все были дворовыми людьми графа Шереметева! Что же после того должны были подумать те иностранцы, которые все еще называли иногда Россию землей варваров? Им очень совестно было признаваться в том, что они неправы. Все путешествие Екатерины показало им и всей Европе степень образованности России и все то, что можно было ожидать от ее так быстро возросшего могущества.
После этого путешествия все еще больше стали опасаться намерений Потемкина в отношении Турции, и его успех казался для многих несомненным. Это заставило врагов России действовать скорее и изменить свой план: раньше они заботились о мире, который бы не допустил увеличения владений России; теперь сильнейшие из них вздумали, что нападение со стороны Турок еще больше повредит России, и стали способствовать развязыванию войны. Для этого им надо было дать Туркам понять, насколько опасно их положение, и они заговорили о намерениях Потемкина, о надеждах Греков и, наконец, убедили султана в том, что во избежание беды надо опередить Русских и объявить им войну раньше, чем они сами нападут на Турецкие области. В этом случае Англичане действовали против Екатерины еще активнее, чем Французы: они особенно не любили ее со времени учреждения вооруженного нейтралитета. К ним присоединилась также и Пруссия, потому что короля, высоко уважавшего знаменитую Русскую государыню, уже не было: Фридрих Великий скончался в 1786 году, а его племянник и наследник, Фридрих Вильгельм II, прислушивался к мнению Англии и считал необходимым вредить могуществу России.
Такие совместные действия неприятелей не могли иметь быстрого успеха, и едва прошел месяц после возвращения императрицы в Петербург, как уже было получено известие о том, что по приказанию султана Русский посланник в Константинополе Булгаков посажен в Семибашенный замок и объявлена война. Как ни велика была вина Турции, объявившей эту войну без серьезной причины, как ни радовался Потемкин этому, давно ожидаемому им поводу для начала военных действий против Турок, но Екатерина, следуя чувствам своего человеколюбивого сердца, забыла на этот раз обо всех великих планах Потемкина и намерена была склониться к заключению мира, если бы у Турок хватило благоразумия воспользоваться этим предложением. К своему несчастью, Турки думали совсем иначе, и в следующем рассказе мы увидим, как обманулись они в своих силах!
Вторая война с Турцией и Суворов от 1787 до 1790 года
Гордость Турок ярче всего проявлялась в тех безрассудных требованиях, которые они осмелились предъявить Екатерине. Они хотели, чтобы Россия отказалась от всех выгод, приобретенных ею в результате Кайнарджийского мира, и чтобы она вернула Крым опять под их владычество! Это было объявлено нашему посланнику, и можно себе представить, с каким негодованием он услышал такое предложение. Его отказ привел в гнев султана, или, вернее сказать, султан сам искал случая разгневаться, и Булгаков был заключен в темницу.
Екатерина, удостоверясь в непременном желании Турок начать войну, стала со своей обычной твердостью отдавать необходимые распоряжения. Она разделила войско, предназначавшееся для вступления в Турцию, на две главные армии: Екатеринославскую и Украинскую. Первой командовал Таврический, второй — Румянцев-Задунайский.
Несмотря на высокие достоинства, отличавшие этих двух полководцев, несмотря даже на их одинаковую, беспредельную преданность к императрице, они не были в согласии друг с другом. Потемкин был почти на пятнадцать лет моложе фельдмаршала Румянцева и под его командованием совершил свои первые военные подвиги в действующей армии 1768 года. Румянцев так же, как и архиепископ Амвросий, предполагал, какая счастливая судьба ожидает молодого Потемкина, бывшего в это время генерал-майором, и даже старался давать ему возможность отличаться. Значит, чувство благодарности и чувство уважения к возрасту и к тем высоким достоинствам, которыми славился Румянцев, должны были навсегда привязать к нему Потемкина; но случилось по-другому, и удачливый ученик в период своей славы вовсе не думал щадить чувства заслуженного фельдмаршала и всегда считал себя важнее его. Чтобы читатели могли лучше судить об этом, я предложу несколько слов одного из знаменитых спутников Екатерины во время путешествия ее в Крым. Вот что говорил он: «Фельдмаршал Румянцев, генерал-губернатор Малороссии, встретил императрицу на границах Киевской губернии. На лице старого и знаменитого воина ясно выражались отличительные черты его характера: смесь скромности и благородства, которыми всегда сопровождается истинное достоинство. Но это приятное выражение омрачалось легкой тенью печали и досады при виде предпочтения, оказываемого во всем князю Потемкину».
Русский мушкетерКогда через несколько месяцев после этого началась Турецкая война, Румянцев почувствовал еще больше разочарования.
Князь Таврический был главным руководителем военных действий, и можно сказать, что именно поэтому они развивались медленнее, чем все прежние войны Русских с Турками. В то время, как Румянцев, всегда спокойный, но деятельный в составлении планов, последовательно продвигал свою Украинскую армию к границам Молдавии, Потемкин, действуя сам лично в самых опасных ситуациях, проявлял странности своего характера. То деятельный, то беспечный, он то удивлял всех смелостью своих начинаний, то приводил войско в уныние своим бездействием. Так было и в то время, когда он осаждал Очаков, и вообще на протяжении всей этой войны. Трудно было понять Потемкина, однако были люди, очень хорошо его знавшие и верно изобразившие его характер.
Офицер Карабинерного полка с 1786 по 1796 год. Рисунок 1841 г.Воспользуемся их заметками и послушаем того из них, кто был в самых близких отношениях со знаменитым покорителем Крыма — послушаем принца де Линя. Как генерал Австрийской службы он участвовал во многих сражениях Русских с Турками в 1787 и 1788 годах; он был также при осаде Очакова под личным началом Таврического. Сделанное им описание Потемкина так любопытно, что мы приведем его здесь слово в слово.
Вот что писал принц из Очаковского лагеря графу Сегюру: «Я вижу здесь начальника армии, который беспрестанно трудится, а имеет самый ленивый вид. Боязливый за других, храбрый сам по себе, он часто под сильным огнем батареи спокойно отдает приказания, и при всем том он более Улисс[460], нежели Ахилл[461]. Беспокоясь в ожидании опасности, он делается бодр с наступлением ее. Грустный посреди удовольствий, несчастный от великости своего счастья, угрюмый, непостоянный, он может восхищаться всем и тотчас же получать отвращение от всего; он, в одно время, и важный философ, и искусный министр, и десятилетний ребенок; он незлопамятен, просит прощения у тех, кого огорчает, и старается как можно скорее загладить несправедливость».
Однако, несмотря на эти черты характера, восхваляемые принцем де Линем, Румянцев не был доволен Потемкиным и, ссылаясь на болезнь ног, в начале 1789 года попросил увольнения и охотно удалился в свое Киевское поместье. Здесь он проводил все время в чтении, которое всегда было его любимым занятием, и в беседах со своими поселянами. Здесь же он при всем своем нерасположении к Потемкину со слезами услышал о его смерти и воздал ему справедливость следующими словами, сказанными в то время, когда его домашние с удивлением смотрели на его слезы: «Чему вы удивляетесь, что я плачу? Потемкин был мне соперником; но Россия лишилась в нем великого мужа, а Отечество — усерднейшего сына».
