1.1.3. Анализ происхождения исторического источника
Несмотря на строгий алгоритм источниковедческого анализа, каждая его процедура требует творческого подхода и зависит, как было только что сказано, от парадигмальных установок исследователя. Но можно выявить некоторые универсальные подходы, обусловленные пониманием природы исторического источника и структурированные по видам и системам / группам видов исторических источников.
Изучение исторических условий возникновения исторического источника может быть процедурой весьма трудоемкой или вообще показаться делом нескончаемым, если подойти к нему без четкой исследовательской установки, обусловленной пониманием того, что исторический источник порождается в человеческой деятельности, а виды деятельности, свойственные определенной культуре, фиксирует видовая система корпуса исторических источников, представленная в первой части второго раздела настоящего учебного пособия.
Напомним, что исследовательская гипотеза в источниковедческом исследовании – это предположение о видовой природе исторического источника. Поэтому в первую очередь необходимо, привлекая специальную источниковедческую литературу, установить состояние той области деятельности, которая продуцировала источники данного вида. Например, изучая Полное собрание законов Российской империи, необходимо поместить его в контекст истории кодификации и учесть становление исторической школы права, а изучая советские конституции, – обратить внимание на специфику законотворчества советского государства, как это было сделано в соответствующих разделах учебного пособия. Собственно, корпус источников российской истории был рассмотрен нами в разделе «Источниковедение как метод исторического познания» именно потому, что он презентирует определенным образом российскую историю и дает ключ к изучению отдельных сфер социокультурной реальности на основании однозначно соответствующей ей видовой совокупности исторических источников.
Конечно же, изучение исторических условий возникновения исторического источника не исчерпывается анализом только одной, породившей его, сферы деятельности. Отбор прочих сведений для характеристики исторических условий зависит от исследовательской установки историка и, главным образом, от того, что его заинтересует при изучении автора и конкретных обстоятельств создания исторического источника.
И здесь необходимо привлечение уже не источниковедческих исследований, а разнообразных исторических трудов.
Изучение личности автора. Еще раз подчеркнем, что изучение автора не надо путать с установлением авторства. Если установление авторства – процедура техническая, то его изучение – дело максимально творческое.
Возможно, именно эта исследовательская процедура в наибольшей степени зависит от личности историка и проявляет его мировоззрение, экзистенциальные и исследовательские установки. Ведь автора мы изучаем с точки зрения принципа признания чужой одушевленности, соотнося внешние обнаружения его личности в историческом источнике с предварительно отрефлексированной (в той или иной степени) собственной «душевной жизнью»[706].
К этой проблеме можно попытаться подойти и с иной позиции – осмысленной в постструктурализме позиции «смерти автора». Но в первом разделе настоящего учебного пособия было показано, что современное понимание исторического источника не только как произведения человека, но и как продукта культуры, снимает это противоречие. Данное обстоятельство стоит еще раз особо подчеркнуть: на наш взгляд, предлагаемая в настоящем учебном пособии концепция источниковедения не является альтернативной ни по отношению к так называемой герменевтике бытия (о чем речь пойдет ниже), ни к концепции «смерти автора»; она стремится к соблюдению баланса индивидуального (воплощенного в конкретном историческом источнике) и социокультурного (воплощенного в категории «вид исторических источников»).
Изучение автора, так же как и изучение исторических условий возникновения исторического источника, должно отвечать принципу необходимости и достаточности; в противном случае мы либо упустим какие-нибудь существенные характеристики, что не позволит нам адекватно понять исторический источник, либо, наоборот, потратим слишком много исследовательских усилий и времени на изучение нюансов характера, а в конце этого нелегкого исследовательского пути рискуем заблудиться в деталях, опять же с ущербом для понимания анализируемого исторического источника.
