При мысли об этом ей вдруг стало холодно даже на солнцепеке. Она порывисто шагнула к колючим зарослям можжевельника и, сорвав с руки перчатку для верховой езды, стиснула в ладони колючую ветку. Боль была такой, что Джоанна тихонько ахнула. Ну вот, все в порядке… Прошлое уже в прошлом — и да пребудет с ней всегда милость Пресвятой Девы! А Мартин… Ей следовало бы презирать и ненавидеть его. Но не было силы, которая могла бы изгнать воспоминания о кратком и ослепительном миге счастья из ее сердца…
— Непростительная глупость!
Она произнесла это так громко и с такой нескрываемой яростью, что лошадь метнулась в сторону, и Джоанне пришлось успокаивать чуткую арабку.
Шотландцы были уже близко. Лошадь Джоанны призывно заржала, почуяв приближение их коней. И вдруг ей ответило заливистое ржание с другой стороны. Затем послышался топот множества копыт, за стволами деревьев замелькали силуэты всадников.
Большой отряд сарацин появился на тропе почти одновременно с запыхавшимися шотландцами. Возглавлял его представительный вельможа в великолепном персидском кафтане, шитом золотом, сабля на его поясе сверкала алмазной насечкой, а голубой шелковый тюрбан был скреплен переливающимся аграфом. Вельможа поднял руку, вынуждая своих спутников придержать коней, и, прищурив темные внимательные глаза, стал наблюдать, как шотландцы выхватывают оружие и обступают вверенную их попечению знатную особу. Затем он перевел взгляд на даму, отметив ее богатую одежду, сверкающую рубинами диадему и лошадь поразительной красоты, нервно приплясывающую на месте. На устах сарацина зазмеилась довольная улыбка.
Осберт Олифард с обнаженным мечом в руке заслонил собой Джоанну.
— Уезжайте, миледи! Мы задержим неверных. Скачите немедленно, сказано вам!
— Но как, во имя Господа? — с отчаянием отозвалась Джоанна. Их уже окружали со всех сторон многочисленные сарацинские воины.
И тут наблюдавший за этой сценой предводитель заговорил на лингва франка:[137]
— Благородная госпожа, успокойте ваших храбрых рыцарей! Иначе может случиться, что ангел смерти Азраил явится за их душами до назначенного часа!
То, что сарацин говорит на понятном языке, пусть и неверно произнося многие слова, удивило всех — и Джоанну, и ее свиту. Они переглянулись между собой, но не двинулись с места. Сарацин продолжал:
— Мы никому из вас не причиним вреда. Я рад этой встрече и прошу вас следовать за мной.
— Куда? — спросила Джоанна. — В плен?
Вельможа рассмеялся.
— Нет, я приглашаю вас быть моими гостями. Клянусь в том милосердием Аллаха, — да пребудет он вовеки славен! — сарацин воздел открытые ладони к небу, а затем неожиданно улыбнулся, показав великолепные белые зубы, особенно яркие по контрасту со смуглой кожей его лица. — Неужели вам, назареянам, так трудно поверить, что я всего лишь следую закону гостеприимства, который свято чтут мои единоверцы. Вам ведь известно, что сейчас между нашими народами перемирие, — не так ли, благородная госпожа Джоанна? — Он слегка склонил голову, обернувшись к молодой женщине, которая не могла вымолвить ни слова, пораженная происходящим.
Ее замешательство развеселило сарацина еще больше. Его заразительный смех, словно в зеркале, отразился на лицах его спутников — те тоже заулыбались и опустили сабли.
Эмир проговорил, прижав руку к груди:
— Я повторяю свое приглашение. И пусть покроют пятна проказы того, кто первым осмелится начать ссору, когда между нашими правителями — мир.
Упоминание о проказе заставило Джоанну вздрогнуть. Она вполголоса велела шотландцам убрать оружие и не выказывать враждебности, сама же шагнула к своей лошади. К ее удивлению, знатный сарацин мгновенно оказался рядом и, сложив руки в замок, помог ей подняться в седло. Это произвело впечатление даже на хмурых шотландцев. И все же Осберт спросил:
— Вы клянетесь, что это не ловушка? Откуда нам знать, можем ли мы довериться сарацинам…
— Я сказал, что вы мои гости, — обернулся к рыцарю мусульманин. — К тому же, — добавил он, уже направляясь к своей лошади, — иного выхода у вас и нет.
Осберт едва сдержал себя, чтобы снова не выхватить меч, но удар в спину врага был бы и ударом по его чести.
Кавалькада далеко растянулась по тропе. Джоанна ехала рядом с вельможей, не сводившим с нее глаз, а шотландцы следовали за ней на некотором расстоянии, окруженные сарацинскими воинами.
— Могу ли я узнать, кому обязана знакомством с восточным гостеприимством? — наконец спросила Джоанна, взглянув на незнакомца. Его пристальное внимание начинало ее утомлять.
— О нежная пери, я всего лишь эмир великого султана Саладина. А зовут меня… Наши имена слишком трудны для франков, поэтому вы можете звать меня просто Малик.
— Однако вы неплохо владеете лингва франка, — заметила Джоанна, не желая выказывать смущение. Знатной даме не подобает смущаться — с кем бы она ни говорила.
— Я хочу знать все о народе, с которым воюю, — заметил спутник, по-прежнему улыбаясь. — А языку белоголовых франков меня обучила одна женщина из гарема моего отца. Но это было давно, и многое уже позабылось.
И тем не менее говорил этот человек неплохо. Но кто он?
С виду эмир уже не юноша, хоть и не стар. Однако его холеная борода кое-где пронизана светлыми нитями седины. Под великолепным бледно-голубым тюрбаном его лицо кажется особенно смуглым, а в темных глазах то и дело вспыхивают искорки веселья, да и легкие морщинки в уголках глаз свидетельствуют скорее не о возрасте, а о привычке смеяться. Овал лица благородно удлинен, нос тонок и изогнут, как у ястреба. По европейским меркам он не красавец, но по-своему привлекателен — худощавый, отлично держащийся в седле, с выправкой опытного воина. И в его манерах явственно чувствуется привычка повелевать. Вот и сейчас: одним движением руки эмир остановил отряд на просторной поляне, и ближайший воин придержал его коня, пока он спешивался.
Джоанна тотчас поняла, что вельможа и его люди находятся здесь давно — в тени платана виднелись разостланные циновки, над ямой с углями жарилась на вертеле туша лани.
— Пусть ваши спутники подождут здесь, — проговорил эмир Малик, предлагая Джоанне опереться на его руку. — Им не причинят никаких обид и угостят на славу. Вас же, госпожа Джоанна, я прошу проследовать со мной.
Они миновали заросли можжевельника, из-за которых доносились вкрадчивые звуки струн.
Сделав еще несколько шагов, Джоанна едва не ахнула: перед ней открылась еще одна поляна, больше похожая на великолепный шатер. Огромный круглый навес из зеленых и голубых полотнищ с кистями защищал поляну от солнца, траву покрывал драгоценный ковер, на котором были разбросаны яркие подушки и стояли приземистые столики с кальянами и легкими изысканными яствами.
