Они миновали заросли можжевельника, из-за которых доносились вкрадчивые звуки струн.
Сделав еще несколько шагов, Джоанна едва не ахнула: перед ней открылась еще одна поляна, больше похожая на великолепный шатер. Огромный круглый навес из зеленых и голубых полотнищ с кистями защищал поляну от солнца, траву покрывал драгоценный ковер, на котором были разбросаны яркие подушки и стояли приземистые столики с кальянами и легкими изысканными яствами.
Эмир проговорил:
— Аллах, милостивый и милосердный, послал нам кое-какую пищу. Разве вы не голодны? Разделите же со мной трапезу, прекрасная пери. — С этими словами он увлек ее в прохладную тень навеса. — Не каждый день я могу позволить себе общество женщины, которая не стремится спрятать свое лицо, а наоборот — удивляет солнце и небеса своей дивной красотой.
Джоанна все еще осматривалась, а эмир уже непринужденно устроился среди подушек и взялся за мундштук кальяна. Заметив, что она все еще пребывает в неподвижности, он пояснил:
— Это мое походное убежище, прекрасная пери. Здесь я отдыхаю от треволнений жизни. Аллах не возбраняет иметь немного радости даже в самые тоскливые дни. Оттого я и считаю день прожитым не зря, если убил врага, насладился женщиной и отведал доброй еды.
Продолжая говорить, он ополоснул кончики пальцев в чаше с водой, в которой плавали розовые лепестки, взял с блюда ножку жареного фазана и, словно подавая пример гостье, энергично впился в нее своими ослепительными зубами.
Джоанна невольно улыбнулась. Ей начинал нравиться этот веселый жизнелюбец. Однако она тут же приняла надменный вид и осведомилась:
— Надеюсь, упоминая о наслаждениях с женщинами, вы не имели в виду меня?
Эмир промолчал, но взглянул на нее так, что ее охватило тревожное волнение. Однако последовавший за этим ответ ее успокоил: созерцание лика прекрасной дамы, так неожиданно встреченной в лесу, право, стоит всех тех любовных утех, что воспевают бродячие певцы.
— О, вы, господин Малик, говорите так, словно учились куртуазному обращению при дворах короля Ричарда и его матушки, — с облегчением заметила молодая женщина.
— Увы, мне не доводилось там бывать! Может быть, вы немного расскажете мне о нравах рыцарей-франков? Но прежде разделим трапезу. Ведь по нашим обычаям того, с кем однажды преломил хлеб, принято считать добрым другом.
Здесь, однако, нашелся не только хлеб. Под ненавязчивые звуки барбета,[138] на котором наигрывала сидевшая поодаль темнокожая рабыня, эмир и его гостья вкушали отменно приготовленное мясо птицы и хрустящие лепешки, начиненные рыбой со специями, маринованные оливки и ядра фисташек, вымоченные в розовой воде. На серебряных блюдах высились горы самых восхитительных фруктов, которые когда-либо доводилось видеть Джоанне, и рядом с каждым блюдом лежал тонкий позолоченный ножичек для разрезания плодов. Вместо вина, запретного для последователей Мухаммада, имелись прохладный шербет и сок фруктов, разбавленный ключевой водой.
В конце трапезы эмир предложил гостье отведать кофе с имбирем, однако Джоанна лишь пригубила этот редкий напиток, необыкновенно ароматный, но пить эту черную горечь у нее не возникло ни малейшего желания. Заметив это, Малик предложил ей зеленый чай из трав, а затем протянул мундштук, предлагая затянуться дымом кальяна. И если чай англичанка нашла восхитительным и прекрасно утоляющим жажду, то кальян не оценила. И хотя она уловила аромат меда и сандала, исходящий от влажных трав, тлеющих в чаше кальяна, но посасывание янтарной трубочки и выдыхание дыма показалось ей более чем странным занятием, и она с улыбкой отрицательно покачала головой.
Заметив ее равнодушие к восточным изыскам, эмир с улыбкой пожал плечами, продолжая следить за тем, как его гостья, изящно разделывая персик, отправляет ломтики сочного плода в рот. При этом в его взгляде сквозило нескрываемое мужское восхищение.
Джоанна молчала, понимая, что едва ли ей стоит распространяться о себе, сестре маршала тамплиеров, злейших врагов сарацин. Впрочем, если эмир знает ее имя, то ему наверняка известно и все остальное.
Молодая женщина терялась в догадках, но в конце концов предпочла не задавать вопросов, предоставив эмиру Малику вести и направлять беседу. Подобно большинству мужчин, он явно любил главенствовать в разговоре.
Среди множества тем, которых коснулся эмир, одна особенно удивила Джоанну. Оказывается, мусульмане, в полном согласии с Кораном, весьма почитают Ису, то есть Иисуса, сына праведной Мариам, считая его пророком и посланником Аллаха, а женщины-мусульманки часто обращаются с просьбами к матери Исы.
Для Джоанны это оказалось полной неожиданностью, однако когда она спросила, отчего же мусульмане отказываются величать Иисуса сыном Божьим, если они признают, что он появился на свет без участия отца? Эмир на это рассмеялся: только назареяне, заблуждаясь, именуют Ису Спасителем мира, тогда как он всего лишь пророк. С таким же успехом Богом можно было бы считать Адама, который также не имел земного отца. И правоверные до сих пор не понимают: зачем крестоносцы прибыли сюда, если гробница Исы давным-давно пуста?
Дымчато-фиалковые глаза Джоанны вспыхнули. Она многое могла бы сказать этому вельможе о Гробе Господнем, который мусульмане считают пустым. Но что толку проповедовать иноверцу догматы христианства? Поэтому она просто отвернулась, приняв оскорбленный вид.
Малик с усмешкой поглядывал на нее, пока не обнаружил, что взгляд его прелестной гостьи устремлен на столик, инкрустированный квадратами слоновой кости и черного дерева. На столике были расставлены шахматные фигуры, и Джоанна отметила по их положению, что ее гостеприимный хозяин, должно быть, провел за доской немало времени, разыгрывая сложную партию. Но с кем? Неужели в одиночестве? Это породило в ней новые подозрения: эмир поджидал ее здесь и был уверен, что она приедет. Едва ли он стал бы искать место для отдыха вблизи от переполненной крестоносцами Акры.
Эмир тотчас принялся объяснять гостье, что перед ней — дивная игра, в которой сосредоточена вся мудрость мира. Джоанна невольно рассмеялась.
— Вы, очевидно, и впрямь считаете нас варварами, если не ведаете, что шатрандж, или шахматы, как мы их называем, известны в Европе не хуже, чем на Востоке!
Лицо ее собеседника выразило недоумение — ведь тамплиеры, например, никогда не играют в эту игру. Джоанна подтвердила: действительно, шахматы и охота — если только это не охота на львов, опасных для паломников, — под запретом в ордене Храма, так как считаются слишком азартными забавами. Но сама она любит шахматы.
