— Мы все знаем, сударь.
— Откуда? — изумленно вскрикнул Луицци. — Кто успел вам рассказать?
— Один старый друг нашей семьи… Он проходил здесь… Его зовут Коротыш.
— Коротыш! Но ведь это он стрелял в вас ночью! Это ему Бертран указывал на вашего отца как на будущую жертву, — я уверен в этом!
— Коротыш! — повторил Жак, грозно уставившись на отшатнувшуюся жену, казалось, уничтоженную его взглядом.
Ни слова не прозвучало в беззвучном диалоге мужа и жены. Жак, обливавшийся тяжелыми каплями пота, отер лоб тыльной стороной руки и обратился к Каролине в спокойном, не выражающем никаких чувств, тоне:
— Сестра Анжелика, вы обрели своего суженого. Что ж, выходите за него, если это единственный ваш избранник. Больше вам здесь делать нечего. Прощайте.
— Но я не хотела бы оставлять вас в такой скорбный момент…
Жак больше ничего не сказал, но брови его недовольно нахмурились, и повелительным жестом он указал монахине на дверь. Вместе с Луицци они покинули крестьянский дом.
V
Подвиги Луицци
Когда Арман и Каролина отошли подальше от крестьянского дома, погруженного в безутешную скорбь, барон поведал сестре о своем свидании с Анри; но рассказывал он как человек, который стремится к определенной цели, то есть опуская некоторые подробности, например, странные ответы лейтенанта, его недоумение и холодность при встрече, и приписывая Анри удивление и радость, от чего Каролина чарующе раскраснелась. Меж тем, поскольку она упорствовала в желании узнать, какие клеветнические измышления заставили ее возлюбленного вернуть столь невежливым образом их переписку, Луицци, не находя в себе мужества признаться в некоторой поверхностности своего объяснения с Анри, не нашел ничего более умного, кроме как приписать происхождение сплетен некоей личности, чей облик как нельзя лучше соответствовал самому нелестному мнению о ней, а именно, госпоже Барне. К тому же в данный момент Каролина не имела никакой возможности лично удостовериться в справедливости его слов. Почтенная госпожа Барне, жена нотариуса, с ее сварливым характером, с ее безграничной привязанностью к бесконечному штопанью мужниных чулок и неизменной любовью к пробиванию излишне длинным и язвительным языком солидных брешей в чужой репутации, госпожа Барне и оказалась, по словам барона, первоисточником ложных сведений, которые, должно быть, и продиктовали Анри его необдуманный поступок.
Каролина легко позволила себя убедить, и они быстро пришли к согласию относительно дальнейших действий; первым делом ей необходимо было уйти из местного отделения религиозной обители, в которое ее направили, а чтобы избежать непременных и наверняка продолжительных пререканий с монахинями, они сочли за лучшее не возвращаться туда вовсе, а немедленно идти в Лаваль.
Однако обоих смущало одно обстоятельство — полное отсутствие денег. Решив, что с помощью Анри будет не так трудно преодолеть это препятствие, барон предложил отправиться сначала в Витре, что они и сделали. Устроившись на самом захудалом постоялом дворе, Луицци оставил там сестру и разыскал Анри. Лейтенант, несмотря на недавнее ранение, не лежал в постели; сидя за столом, он что-то увлеченно писал. Просьба Луицци привела его в полное замешательство; он невнятно пробормотал какие-то маловразумительные извинения, хотя нет ничего неправдоподобного в том, что из нищенского жалованья младшего офицера не выкроишь никаких сбережений.
Барон, которому с его двухсоттысячной рентой казалось удивительным, что известный в своем городе человек не может чуть ли не сходя с места раздобыть парочку тысяч франков, непринужденно предложил Анри занять деньги у товарищей по оружию или же в казначействе полка. На что лейтенант в крайне раздраженном тоне ответил, что не собирается залезать в тощие кошельки столь же нищих, как и он, офицеров, после чего добавил:
— Это вам не Париж, сударь; там меня нисколько не затруднило бы достать сумму, чтобы вам было на что покинуть этот проклятый край, пусть бы мне пришлось заложить собственные эполеты! Но в этой дыре нет даже самого занюханного ломбарда. Воистину Бретань — страна дикарей!
Барон немало подивился убежденности Анри в том, что наличие ломбарда является мерилом цивилизованности, однако понял, что тот никак не поможет ему вырваться из столь затруднительного положения. Лейтенант, вполне очевидно, сам был гол как сокол и, судя по всему, что видел Луицци, проявлял такую щепетильность по отношению к кошелькам товарищей и полковой кассе только потому, что ранее уже не раз запускал туда руку.
