Кузя счастливо верещала над ухом, оправдывая свое имя. Он уже знал, что ее назвали Кузнечиком, потому что часто верещала беззаботные детские песенки, и кузнечики в саду тут же начинали верещать в ответ. Похоже, ее считали царицей кузнечиков.
В одной из комнат он ощутил, что воздух теплее, чем в коридоре. Принюхался, тронул стену лапой. Камень был сухим и теплым. Светлана понимающе кивнула:
– Что-то ощутил?
– Давай ему покажем, – загорелась Кузя.
– Нельзя, – возразила Светлана. – Он может обжечься. А то и погибнет. Тебе его не жалко?
Кузя обхватила шею Мрака, жарко поцеловала в нос.
– Я его не подпущу к ним. Ну, пойдем! Прошу тебя.
– Завтрак съешь? – спросила Светлана. – Уши дашь вымыть?
– Дам, – ответила Кузя угрюмо.
Она взяла его за шерсть на загривке, и они пошли к дверям соседней палаты. Светлана сама сняла замки, отодвинула три бронзовых засова. Дверь приоткрылась, в морду ударил сухой нагретый воздух.
В середке комнаты прямо на полу лежали блистающие неземным светом золотые вещи. Или не золотые, но сверкали они так, что глазам было больно.
Щурясь, Мрак рассмотрел золотой кубок с широкими краями, чару по-местному, рядом лежит плотницкий топорик с узким лезвием, дальше сверкает немыслимым светом золотое ярмо, а выше всех торчит орало. Оно вонзилось острым лезвием в камень, оплавив его, теперь вызывающе вздымало изогнутую рукоять.
Мрак вскинул голову. Так и есть, видно, как латали каменный потолок. Эти вещи проломили крышу и два поверха!
– Вот видишь, – сказала Кузя победно, – он совсем не бросается на них!
– Он ничего не понимает, – сказала Светлана снисходительно. – Для собак и мы – боги. Им не расскажешь, что эти вещи рухнули с небес. И что ни один из смертных не в состоянии взять в руки. Кто пытался – сгорел в небесном огне!
– Это я ему сказала, – возразила Кузя. – Потому он и стоит смирно.
– Вот и хорошо. Потому что сгорит всякий. Человек или зверь. А этим вещам отныне и вовеки быть здесь! Умножая славу и мощь нашего тцарства.
Отныне и навеки, подумал Мрак с невеселой иронией. На свете ничего нет отныне и навеки, бесподобная Светлана. Когда-то и киммеры думали, что их Меч отныне и навеки… Но уже нет ни Меча, ни киммеров.
Кузя что-то нашептывала ему строгим голоском, указывала на горящие белым огнем вещи, грозила пальчиком, а Мрак смятенно думал, что и самому не верится… Может ли простой человек творить такое? Оказывается, может. В какие-то мгновения своей жизни бывает равен богам. А значит, становится богом. А потом… потом обыденность берет верх. И человек становится человеком… а иной раз падает еще ниже. Много ниже.
Может быть, подумал он со страхом, даже каждый бывает богом. К счастью или к несчастью, большинство об этом не подозревает. И редкие миги творения уходят незаметно.
– А теперь покажем поварню, – предложила Кузя.
– Нет, – возразила Светлана. – Поварню покажет кто-нибудь из челяди.
– Я хочу сама, – заныла Кузя.
– Царской дочери не пристало, – твердо отрезала Светлана.
– Почему?
– С царской дочери пример берут.
– И пусть берут!
– Кузя, – сказала Светлана строго, – есть вещи, которые царским дочерям не дозволены.
– Всем дозволены, а мне нет? – завопила Кузя.
– Нет.
– Так зачем же быть царскими дочерьми? – возмутилась Кузя.
Светлана ответить не успела, снизу донесся крик, ругань, кто-то скатился по ступенькам. Мрак встал со шкуры барса, шерсть вздыбилась. В горле нарождался рык, а лапы подогнулись для прыжка на дверь.
Светлана придержала его за шерсть. Крикнула:
– Что там стряслось?
В дверь просунулась голова Яны:
– Опять двое убиты!
– Кто? – выдохнула Светлана с замершим сердцем.
Лицо Яны расплылось в широчайшей улыбке:
– Люди Горного Волка… Мелочь, а приятно!
Она исчезла, слышно было, как побежала дальше, узнавать подробности или разносить новости. Выходит, древний дух бывшего властителя дворца все еще не повергнут!
– А ведь еще даже не ночь, – сказала она тихо, – только-только начинает темнеть…
Во дворе слышались крики, потом вспыхнули огни. В середке двора воздвигали столб, спешно таскали тяжелые камни. Несколько человек при свете факелов рыли яму. Встревоженная, Светлана ударила в медный щит, а когда прибежала запыхавшаяся Яна, спросила сухо:
– Что там?
– Ой, тцаревна!.. Горный Волк бился головой о стены, чуть не обезумел. Там и сейчас видны вмятины в стене. А волхв объяснил ему, что топтать кости мертвеца – только дразнить. Мертвеца нужно похоронить достойно, тогда душа успокоится, он заснет вечным блаженным сном. И вредить не будет.
– Так это ему копают?
– А рядом готовят костер для сжигания. Волхвы таскают друг друга за волосы, слышишь крик? Спорят, какие похороны ему достойнее. Никто не знает, как в те времена провожали покойников. Один волхв даже сообщил, что в древности их выставляли для расклевывания птицам. Но это не сделать, ибо какие птицы будут жрать пыль? А вот сжечь или закопать да еще какие жертвы принести, дабы умаслить…
Светлана закусила губу. Горный Волк распоряжается в ее доме, как в своем. И его слушают не только его воины, но и дворцовая челядь. Явно большинство уже считает его будущим властелином. Но ей вмешиваться опасно, могут не послушать. Придется выгонять слуг или наказывать, а это еще рискованнее, ее уже не считают здесь хозяйкой.
Ладно, пусть хоронит. Все-таки это один из ее предков, так можно объяснить своим сторонникам. Она совсем не против, что Горный Волк, как и положено покорному подданному, хоронит одного из ее предков и отдает ему последние почести!
Надо сказать Ивашу, сложит песню. Он сумеет поддержать ее упавший дух, как делал всегда.
Снова приоткрылась дверь, Яна сообщила:
– Там собаку привели.
– Собаку? – не поняла Светлана. – Зачем?
– А для волка, – объяснила Яна с готовностью. – Волхвы говорят, что у них, как и у людев, ндрав улучшается. Ну, ежели кровь погоняют!
Не дожидаясь ответа, она обернулась и помахала рукой. Дверь открылась шире, появился псарь с крупной ухоженной собакой на коротком поводке. Глаза у собаки были испуганные и глупые. Шерсть блестела.
Светлана в затруднении оглянулась на волка. Тот приподнялся, смотрел на красивую собаку с удивлением. Та уперлась всеми четырьмя в пол, шерсть от ужаса встала дыбом.
Светлана спросила обеспокоенно:
– А она хоть… благородных кровей?
– О, тцаревна, – воскликнул простодушный псарь, – вы даже не представляете насколько! Если бы умела говорить, то она бы… не стала с нами даже разговаривать!
Тцаревна улыбнулась:
– Отпустите ее. Мрак ее не съест.
Мрак хмуро смотрел то на тцаревну, то на псаря с собакой. Наконец понял, от собаки сильно несло призывным запахом. Она была в самом разгаре.
– Что-то чересчур спокоен, – удивился псарь. –
