– Ты Мартин?
– Он самый. Я в курсе ваших дел, – сказал Дэниел и кивнул на тетрадь, на лице его изобразилась весёлость (он испытывал в эти мгновения прилив радости и словно забыл о том, что Мэтью изводит боль потери друга, что он для него вовсе не Дэниел, а Мартин, чужой человек, который может лишь раздражать его тем, что подвернулся Дэниелу на его пути). – Дэн рассказал мне… о Дорлифе, о Слезе, о Слове.
– По некоторым признакам вижу, что это так. Мне бы ещё глобусы заполучить, и я пойду, засиделся тут у вас, – проговорил Мэтью, плохо скрывая чувства.
– Завтра утром вместе пойдём.
– Что? Что ты сказал? Куда это ты собрался идти… вместе?
– Дэн обещал. А собрался я в Дорлиф.
– Предупреждаю: на меня не рассчитывай, я тебя с собой не возьму. Хочешь идти – топай, только без меня… если дорогу найдёшь.
– Почему?
– Потому что Дэна больше нет, и мне хреново. Но тебе этого не понять… искатель приключений. Ты мне лучше глобусы отдай.
– Мэтью, ты вообще-то слышишь, что я говорю? Дэн обещал взять меня в Дорлиф, – Дэниел произнёс слова так, словно заразился от Мэтью тоном «своей правды». Произнёс и повторил, выделяя чувством и голосом каждое слово: – Дэн обещал взять меня в Дорлиф. Слышишь? И ещё неизвестно, кому из нас двоих больше надо на ту сторону.
Мэтью приблизился к нему.
– Теперь ты послушай меня, прилипала, и постарайся уяснить ситуацию. Дэна больше нет. Я его потерял, и ты его потерял. Но!.. я потерял лучшего друга, а ты потерял пропуск. Ты втёрся к нему в доверие, чтобы получить пропуск в Диснейленд. Я тебе по секрету скажу: Дорлиф – это не Диснейленд. Это во-первых. А во-вторых, я твоим пропуском не буду, что бы ты там мне не втирал. А теперь – верни глобусы, и я уйду.
В душе Дэниела что-то перевернулось, и было выше его сил терпеть такого Мэтью и своим молчанием, своим вампирским кровососущим молчанием, позволять ему оставаться таким Мэтью. И ещё не осознавая последствий, но понимая, что переиграть обратно будет невозможно, он произнёс, с трепетом в голосе:
– Мэт, больше всего на свете мне хотелось бы сейчас, чтобы ты, вместо этих слов, сказал: «Одно я знаю точно: я с тобой».
От удара в челюсть Дэниел едва устоял на ногах, но всё же (благодаря Мартину) устоял. И повторил:
– Даже несмотря на это, мне бы хотелось, чтобы ты сказал, как прежде: «Одно я знаю точно: я с тобой».
– Если ты, урод, не заткнёшь свою пасть, я тебя изуродую! – проговорил, вне себя от ярости и отчаяния, Мэтью и затем, растопырив пальцы рук, будто в нетерпении вдавить их Мартину в глотку, прошипел сквозь зубы: – Лучше уйди, сейчас уйди от греха! А потом вместо своей пронырливой головы принеси мне глобусы. Дэн хотел взять их в Дорлиф. Теперь это сделаю я… потому что я прикасался к этим глобусам, когда мы с Дэном были вот такими детьми. И на этом всё!
– И ты, и я прикасались к ним на следующий день после того, как ты спас меня, когда я тонул в Нашем Озере. И даже если ты убьёшь меня, я не откажусь от того, что я – Дэниел Бертроудж, твой друг, в теле другого человека, в теле, изуродованном молнией.
Мэтью, превозмогая себя, стоял и слушал. Дэниел продолжал:
– Это правда: Мартин Гарбер, как ты выразился, урод. Но он тоже спас меня от смерти, и я не смог не посвятить его в нашу тайну… Всё кончилось неожиданно. Мы ехали сюда вместе: я, Лэоэли, Мартин…
– Это я знаю: Лэоэли рассказала.
– Ты не знаешь, и Лэоэли не знает. Я, Дэниел Бертроудж, моя душа, душа Дэниела Бертроуджа, мой ум, моя память продолжают жить в теле Мартина Гарбера. Ты не знаешь, как плохо мне было, когда Сэмюель, пялясь на меня в больничной палате, сказал мне: «Мартин» и когда я нашёл себя замурованным в его теле. И я не хотел ранить тебя своим признанием, не хотел, чтобы тебе было хуже, чем тогда, когда ты узнал о моей смерти, потому что я испытал на себе эту противоестественную правду, эту отвратную правду.
– Эту божью правду, Дэн, – с этими словами Мэтью опустился на колени и зарыдал. И Дэниел, заразившись от него горечью чувства, тоже не в силах был сдержать слёз.
