вернулась к Энджи где-то к пяти часам, и ей ввели приличную дозу демерола, способную усмирить даже бенгальского тигра.
Лекарство начало действовать, и я приложил ладонь к ее щеке.
— Как там с моим стрелком? — спросила она через силу.
— Да?
— Ты его вычислил?
— Нет.
— Но ты это сделаешь, да?
— Не сомневайся.
— Хорошо, тогда…
— Да?
— Расквитайся с ним, Патрик, — сказала она. — Прикончи его.
Глава 36
Дом номер 411 по Саут-стрит был единственным пустующим зданием на богемной улице, заселенной художниками, ковроделами, портными, торговцами одеждой, с галереями, куда приходят «только по записи». Иными словами, бостонский двухквартальный эквивалент Сохо.
Дом был четырехэтажный и прежде служил многоместным гаражом, в котором город тогда еще не нуждался. В конце сороковых сменился хозяин, и новый владелец превратил его в развлекательный комплекс для моряков. На первом этаже разместились бар и бильярдная, на втором — казино, на третьем — проститутки.
На протяжении всей моей жизни строение пустовало, поэтому я не представлял, что находится на четвертом этаже до того момента, когда мой «порш» в старомодном автомобильном лифте поднялся наверх и, минуя темные этажи, остановился у открытых дверей, за которыми виднелся сырой, затхлый зал для боулинга.
С потолка свисала электропроводка, а игровые дорожки превратились в заваленные мусором каналы. Сломанные кегли валялись в кучах белой пыли в нишах, а электросушки были давно вырваны из пола и, очевидно, проданы на запчасти. На некоторых удаленных полках еще лежали шары для боулинга, и я заметил на нескольких дорожках следы от недавних бросков.
Когда мы, оставив машину, вышли из лифта, то увидели Буббу, восседающего в директорском кресле у центрального пролета. У подножья кресла все еще болтались винты и гайки основания, из которого оно было вырвано, кожа в нескольких местах была разрезана, оттуда клочьями торчала белая набивка.
— Кто хозяин этого места? — спросил я.
— Фредди. — Он отхлебнул из бутылки финской водки. Лицо его было ярко-красного цвета, а глаза слегка водянисты, и по опыту я знал: это признак второй бутылки, что само по себе не предвещало ничего хорошего.
— Выходит, Фредди содержит брошенное здание просто из любви к искусству?
Бубба покачал головой.
— Второй и третий этаж выглядят дерьмово только со стороны лифта. На самом деле они очень даже хороши. Фредди и его ребята используют их для некоторых акций, да, блин. — Он взглянул на Фила, и его взгляд не был дружеским. — А ты что здесь делаешь, ссыкун?
Фил невольно сделал шаг назад, но все-таки вел себя гораздо достойнее, чем большинство людей, случись им столкнуться с Буббой во всей красе его психоза.
— Я теперь тоже в этом деле, Бубба. По уши.
Бубба улыбнулся, при этом мрак, таящийся на дорожках, казалось, поднимается за его спиной.
— Надо же, — сказал он. — Расстроился, что кто-то упрятал Энджи в больницу вместо тебя? Кто-то вторгся в сферу твоего влияния, слизняк?
Фил шагнул ближе ко мне.
— Это не касается наших с тобой разногласий, Бубба.
Бубба поднял на меня брови.
— Он что, храбрости набрался или просто дурак?
Таким мне доводилось видеть Буббу всего несколько раз, и всегда при этом я чувствовал, что очутился слишком близко к логову демонов. По моим наблюдениям, он успел опустошить уже три бутылки водки, и нельзя было сказать, позволит ли он своим темным инстинктам взять над собой верх.
Вообще-то Бубба любил только двух человек на свете — меня и Энджи. А так как Фил слишком долго портил Энджи кровь, то Бубба мог испытывать к нему только черную ненависть. Быть объектом чьей-то ненависти — дело относительное. Если твой враг — рекламный агент, чье новенькое авто ты поцарапал в пробке, пожалуй, можно сильно не волноваться. А если тебя ненавидит Бубба, то лучше на всякий случай сменить континент.
— Бубба, — сказал я.
Он медленно повернул голову и окинул меня мутным взглядом.
— В этом деле Фил на нашей стороне. Это все, что тебе нужно знать на данный момент. Он хочет быть с нами, что бы ни случилось.
Никакой реакции на мои слова не последовало, Бубба лишь обернулся в сторону Фила и зафиксировал на нем свой затуманенный взгляд.
Фил выдержал этот взгляд сколько мог, но в конце концов потупился.
— Ладно, красавчик, — сказал Бубба. — Так и быть, позволим тебе посидеть в зале и посмотреть, раз ты хочешь как-то искупить свою вину за зло, причиненное жене, или как ты это дерьмо называешь. — Он встал и возвысился над Филом, пока тот не поднял на него взгляд. — Так вот, чтобы не было недопонимания, — Патрик простит. Энджи тоже. А я нет. Когда-нибудь я тебя отделаю.
Фил кивнул.
— Знаю, Бубба.
Указательным пальцем Бубба поднял подбородок Фила.
— И если хоть одно слово о том, что случится в этой комнате, просочится наружу, я буду знать: это не Патрик. Иными словами, я прибью тебя, Фил. Понял?
Фил сделал попытку кивнуть, но палец Буббы не позволил ему.
— Да, — процедил Фил сквозь зубы.
Бубба взглянул на темную стену по другую сторону лифта.
— Свет! — скомандовал он.
Кто-то повернул выключатель, и в нескольких уцелевших лампах дневного света в задней части дорожек замерцали слабые бело-зеленые огоньки. В нишах послышалось шипение, и несколько ярких желтых вспышек озарили помещение.
Бубба поднял руки и повернулся к нам величественно, как Моисей, вступающий в Красное море, мы же увидели крысу, убегающую прочь по одной из дорожек.
— Свят, свят, — пробормотал Фил, затаив дыхание.
— Ты что-то сказал? — поинтересовался Бубба.
— Нет. Ничего, — поспешил сказать Фил.
В конце пролета, прямо передо мной, в нише для кеглей стоял на коленях Кевин Херлихи. Руки его были связаны за спиной, ноги — в районе лодыжек, а петля, охватившая шею, подвешена на гвозде в стене над нишей. Лицо у него было распухшее, лоснящееся от кровавых подтеков. Нос, который Бубба перебил ему, был обвисшим и синим, а сломанная челюсть была подвязана проволокой.
Джек Рауз, выглядевший еще хуже, был связан аналогичным образом в соседней нише. Он был намного старше Кевина, поэтому его лицо совсем позеленело и блестело от пота.
Бубба посмотрел на наши искаженные лица и улыбнулся. Он наклонился к Филу и сказал:
— Хорошо присмотрись к ним. И обмозгуй, что в один прекрасный день я сделаю с тобой, петушок.
Когда Бубба, шатаясь, направился к связанным, я спросил:
— Ты что, уже допросил их?
Он покачал головой и отхлебнул водки.
