самонадеян. Они подсунули мне приманку, и я ее проглотил. Я не должен был оставлять вас одних, ни за что.
— Вы не могли предвидеть отключение электричества, Болтон.
— Разве? — Он поднял обе руки, затем опустил их с отвращением.
— Болтон, — сказал я, — Грейс цела. Мэй цела. Фил цел. Именно они являются гражданским населением в данном деле. Не я и не Энджи.
Я направился через коридор к гостиной.
— Кензи.
Я оглянулся.
— Если вы и ваша напарница не гражданское население и не легавые, то кто же?
Я пожал плечами.
— Два идиота, которые оказались и вполовину не так крепки, как думали.
* * *
Позднее, когда мы сидели в гостиной, сереющий горизонт сообщил нам, что наступает утро.
— Ты уже сообщил Терезе? — спросил я Девина.
Он смотрел в окно.
— Еще нет. Собираюсь вот поехать к ним.
— Сожалею, Девин. — Этого, конечно, было недостаточно, но мне больше ничего не приходило на ум.
Оскар, глядя в пол, закашлялся в кулак.
Девин провел пальцем по оконной раме, посмотрел на пыль, оставшуюся на пальце.
— Моему сыну вчера стукнуло пятнадцать, — сказал он.
Бывшая жена Девина Хелен и двое их детей жили в Чикаго с ее вторым мужем, ортодантистом. Опека была у нее, а после неприглядного скандала на Рождество четыре года назад Девин утратил право видеться с детьми.
— Серьезно? Как там Ллойд?
Девин пожал плечами.
— Несколько месяцев назад прислал свою фотографию. Он высокий, а волосы такие длинные, что не видно глаз. — Он разглядывал свои крепкие шероховатые руки. — Он играет на ударных в местной группе. Хелен считает, это мешает его учебе.
Оглянувшись, он посмотрел из окна на улицу, и серые пятна на горизонте, казалось, осели влагой на его коже и расползлись по ней. Когда он вновь заговорил, голос его дрожал.
— Впрочем, на свете есть вещи похуже, чем быть музыкантом. Согласен, Патрик?
Я кивнул.
* * *
Когда утро все-таки вступило в свои права, Девин подвез меня к гаражу, где я держал свой «порш», так как Фил, уезжая в больницу, прихватил мою «краун викторию».
Остановившись у гаража, Девин, сидя на своем месте, закрыл глаза, не замечая, что выхлопной газ, с шипеньем покидающий неисправную трубу, окутывает машину.
— Аруйо и его подельник вмонтировали телефон в модем компьютера в заброшенном доме в Наханте, — сказал Девин. — Так что могли звонить с телефона-автомата на улице, а звонок проходил через компьютер. Очень умно.
Он потер лицо руками и еще крепче зажмурился, как бы перекрывая выход новой волне боли и обиды.
— Я всего лишь легавый, — сказал он. — Это все, что я умею делать. И я должен выполнять свою работу. Профессионально.
— Знаю.
— Найди этого парня, Патрик.
— Найду.
— Любым способом.
— Болтон…
Он поднял руку.
— Болтон тоже хочет с этим покончить. Не привлекай к себе внимание. Не мелькай на людях. Мы с Болтоном со своей стороны гарантируем полную свободу действий. Слежки за тобой не будет. — Он открыл глаза, повернулся и долго смотрел на меня. — Не позволь этому парню писать в тюрьме книги или давать интервью газетам.
Я кивнул.
— Наверное, захотят изучить его мозг. — Он повертел в руках кусок винила, выбившийся из его разбитого щитка. — Но это будет невозможно, если у него не останется мозгов.
Я похлопал его по руке и вылез из машины.
* * *
Когда я позвонил в больницу, Энджи все еще была в операционной. Я попросил разыскать Фила, и когда он подошел к телефону, чувствовалось, что он совершенно подавлен.
— Что происходит? — спросил я.
— Она все еще там. Они ничего не говорят мне.
— Успокойся, Фил. Она выдержит.
— Приедешь сюда?
— Скоро, — сказал я. — Мне еще надо кое-кого повидать.
— Ладно, Патрик, — осторожно проговорил он, — ты тоже успокойся.
* * *
Эрика я нашел в его квартире в Бэк Бэй.
Он встретил меня на пороге в рваном банном халате, под которым виднелись серые плавки, с осунувшимся лицом и седой щетиной трехдневной давности. Его волосы не были собраны в конский хвост, а спадали на уши и плечи, что сильно старило его.
— Надо поговорить, Эрик.
Он посмотрел на пистолет у меня на поясе.
— Оставь меня, Патрик. Я устал.
Позади него виднелись разбросанные по полу газеты и гора грязной посуды в раковине.
— Ни хрена, Эрик. Мы должны поговорить.
— Со мной уже беседовали.
— ФБР, знаю. Ты не прошел детектор лжи.
Он прищурился.
— Что?
— Ты слышал.
Он почесал ногу, зевнул и взглянул куда-то поверх моего плеча.
— Суд это не учитывает.
— Речь идет не о суде, — сказал я. — А о Джейсоне Уоррене. И об Энджи.
— Энджи?
— Она схлопотала себе пулю, Эрик.
— Что? — Он держал перед собой руку, будто не знал, что с ней делать. — О боже, Патрик, надеюсь, она выздоровеет?
— Пока не знаю, Эрик.
— Ты, наверно, не в себе.
— Я действительно здорово взвинчен, Эрик. Имей в виду.
Он поморщился, и в его глазах промелькнула какая-то горечь и безнадежность.
Оставив дверь открытой, Эрик повернулся и пошел внутрь квартиры. Я последовал за ним через гостиную, заполненную разбросанными книгами, пустыми коробками из-под пиццы, бутылками вина, порожними пивными банками.
В кухне он налил себе чашку кофе из кофеварки, покрытой давнишними пятнами, которые он давно уже не вытирал. У нее отсутствовала и крышка. И сам кофе был бог знает какой давности.
— Вы с Джейсоном были любовниками? — спросил я.
Он отхлебнул свой холодный кофе.
— Эрик? Почему ты ушел из Массачусетского университета?
— Знаешь, что бывает с профессорами-мужчинами, которые спят со студентами? — спросил он.
— Профессора всегда и везде спят со студентами, — сказал я.
Он улыбнулся и покачал головой.
— Профессора-мужчины спят, как правило, со студентками. — Он вздохнул. — Но даже это в политизированной атмосфере, царящей нынче в студгородках, стало опасным делом. Как говорили древние, береги честь смолоду. Не слишком страшная фраза, если только не применяется к мужчинам и женщинам, достигшим двадцати одного года, живущим в стране, где меньше всего хотят, чтобы дети стали по-настоящему взрослыми.
Я нашел чистое место на столешнице и облокотился на него.
Эрик поднял взгляд от своего кофе.
— Так вот, Патрик, существует мнение, что, если девушка не является студенткой именно этого профессора-мужчины, сексуальные отношения между ними вполне допустимы.
— Тогда в чем проблема?
— Проблема в отношениях между профессором-геем и студентом-геем. Можешь мне верить, они не поощряются.
— Эрик, — сказал я, —
