Сначала она подумала, что это Ирв Раттенфангер: это был его «Бьюик» 34–го года, только нагруженный ящиками и коробками. Приваренный к крыше багажник тоже был завален вещами. Затаив дыхание, она остановилась и узнала Роджера Линдала, который целиком прикончил ее бутылку вина на давешнем застолье у Раттенфангеров. Ему едва хватало места на переднем сиденье среди коробок. Радостно помахав ей рукой, он припарковался, выскочил из машины, обежал ее и прыгнул на тротуар. Он был сегодня весел, но Вирджиния насторожилась. Как только она узнала его, внутри возникло одно из тех иррациональных дурных предчувствий, что коренятся в детских переживаниях и опыте жизненных неудач.
Она поздоровалась с ним и заметила:
— Ты прямо сияешь сегодня.
— Только что получил чек от государства, — радостно сообщил он. — Я тут катался вокруг — девушка, с которой ты снимаешь комнату, сказала, что ты вот–вот придешь домой. С работы возвращаешься? — Он потащил ее к своей машине. — Садись, подвезу до дома.
— У тебя же совсем нет места, — сказала она с сомнением.
— Найдется. — Открыв дверь, он показал ей место рядом с водительским, которое он заблаговременно освободил от коробок. — Слушай, я в Калифорнию еду.
Она невольно заинтересовалась.
— Вот на этом?
— Выезжаю сегодня, поздно вечером. Уже погрузился, и у меня есть наклейка «С». Ой… — Он замолчал, и его лицо стало серьезным. — Слушай, я не смогу выехать, пока не схлынет движение. Не хочешь проехаться со мной?
На секунду она подумала, что он предлагает ей буквально проехать с ним какое–то расстояние в его перегруженной машине, чтобы просто проверить, как будут работать передачи и двигатель — такой пробный прогон.
— Ну, в смысле, давай прокатимся в парк Рок–Крик или еще куда–нибудь. На пару часиков. — Он вскинул руку и внимательно посмотрел на часы. — Еще только три часа.
— Ты что, действительно собрался уезжать?
— Нуда.
Его лицо засветилось улыбкой и словно разгладилось.
— Ты так и не вернулся, — сказала она. — На вечеринку.
— Я позже пришел, — рассеянно ответил он. — После того, как ты домой ушла. — Он переминался с ноги на ногу. — Ну так что? Там вроде звери живут, в вольерах. Я один раз ехал через этот парк.
И ни слова о вине, которое он поклялся вернуть. Почему–то она была уверена, что он никогда этого не сделает.
— Ну, давай, — согласилась она.
Она жила недалеко от парка, и ей нравилось бродить там, особенно у реки. Место знакомое, и ей было не так страшно. Да и, в конце концов, он дружит с Раттенфангерами. У него даже их старый безобидный автомобиль.
Когда они сели в машину, двери едва закрылись. Ей пришлось поставить на колени картонную коробку с одеждой. Его манера вождения сначала напугала ее: он стремительно срывался с места у светофоров и, не сбавляя скорости, поворачивал на углах. Но делал он это умело.
— Что за чек? — спросила она, не придумав, о чем еще заговорить.
— Компенсация, — сказал он. — От Дядюшки Сэма.
— А–а. — Она вспомнила о своей собственной работе в вашингтонских военных госпиталях. — Ты был в армии?
— Да, — кивнул он. — Получил ранение на Филиппинах. — Он бросил на нее взгляд и сказал: — Мы дрались с япошками, меня схватили с группой партизан и увезли на подводной лодке.
— Куда тебя ранило?
— В ногу, — сказал он. — Японский пулеметчик прострелил кость навылет. Но я убил его — филиппинским метательным ножом.
Роджер снова взглянул на нее, и Вирджиния поняла, что это выдумки.
— Врешь, — сказала она.
— Нет, правда. У меня там серебряная пластина.
— Покажи.
— Она внутри. Прижилась. — Его голос звучал как–то особенно, глухо.
— Я работаю с ранеными военными, — не поверила Вирджиния. — Ты не смог бы так хорошо ходить.
Роджер хотел было возразить, но передумал. В нем появилось что–то лукавое, грубовато–проказливое, и она невольно попала под его обаяние. Но он не признавался, что соврал: только кивал головой.
— Мне нужно заправиться, — сказал он, когда они въехали в деловой район.
