— Согласно моим подсчетам, двадцать седьмой, — вмешался подошедший Брэшен. Женщины подались в стороны, освобождая ему место у кормовых поручней. Все трое смотрели в открытое море, видневшееся за выходом из удачнинской гавани. — Привыкай, Янтарь, — хмыкнул Брэшен. — Матросы без конца болтают об одном и том же. А любимые темы — скверная жратва, тупой капитан, зверюга-помощник…
— Ты еще забыл гнусную погоду и сволочной корабль, — добавила Альтия.
Янтарь пожала плечами:
— Я уже поняла, что мне очень ко многому придется привыкнуть… Сколько лет прошло с тех пор, как я последний раз предпринимала длительное путешествие по морю! Причем даже в юности моряк из меня был никудышный… Одна надежда — может, жизнь на борту в условиях гавани хоть как-то приучит мой живот к качке…
Альтия и Брэшен одновременно расплылись в ухмылках.
— Не надейся попусту, — предупредил Брэшен. — Ясное дело, в первые дни плавания я постараюсь не требовать от тебя слишком многого… Однако если необходимость возникнет, так уж возникнет, и тогда тебе ничего не останется, как ползать хоть на четвереньках, но делать свое дело… в перерывах между метанием харчей за борт…
— Спасибо, утешил, — поблагодарила Янтарь.
Они замолчали. Шутки шутками, а по поводу грядущего отплытия каждого одолевали сомнения, и очень серьезные. Корабль стоял полностью загруженный и снаряженный, почти вся команда была на борту. Вдобавок на нижних палубах таились — даже от наемных матросов — семеро невольников, решившихся на побег к лучшей доле. О них Альтия старалась даже не думать. Эти люди ведь рисковали не только собой. Если кто-нибудь обнаружит их до отплытия — как знать, чем кончится дело? А как отнесется к новым товарищам нанятая команда?… Оставалось надеяться, что обрадуется: все лишние руки в помощь. Уж конечно, не миновать ссор из-за порядка подчиненности и мест в кубрике, но такое приключается на любом корабле. Альтия упрямо твердила себе, что все будет хорошо. А еще она всей душой за тех семерых, притаившихся в тесном закоулке внизу. Им-то тягостное ожидание давалось тяжелей, чем кому бы то ни было.
Они собирались отплыть с первыми лучами рассвета. Альтии, пожалуй, хотелось бы взять и отправиться в море прямо сейчас. Вот только этак потихоньку ускользнуть в темноту считалось скверным началом всякого плавания. Уж лучше подождать и должным образом вытерпеть все слова прощания и добрые пожелания от тех, кто придет проводить их. Не говоря уже о преимуществах солнечного света и свежего утреннего бриза…
— Ну как он? — глядя вдаль, негромко спросил Брэшен.
— Волнуется. Очень возбужден. Рвется в путь, а сам боится до смерти. Его слепота…
— Знаю, — перебил Брэшен. — Он, однако, ослеп не вчера. И к тому же как-то добрался назад в Удачный из своего последнего плавания — не только ослепленный, но еще и кверху килем! Так что сейчас всяко не время для рискованных экспериментов с диводревом, Янтарь… Придется ему довериться нам. По крайней мере, я не рискну менять в нем что-либо прямо сейчас… Допустим, ты сделаешь попытку и ничего не получится… — Брэшен затряс головой. Короче, лучше отплыть как есть. Он давно привык к слепоте. Пусть и дальше справляется только с ней, а не с еще новым разочарованием!
— Привык, но не примирился, — очень серьезно начала Янтарь. — Он…
— Сорок два! — подняла палец Альтия. — Я тоже веду счет. Мы принимаемся обсуждать это уже в сорок второй раз!
Янтарь покаянно кивнула. И сменила предмет разговора:
— Лавой…
Брэшен застонал, потом рассмеялся.
— На эту последнюю ночь, — сказал он, — я отпустил его в город. Ручаюсь, к назначенному часу он будет на палубе. Разумеется, с превеликого бодуна. И разумеется, примется срывать зло на матросах… Это, знаешь ли, вековая традиция, так что люди все примут как должное. Он примется гонять их в три шеи, а они будут на него злиться. И это тоже освящено традицией. К тому же лучшего старпома для наших орлов нам все равно не найти…
Альтия решительно прикусила язык, ибо счет их с Брэшеном спорам об этом был потерян давным-давно. И к тому же, если заново поднять сейчас эту тему, кабы он не заставил ее признать, что Лавой оказался отнюдь не настолько плох, как она вначале считала. У мужика все же оказалась в душе справедливая струнка. Звучала она далеко не всегда, но если уж подавала голос, то тут Лавой вставал насмерть. Да, он будет сущим тираном. Альтия знала это. И Брэшен знал. Но, если Лавой не станет слишком уж перегибать палку, все будет путем. Такой команде, как у них, как раз и требовался тиран.
