и окинула взглядом свой немногочисленный гардероб. Прекрасный подарок от Диги, та одежда, что она носила еще в долине, да несколько мелочей, которые она выменяла в племени, – вот и все. А сколько у нее было запасных накидок и кусков выделанной кожи – и во время жизни в клане, и даже потом, в долине…
Она заметила корзину с вещами, которую принесла с собой из долины; она стояла в дальнем углу площадки, где хранились запасы. Порывшись там, Эйла обнаружила накидку, в которую она завертывала Дарка, но, подержав минуту, сложила ее и засунула обратно. Ей было тяжело прикасаться к ней. Потом она отыскала унесенную когда-то из клана большую мягкую старую шкуру. Она использовала ее прежде как плащ, связывая края длинной тесемкой, – носила, сколько помнила себя, до того дня, когда впервые ушла из долины с Джондаларом. Кажется, уже так давно это было… Она застелила шкурой корзину и положила туда волчонка. Тот принюхался, а потом быстренько свернулся калачиком и уснул.
Внезапно Эйла почувствовала, как она устала и проголодалась. Одежда ее все еще была влажной от снега. Она стянула промокшие сапоги и поддевку из валяной мамонтовой шерсти и надела сухую домашнюю одежду и домашние чувяки, которые Талут научил ее шить. Ее заинтересовала обувь, которую он носил на церемонии ее приема в племя, и она уговорила его рассказать, как он их мастерит.
За образец Талут взял природу – устройство копыта лосей или оленей. Кожа, которая должна обхватывать щиколотку с боков и сзади, прикрепляется к ремню, остальная часть надрезается, а потом соединяется с основой сухожилиями, принимая форму, а верхний край несколькими ремешками закрепляется над лодыжкой. Получались высокие чувяки – легкие, теплые, удобные.
Переодевшись, Эйла зашла в пристройку – посмотреть на лошадей, но, погладив кобылу, она заметила в ней какое-то беспокойство.
– Учуяла волчий запах, Уинни? Придется привыкать. И тебе тоже, Удалец. Теперь волк будет жить с нами – до поры до времени, конечно.
Она протянула руки и дала лошадям обнюхать их. Удалец отскочил, фыркнул и встряхнул головой. Уинни уткнулась мордой в руки Эйле, но ее уши были прижаты – признак тревоги, – а тело беспокойно дергалось.
– Ты привыкла к Вэбхья, Уинни, значит привыкнешь и к… волку. Я сегодня принесу его к тебе – как только он проснется. Когда ты увидишь, какой он маленький, ты поймешь – вреда он тебе не причинит.
Когда Эйла вернулась, она заметила, что Джондалар стоит рядом с ее постелью и смотрит на волчонка. Лицо его было непроницаемо, но ей показалось, что она заметила в его глазах любопытство и что-то вроде нежности. Подняв глаза, он увидел ее и привычно наморщил лоб.
– Эйла, где ты была так долго? – спросил он. – Все уже собирались искать тебя.
– Мы не думали, что задержимся… Но когда я увидела, что волчица, которую я убила, кормила детенышей, то решила, что должна отыскать их.
– Ну и какое тебе дело до этого? Волки все время умирают, Эйла! – Он начал выговаривать ей, но сквозь назидательный тон пробивалась тревога за нее. – Это глупо – ходить по волчьему следу ради такого вот щенка… А если бы набрела на волчью стаю? Они бы тебя убили…
Джондалар был вне себя от тревоги, а теперь вместе с чувством облегчения пришла неуверенность – и в то же время вырвалось наружу подавленное раздражение.
– Мне есть дело, Джондалар! – вспыхнула она, бросаясь на защиту волчонка. – И я не глупая. Я, если хочешь знать, стала охотиться на хищников прежде, чем на кого бы то ни было. И я знаю волков. Будь хоть какое-то опасение, что их там целая стая, я никогда бы не пошла по следу. Стая уж позаботилась бы о волчатах.
– Ну и что. Пусть даже это был одинокий волк, но как можно целый день рыскать за каким-то волчонком?
Джондалар повысил голос. Он сбрасывал накопившееся напряжение и в то же время хотел убедить ее больше не предпринимать ничего подобного.
Эйла тоже повысила голос:
– Кроме этого волчонка, у его матери никого не было. Я не могла обречь его на голодную смерть – ведь это я убила его мать. Если бы обо мне в детстве никто не заботился, я бы погибла. Потому и я должна заботиться – даже о волчонке.
– Это разные вещи. Волк – это животное. Ты что, совсем ничего не понимаешь? Можно ли рисковать собственной жизнью ради какого-то волчонка?! – воскликнул Джондалар. Он, кажется, не в силах был ни в чем убедить ее. – Не такая сейчас погода, чтобы целый день разгуливать.
– Все я понимаю, Джондалар, – ответила Эйла. В глазах ее вспыхнул настоящий гнев. – Я-то вчера уже выходила из дому… Думаешь, я не знаю, какая нынче погода? Думаешь, я не чувствую, когда моей жизни угрожает опасность? Пока мы с тобой не встретились, я сама заботилась о себе и сталкивалась с вещами куда более страшными. Я даже о тебе заботилась, если помнишь. И я не нуждаюсь в твоих нравоучениях – что, дескать, я глупая и ничего не понимаю.
Люди, столпившиеся у очага Мамонта, по-своему реагировали на разгоревшийся спор: они беспокойно улыбались и явно хотели как-то сгладить ссору. Оглядевшись, Джондалар увидел несколько человек, улыбающихся и болтающих друг с другом; и лишь один – темноволосый мужчина с горящими глазами – стоял поодаль от остальных. Не было ли в его широкой улыбке оттенка снисходительности?
– Ты права, Эйла. Ты во мне не нуждаешься, правда? Ни для чего… – бросил Джондалар и, завидев приближающегося Талута, добавил: – Не будешь возражать, если я перейду в кухонный очаг? Попытаюсь никому не мешать…
– Нет, конечно, я не буду возражать, но…
– Отлично. Спасибо, – отрезал он, забирая свои вещи и одежду с лежанки, которую он делил с Эйлой.
Эйла была поражена. Неужели Джондалар и впрямь собирается спать теперь отдельно от нее? Она готова была умолять его остаться, но гордость сковала ей язык. Они разделяли ложе, но не разделяли даров Радости с тех пор, как она убедилась, что Джондалар ее разлюбил. А если он ее не любит, она не должна удерживать его, хотя бы у нее все внутренности выворачивало от горя и страха.
– Возьми уж и свою долю пищи, – сказала она, глядя, как он скатывает и взваливает на спину свои вещи. И, пытаясь все же смягчить разрыв, она прибавила: – Хотя я не знаю, кто будет теперь тебе готовить. Это ведь не настоящий очаг.
– А кто, ты думаешь, готовил мне, пока я был в путешествии? Дони?