Не произнеся больше ни слова, он свернул с улицы и пронесся мимо насосов автозаправочной станции «Тексако», затем сдал задним ходом к эстакаде для заправки смазкой и выключил двигатель. Неожиданно, не покидая машины, он вдруг разговорился — торопливо, сбивчиво и нервно:
— Был у нас молочник, и мы иногда прикрепляли на крыльце записку, ну, кнопкой к двери прикалывали, чтобы он не оставлял нам в этот день молока. Как–то раз я выглянул в окно и увидел, что он на крыльцо не поднимается: раз висит записка, он просто дает газу и отъезжает, чтоб время зря не терять. И я стал писать разное. Напишу, например: «Оставьте четыре галлона сливок, шесть фунтов масла и шесть пинт молока», вывешу такую записку, а он выглянет из окна своего грузовика — и газу. А в один прекрасный день приехал новый молочник, поднялся на крыльцо, прочитал записку, ну и выгрузил все это дело. Масла, сливок и молока на двадцать долларов. И еще кварту апельсинового сока.
Роджер замолчал.
— Когда это было? — спросила она. — Когда ты был маленький?
— Да, — ответил он.
И опять Вирджиния почувствовала, что он увиливает. Ведь даже в ее детстве — а она была моложе его — молоко развозили на лошадях. Она помнила, как цокали копыта на рассвете, когда все еще спали. Но, может быть, в другом городе было по–другому, предположила она.
— Кажется, Дора говорила как–то, что ты женат.
— Господь с тобой! — казалось, ужаснулся он.
К ним, вытирая руки тряпкой, подошел служащий заправки в коричневой форме.
— Вам помочь?
— Будьте добры, можно на пару секунд воспользоваться вашим гидравлическим домкратом? — попросил Роджер.
— Зачем?
— Потому что моим бамперным домкратом весь этот груз — да еще на багажнике — не поднять. — Теперь его голос звучал подобострастно, унизительно угодливо — такого ей не приходилось слышать никогда. — Ну пожалуйста, будьте хорошим парнем.
Служащий пожал плечами и отошел. Роджер тут же выскочил из машины и помчался за гидравлическим домкратом, который успел заметить ранее. Вскоре он вернулся, таща его за собой.
— Хочу поставить запасную шину на заднее левое, — пояснил он Вирджинии. — Всего пару секунд, ладно?
Домкрат скрылся под автомобилем. Она открыла дверь и ступила на тротуар.
Стоя на четвереньках, он подталкивал домкрат под заднюю ось. У Вирджинии возникла странная уверенность в том, что, как бы глупо это ни казалось, он проделывает все это специально для нее, а не потому, что ему действительно нужно заменить шину. Таким косвенным образом он хотел что–то донести до нее.
Может быть, он так демонстрирует свое мастерство, подумала она. И хотя Вирджиния не очень в этом разбиралась, даже для нее было очевидно, что у Роджера не очень хорошо получалось: сначала он не мог установить домкрат на правильном месте, потом долго пытался разобраться, как работает сам домкрат, и, наконец, когда задняя часть машины начала подниматься, никак не мог снять колпак. Поискав вокруг, он нашел отвертку, принадлежавшую заправке «Тексако». Действуя ею как рычагом, он сковырнул колпак, и тот лязгнул о землю. Тем временем подошел служащий. Вместе с Вирджинией он стоял и молча скептически наблюдал за происходящим. Ей было приятно, что работник станции стоял рядом и был того же мнения, что она.
Роджер тем не менее не терял бодрого расположения духа. Он орудовал гаечным ключом и бросал на землю рядом с собой одну за другой гайки, болты и что–то еще. Колесо, наконец, отвалилось. Он прислонил его к крылу и поднял запасную шину, чтобы поставить ее. Сгорбившись над своими худыми коленями, потея и кряхтя, он бился, пока работник не пришел все–таки ему на подмогу. Когда первый болт был прикручен, работник удалился, и Роджер закончил работу сам. Радостно повернувшись к ней, он спросил:
— Как ты считаешь, доеду я до Калифорнии?
— Думаю, доедешь, — ответила она.
Он поблагодарил работника — уж слишком расшаркивается, подумала она, — и вскоре они снова были в пути. Роджер рассказывал какую–то длинную историю, случившуюся с ним и Ирвом в тридцатые годы, но она не слушала, а размышляла, пока вдруг не поняла: заменой шины он хотел показать ей, что не способен добраться до Калифорнии, что его на это не хватит. Может быть, он даже сам не осознавал этого.
Вместе с этой мыслью на Вирджинию волной накатило новое чувство, что–то похожее на нежность. Теперь ей стало ясно, что из него можно лепить все, что угодно. Сидя за рулем собственного автомобиля, он ждал указаний от нее: на самом деле он вез ее не в парк Рок–Крик. У него не было никакой конкретной идеи, никакого плана, только желание быть с ней. И так он ехал, поворачивал, ждал перед светофорами, непрестанно болтая, но так ничего и не сказав по сути. А ведь он скрывает все хоть сколько–нибудь важное о себе, подумала она. Задавать ему прямые вопросы бесполезно, потому что в ответ она услышит выдумки, небылицы, как про его подвиги на Тихом океане. Но он делал это не для того, чтобы произвести на нее впечатление, он не хвастался, а просто заполнял паузы.