Как бы то ни было, у барона от встречи с Анри остался на душе не самый приятный осадок. Тем не менее, поскольку он уже выработал для себя столь прекрасную манеру поведения, выбрав себе благообразную роль готового на любые жертвы покровителя и любящего брата, то ему пришлось немало потрудиться, чтобы переубедить себя и разрушить досадное впечатление. Он сказал себе, что для юного лейтенанта вполне естественно залезать в долги и что, как и у всякого искусного соблазнителя из хорошей комедии или веселой оперетты, все ценные бумаги в его карманах исчисляются лишь количеством любовных записок.
Луицци возвращался на постоялый двор, где оставил Каролину, размышляя примерно в таком духе, как вдруг удивленный вскрик и названное кем-то его имя вырвали его из задумчивости. Он увидел, как некий путешественник сошел с дилижанса, остановившегося для смены лошадей; то был не кто иной, как господин Барне, нотариус.
— Черт побери, — обрадовался Луицци, — само небо посылает вас мне, не иначе!
— И не иначе, как оно помогло мне встретить вас. Где вас носило целых полтора года? Я писал вам, писал, но все без ответа.
— Да все путешествовал по заграницам, — не без труда нашелся Луицци. — Но вас-то что привело в эти края?
— Одно очень важное дело и не менее важная привязанность. Начинается процесс, от которого зависит состояние одного из моих клиентов — миллиона на полтора, не меньше! Дело серьезное, ведь речь идет ни больше ни меньше, как о подложном завещании, которое может лишить маркиза де Бридели шестидесяти тысяч ливров ренты.
— Маркиз де Бридели, — задумался Луицци. — Я, кажется, знаю его; это не третий сын старого маркиза… тот еще прощелыга, скажу я вам…
— Нет, нет… — понизил голос как бы для пущей конфиденциальности господин Барне, — тот уже приказал долго жить. Речь идет об усыновленном им…
— Ах, о Гюставе! Но он же конченый пройдоха!
— Его права от этого не становятся более спорными, господин барон. Видите ли, сударь, нельзя ни в коей мере опровергать или сомневаться в законном праве, какому бы негодяю оно ни принадлежало! К тому же господин де Бридели показал себя в этих обстоятельствах с самой лучшей стороны. Это я обнаружил причитающееся ему наследство; он поручил мне вести дело, а в случае его успеха обещал сто тысяч франков…
— Ради такой кругленькой суммы стоит тащиться за двести лье, — улыбнулся Луицци.
— Однако, — продолжал Барне, — надежда на подобное вознаграждение, возможно, не заставила бы меня уехать из Тулузы, если бы мне не нужно было повидаться в этих краях с персоной, которая наверняка интересует и вас, господин барон.
— С Каролиной?
— Вы ее видели?
— Да, она здесь, в двух шагах…
В тот же момент раздался крик форейтора:
— По местам, господа, отправляемся!
— Вы не остановитесь в Витре? — спросил Луицци нотариуса, который повернулся уже к дилижансу.
— Слушание назначено на завтра в Ренне;{363} я приеду туда только к вечеру, а всю ночь мне предстоит провести с поверенным, которому поручено наше дело, и обсудить с ним некоторые детали…
— Но Каролина…
— Я рассчитывал написать ей и повидаться на обратном пути; приближается ее совершеннолетие, и я хотел бы представить ей счета; очень рад, что вы здесь и сможете по достоинству оценить, с какой рачительностью я обращался с ее капиталом; какая жалость, что все эти деньги уйдут в монастырь!
— Но нет, — поспешно возразил Луицци. — Каролина выходит замуж.
— Ба! Вот это новость! — Господин Барне сошел с подножки дилижанса на землю. — И за кого?
— За одного офицера, некоего Анри Донзо. Нотариус нахмурился:
— Мне знакомо это имя, и, как мне кажется…
— Садитесь же! — взвизгнул форейтор. — Только вы остались, сударь! Мы и так отстаем на целых два часа! Нам это опоздание никак не нагнать!
— Прощайте же, — заторопился Барне, — дайте только ваш здешний адрес.
— Я рассчитываю уехать завтра; возвращаюсь в Париж.
— Тогда до свидания в столице; я обязательно загляну к вам, чтобы повидаться, ибо нам нужно обговорить и решить много всяких чрезвычайно важных дел…