Ходовые испытания уже обнаружили все слабые стороны их матросов. Теперь Альтия доподлинно знала, кто ленится при работе, а кто отстает просто по неспособности. Одни слишком привыкли все делать шаляй-валяй, другие были туповаты, а третьи, наоборот, изворачивались и хитрили, в любых обстоятельствах стараясь не перетрудиться. Альтия пришла к выводу, что ее отец подобную публику выгнал бы с корабля поганой метлой. Она пожаловалась Брэшену. «Пожалуйста, — сказал ей молодой капитан. — Выгоняй кого считаешь нужным и заменяй другими, получше!» Дело встало за малым: разыскать достойных матросов и попытаться нанять их за ту плату, которую они могли предложить. На том, собственно, и кончился их разговор.
— Как бы я хотел уже оказаться там, в море, — негромко проговорил Брэшен.
— И я, — откликнулась Альтия.
Хотеть-то она хотела… но и боялась до ужаса. Ибо пробные выходы в море обнаружили не только недостатки команды. По ходу дела Альтия поняла, насколько в действительности уязвим был Совершенный. Гораздо уязвимее, чем ей думалось раньше… Да, он был прочным, хорошо выстроенным кораблем. А когда Брэшен распределил и наилучшим возможным образом устроил балласт, он стал показывать очень даже неплохой ход, хотя… ходил он совсем не так, как вроде бы положено живому кораблю. Альтия и с этим готова была примириться, лишь бы он не восставал против людей, трудившихся на его палубах и у штурвала. Гораздо хуже было то, что плавание под парусами было для него мучением столь же явным, сколь и нешуточным. Всякий раз, стоило Брэшену отдать приказ об изменении курса, носовое изваяние болезненно вздрагивало. Совершенный мгновенно расплетал руки, обычно скрещенные на груди, и вытягивал их перед собой. Было видно, как они дрожали. Очень быстро он вновь складывал их на груди и крепко стискивал… Он крепко сжимал челюсти, ничем вроде бы не выдавая себя, но его страх незримо распространялся по всему кораблю. Альтия очень хорошо видела, как отзывались на этот страх матросы. Они все время оглядывались — друг на дружку, на паруса над головой, на водную даль… Все пытались смекнуть, почему же им так не по себе. Они еще не успели привыкнуть к своему кораблю и не могли уразуметь, что это действовал на них его страх. Альтия понимала: сказать им о причине значило вызвать настоящую панику. Они непременно узнают, обещала она себе. Со временем…
Карету торговца Рестара давно отремонтировали. И, конечно, добротно вычистили всю внутреннюю обивку. Опять же и дверцы стали открываться и закрываться как полагается. В отличие от прежнего, пружины не заскрипели тревожаще и противно, когда Малта забиралась в карету. А когда лошади взяли с места, не последовало толчка, от которого когда-то приходилось лязгать зубами.
Внутри все выглядело очень чисто. Пока карета пробиралась запруженными улочками Удачного, в окошко задувал свежий бриз… И все равно Малте без конца мерещилось, будто в карете пованивает дохлой свиньей. Так что на всякий случай она то и дело подносила к лицу надушенный платочек.
— С тобой все в порядке, милочка? — в десятый, наверное, раз спросила мать.
— Все в порядке. Я просто ночью плохо спала, — отозвалась Малта и, глядя в окно, стала ждать следующую реплику матери.
— Естественно, ведь ты так волнуешься. Сегодня наш корабль отправляется в плавание, да и до бала всего восемь дней…
— Вот именно, все естественно! — от души согласился Давад Рестар. И наградил всех своих спутниц улыбкой: — Вот увидишь, душечка, это будет поворотный пункт, начиная с которого наши дела пойдут резко в гору!
— Я уверена, что так и будет, — согласилась Роника. Малте, впрочем, показалось, что бабушка не столько высказывала уверенность, сколько молилась, чтобы так оно и вышло.
— Приехали! — выпалил Давад таким тоном, словно полагал, будто без его объявления этого никто не заметил. Карета плавно остановилась. — Нет, нет, сидите, сидите! — воскликнул он, когда Кефрия потянулась к дверце. — Кучер откроет!
Невольник, восседавший на козлах, в самом деле спрыгнул вниз, подошел к дверце, открыл ее и всем помог выбраться наружу. Когда сперва Роника, а потом и Кефрия поблагодарили его за помощь, рабу явно стало не по себе. Он даже покосился на Давада, ожидая, что хозяин выругает его, но торговец был слишком занят: оправлял свой камзол. Малта про себя даже нахмурилась. Либо Давад за последнее время внезапно разбогател, либо просто начал щедрей тратить деньги. Приведенная в порядок карета, вышколенный кучер, новая одежда… положительно, Давад к чему-то готовился! Мысленно Малта приказала себе не спускать глаз со старого торговца. С людьми Давад общаться не умел, это уж точно, но чутье на доходные делишки у него было безошибочное. А коли так, то не подвернется ли возможность и ее семье извлечь кое-какую выгоду из того, в чем собирался поучаствовать Рестар?…