Эта ночь была длинной, неумолчной, счастливой. Дэниел рассказал другу всё, что с ним случилось, начиная с того раннего утра, когда он, влекомый образом Лэоэли, украдкой, через окно, покинул дом Малама. Потом говорил о прошлом, в котором жили почти по соседству два мальчика, Дэн и Мэт, и извлекал из моря воспоминаний жемчужинки, которые заставляли их чувства трепетать и безошибочно свидетельствовали о том, что они в эти мгновения, в эти минуты, в эти часы оставались Дэном и Мэтом. Потом они вместе вспоминали… вспоминали…
Под утро они решили, что не откроют тайну Дэниела-Мартина ни одному человеку в Дорлифе – ради Лэоэли, ведь своё сердце она отдала другому Дэниелу, другим глазам, другой улыбке, другому голосу. И нельзя вынуждать её искать, придумывать эти черты в новом Дэниеле. Но они решили, что Дэниел назовётся в Дорлифе своим настоящим именем – Дэнэд, которое для всех будет именем, взятым в память о погибшем друге.
– Ладно, Мэт, пойду посплю немного, а утром в Дорлиф.
– Точно. И я вздремну. Уже дремлю, глаза закрываются.
Подойдя к двери, Дэниел обернулся.
– Как Мартина найти, бабушка подсказала?
– Сибил.
– Ну да: она у нас всё знает и всё помнит. Хорошо, что ты меня нашёл… и мы снова мы. А к этому привыкнешь, – сказал Дэниел и ладонью обвёл лицо.
– Уже привык.
– И последнее, Мэт: забыл спросить, как там бабушка. Хотя… зря спрашиваю, и так понятно.
– Сильно сдала твоя бабушка, – ответил Мэтью и опустил глаза.
– Жаль, Кристин нет. Она бы съездила к ней, утешила: от неё поле такое исходит, по себе знаю.
– Дэн, я звонил ей вчера, говорил с её матерью. От Крис никаких новостей: не звонит, не пишет. Дала мне номера телефонов. Какой-то листок у Крис на столе нашла, и там эти телефоны: моего мобильника, Маргарет и ещё один. После нашего неожиданного исчезновения она маме моей звонила и твоей бабушке, но говорила с ней Сибил. Тебя искала.
– Какой там номер? Дай-ка взгляну… Этот номер я знаю. Это Тимоти Бейл. Это он рассказал, из-за чего умер мой дед, и отдал мне его дневник.
(На тетрадном листе, о котором в телефонном разговоре с Мэтью упомянула мать Кристин, гелевой ручкой были изображены рожицы, с надписями под ними. Под одной рожицей было написано: «сладкая насмешка», под другой – «залежалая умиротворённость». Мэтью и Дэниел были нарисованы в виде человечков, несущих вдвоём одну лопату. На штыке лопаты – вопросительный знак, а под человечками – вся без остатка горечь обиды: «подлецы». Так Кристин в процессе тщетных поисков Дэниела выплёскивала свои эмоции на бумагу. Одна рожица удостоилась вполне благозвучной надписи, выпадавшей вследствие этого из череды других: «последняя надежда». Эта оценка относилась к Тимоти Бейлу. Был ещё один рисунок – нечто бесформенное, с коим соседствовали три восклицательных знака, и под ним расшифровка: «бумажный комочек»).
– И что это значит? – взбудоражился Мэтью, услышав о Тимоте Бейле, телефон которого по какой-то причине нужен был Кристин.
– Похоже, он знает что-то про Крис. Чувствую, только он и знает. Звоню ему.
– Э, Дэн! Сейчас ночь. Ты уже забыл, спать собирался?
– Тогда у меня идея. Так называемый сынок сейчас пойдёт растормошит дядю Сэмюеля. И тот отвезёт нас ко мне. Выспимся в дороге. На свежую голову позвоню Бейлу. Вещи оставим у меня и на такси к нему. Что скажешь, Мэт-Жизнелюб?
– В Дорлиф из твоей гостиной?
– Верно мыслишь. Узнаем, куда ведёт эта невидимая дверь… о которой девятнадцать лет я даже не подозревал.
– Хорошо бы прямо в гостиную Малама и Семимеса.
* * *
Имена Дэниел и Кристин подействовали на Бейла так, словно заключали в себе магическую силу.
– Я к вашим услугам в любое время суток! – почти прокричал он взволнованным голосом в ухо Дэниела, прислонённое к телефону.
Входную дверь открыл гостям сам: ждал их с нетерпением.
– Здравствуйте, господин Бейл. Меня зовут Мэтью Фетер, а это мой друг, Мартин Гарбер.
Увидев лицо Мартина, стоявшего поначалу несколько позади, Бейл заметно вздрогнул и отпрянул и, поднеся ко рту прижатые ладонь к ладони руки, произнёс шёпотом, вдохновенно и трепетно:
– Мой дорогой Ли, ты гений!.. ты потусторонний гений!.. ты ясновидящий гений!
Затем он приблизился к Мэтью и, взяв его за плечи, обратился к гостям:
– Прошу вас, друзья, не говорите больше ни слова!.. чтобы потом не извиняться за неискренность.
– Какая к чёрту неискренность?! – не смог сдержать возмущения Мэтью. – Мы друзья Дэниела и Кристин, и Мартин сказал вам об этом по телефону. И вы без колебаний дали согласие на встречу.