На важность изучения личности автора обращал внимание еще лорд Генри Сент-Джон Болингброк (1678–1751) в «Письмах об изучении и пользе истории» (1730–1750‑е годы):
Когда искренность при изложении факта вызывает сомнение, мы добываем истину, сопоставляя различные сообщения, подобно тому как мы высекаем огонь, ударяя сталью о кремень. Когда суждения производят впечатление пристрастных, мы можем сделать выводы самостоятельно или принять суждения авторов, сделав известные поправки. Достаточно немного природной проницательности, чтобы определить, какая нужна поправка – в зависимости от конкретных обстоятельств жизни авторов или общего склада их ума, и тем самым нейтрализовать воздействие этих факторов[707].
Мы видим, что, утверждая необходимость обращения к личности автора исторического источника, Болингброк, совершенно в духе науки XVIII и затем начала XIX в., основывающей критику исторического источника на здравом смысле, считал достаточной для понимания автора «природную проницательность», но при этом указывал и на необходимость выяснения конкретных обстоятельств создания исторического источника.
Спустя 150 лет, уже в совершенно иной социокультурной и теоретико-познавательной ситуации, В. Дильтей (1833–1911) в работе «Описательная психология» (1894)[708] рассматривал в связи с задачами описательной психологии как специальной науки о духе вопрос о способе описания индивидуальности, который в источниковедении может быть востребован при изучении автора. Характеризуя описательную психологию как расчленяющую и утверждая, что в области наук о духе «в основе всегда лежит связь душевной жизни как первоначально данное»[709], т. е. что мы воспринимаем Другого изначально целостно, а лишь затем начинаем «расчленять» это впечатление, В. Дильтей пишет:
Классы [здесь и далее выделено автором. – М. Р.] возникающих таким путем различий образуются прежде всего теми сферами, где в единообразии человеческой природы отграничиваются друг от друга обособления. Возрастные различия здесь в соображение принимать нельзя, так как они в отдельном индивиде составляют развитие его. Наиболее общим из всех различий является различие пола. Это – предмет, спорам о котором, надо полагать, конца никогда не будет, объект поэзии, тесно связанный со всей литературой, оказывающий ныне огромнейшее практическое влияние на все важные жизненные вопросы. При настоящем состоянии нашей культуры наиболее основное различие состоит, очевидно, в том, что у женщины жизнь чувства и мысли складывается на основании близко переживаемых отношений к семье, мужу, детям, тогда как мужчина под влиянием профессионального воспитания строит жизнь на более широких и объективных условиях, но зато менее непосредственно и интимно. Но вопрос о том, насколько подобные различия представляют собой последствия воспитания и насколько они являются непреодолимо данными предрасположениями, может быть постепенно разрешен только путем воспитательного эксперимента, и всякий, кто занимается человеческой природой, должен требовать возможности для разносторонних опытов. Человеческие расы, нации, общественные классы, профессиональные формы, исторические ступени и индивидуальности, – все они являются дальнейшими разграничениями индивидуальных различий в рамках единообразной человеческой природы. Лишь когда описательная психология исследует эти формы особенностей человеческой природы, будет найдено соединительное звено между нею и науками о духе. В науках о природе единообразное является господствующей целью познания; в пределах мира исторического вопрос идет об обособлении вплоть до индивида. По шкале этих обособлении мы не опускаемся, а поднимаемся [выделено мной. – М. Р.]. Жизнь истории заключается в возрастающем углублении своеобразного[710].
Как было уже сказано, набор параметров (вопросник) зависит в значительнейшей степени от установки историка. В советской историографии был распространен так называемый классовый подход. На нем необходимо остановиться, поскольку рецидивы его весьма устойчивы: до сих пор распространено мнение, что личность определена своей социальной принадлежностью. Конечно же, в современных условиях этот подход не столь жёсток, но и не столь явен: если в прежние времена авторы декларировали свою приверженность классовому подходу, то у современных авторов он проникает в исследование зачастую помимо воли самого историка и не рефлексируется им.
