Повторяю, не преследовать! Как понял?
– Возвращаюсь в базу, противника не преследую, – повторил я.
Нет необходимости иметь семь пядей во лбу и ума палату, чтобы понять, почему. Преследование отступающего противника в лесном массиве чревато потерями из-за «дружественного огня». К тому же, ничто не мешает люсианцам использовать «зелёнку» как укрытия. Тогда мы с ними поменяемся ролями: уже мы будем наступающими, а они обороняющимися. Мы-то их, конечно, сомнём, но у нас и так потери: детектор признаков жизни всё это время висит перед глазами. Въехать на плечах противника в лес – означает там же и оставить много хороших ребят. А они у нас и так все наперечёт. Что это касается наземных сил – думаю, очевидно, и пояснять не требуется.
Глава 57. После боя.
Не могу утверждать за всех и каждого, ибо свечку не держал, но лично за собой заметил такую особенность, проявляющуюся в экстремальной обстановке. Что аварийная ситуация на дороге, что чрезвычайное происшествие в черте города, что бой накоротке с противником.
Я не боюсь. Вообще. От слова никак. Нет страха, нет боязни. Есть только включение мозга в «боевой» режим и работа тела на рефлексах. Объект – укрытие, значит, спрятаться за него. Открытая местность – значит, пересекать стремглав или обходя по кромке. Ведём контактный бой – значит, перенос огня по целям сообразно оперативной и тактической обстановке, и подспудная помощь командиру подразделения путём передачи оперативных сведений с отдалённых от него участков.
А вот уже потом, когда всё заканчивается, начинается ад.
Стоит разрулить аварийную ситуацию и избежать столкновения на встречной полосе… Стоит раскидать ЧП с пострадавшими или без, когда моя помощь уже не нужна ввиду прибытия компетентных сил и уполномоченных органов… Стоит выйти из боя, отбросив/ликвидировав противника или отступив под его натиском…
Вот тогда и начинается ад.
Адреналин, в лошадиных дозах вырабатываемый надпочечниками, на протяжении всего времени Ч+ исправно держит марку. Подстёгивая организм и заставляя даже под «бронёй» и с оружием вытворять такие кульбиты, что не снилось сборной по художественной гимнастике. Но распадаясь…
Это соединение имеет весьма короткий период полувыведения. Оно составляет немногим больше двух с половиной минут. Вот только человеческий организм – не компьютер с кнопкой. Адреналин продолжает вырабатываться ещё какое-то время после ЧС, что накладывается на усвоение предыдущих доз.
Сердце уходит в зашкал. Начинается тахикардия. Частота сердечных сокращений нередко может переваливать за полторы-две сотни ударов в минуту. Сила сжатия такова, что кровяное давление может составлять за 150 систолического и 100 диастолического. Иногда выше. И в таком состоянии, когда в организме адреналина больше, чем у дурака фантиков, порой приходится «отходить» от пережитого, параллельно выполняя задачи. Не всегда бывала возможность «перевести дух» и дать организму успокоиться после ударной дозы стимулятора.
В таком состоянии бойцы часто теряли берега, якоря и связь с землёй. Наступает боевая эйфория, до окончания которой воин не всегда может здраво оценить свои силы и их расход применительно к трудозатратам. Зачастую это становится причиной несчастных случаев и небоевых потерь. Что вдвойне обидно: пережил адскую мясорубку, вывез грёбаный звездорез, но споткнулся на каком-то «отходняке» после боя.
Понимая своё состояние и пытаясь одной только силой воли успокоить трепыхающееся в осатаневшем режиме сердце, старался не делать резких телодвижений. «Прыгун» висел в воздухе на небольшой высоте: всего сто метров. Но даже они могут убить пилота и пассажира, если сдури рухнуть наземь. «Прыгун» – не продукт отечественного авиастроения. Его фюзеляж не рассчитан на компенсацию столкновений, а предназначен для избегания их. В случае удара на скорости или падения с высоты кирдык обеспечен. «Убивает не падение, а резкая остановка после».
Потому откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, всячески отстраняясь от управления многоцелевой машиной. Уж что-что, а сажать её хотелось бы в спокойном состоянии. Это далеко не первый для меня вылет, в ходе которого в моём кораблике пытались понаделать дырок. Но, извините, я – техник, а не пилот, регулярно вывозящий штурмовки в соло. Не успел ещё привыкнуть к регулярным обстрелам в зенит со штурмуемых понизу позиций.
Тихо и мерно гудела силовая установка «прыгуна» под полом в десантном отсеке. Едва уловимо из-за обшивки слышны низкочастотные отзвуки работы антигравитационного двигателя, удерживающего нас на стометровом эшелоне. На ветровой снос я откровенно забил болт: сейчас вообще не до него. Пытаюсь усидеть в кресле пилота на жопе ровно и стабилизировать ритм сердечных сокращений, успокоиться. О том, куда, с какой скоростью и каким образом может отнести кораблик воздушными потоками, думать не охота. На фоне пережитого это такие приземлённые мелочи, что даже упоминания едва ли достойны.
«Звезда» дал команду возвращаться в базу. Мне нет причин игнорировать этот приказ. В одно рыло с опустевшим боезапасом всё равно не догоню отступивший люсианский десант. Даже, если бы были снарядов полные карманы, «прыгун» – не штурмовик. Его ещё логично применять против техники или наземных сооружений. Но истреблять им пехоту… ну, только если согнать всех в одну кучу.
Прошла минута. Другая. Третья. Я никогда не считал себя большим специалистом по всяческим аутотренингам. Но элементарные азы, освоенные ещё до учебки, помогают даже в обычной жизни. К примеру, сдержаться вовремя и не втащить в табло особливо надоедливому начальнику. Полезное умение, знаете ли. Конкретно сейчас оно помогло мне успокоить ходившее ходуном сердце: от него пульс бил даже в висках. Надо будет потом к Беляевой заглянуть, чтобы Томка мне давление посмотрела. К тому времени уже наверняка «остыну», но всё же…
Наконец, я посчитал себя достаточно угомонившимся, чтобы вернуться к управлению «прыгуном», зависшим по вертолётному. Открыл глаза, окинул взором оперативный голографический экран. Ну, да. Немного снесло воздушными потоками. Завис строго над нашим опорным пунктом, а пришёл в себя уже в километре от него на юго-юго-запад. Ничего страшного. Главное, что высоту не потеряли: деревья на этой планете какие-то нереально высокие. Ещё чуток – и буквально верхушками будут шкрябать днище.
За штурмовкой напрочь забыл обо всём. И о полном транспортно-десантном отсеке груза, принятого через звёздные врата с Земли. И о пассажирке, что, вцепившись в ремень безопасности, молча сидела на месте второго пилота и с непревзойдённым артистизмом делала вид, будто она мебель.
Краем глаза скосился на Рыкову-младшую. На ней лица не было. Я-то уже успел прийти в себя и упокоиться, но бледная как мел Юлька являла собой живое
