Псковский, Адриан и Ферапонт Монзенские; юродивые: Симон Юрьевецкий и Иоанн Московский
Когда на престоле Московского государства прекратился державный род святого равноапостольного князя Владимира в лице царя Феодора, нашему отечеству готовились тяжкие, продолжительные испытания. В первопрестольной и боголюбивой Москве существовала уже крепкая опора для православных сынов ее, поставленная Промыслом Божиим незадолго до пресечения царственной династии: мы говорим о возвышении первосвятительской кафедры, которое придало ей новый блеск, новое освящение в глазах народа. Первые патриархи Московские, вынося на старческих раменах своих бремя власти не только церковной, но и государственной, явили себя истинными отцами Церкви и отечества 1.
Не такова была судьба Православной Церкви в западной Руси, под скипетром королей иноплеменных и иноверных, под высшим управлением патриархов Цареградских, отдаленных по месту жительства и чуждых по языку, при архипастырях слабых и нередко увлекаемых честолюбием. Мы говорили в своем месте о первых стеснениях православной веры при Ягайле, вскоре по соединении Литвы с Польшей 2. Хотя общих гонений и не было, но самое разделение Русской Церкви на две митрополии не могло не вредить чистой вере 3 и пролагало путь к унии.
Уния Флорентийская не удалась папе и не оставила по себе следов не только в Московской, но и в Киевской (юго-западной) митрополии. Поборники папизма убедились, что им (после Флорентийской попытки) невозможно вести борьбу с Православной Церковью в полном ее составе; тогда они решились ограничить свои действия русскими областями, непосредственно подвластными польской короне 4. Первым и самым надежным приготовлением к унии было воспитание молодых людей из знатных южнорусских фамилий у иезуитов польских, особенно в Риме. Приготовление это как нельзя лучше вело к цели иезуитов 5.
Обстоятельства и страсти человеческие сильно содействовали коварным замыслам. С одной стороны, вступивший на престол Польши шведский королевич Сигизмунд III, от колыбели воспитанник иезуитов, был ревностным слугой их до гроба и всегда покорным орудием в руках папизма. С другой стороны, упадок нравов в православном духовенстве, особенно высшем, потребовал довольно строгих мер от Патриарха Цареградского.
Святейший Иеремия, отправляясь в Москву для избрания и посвящения первого русского Патриарха (событие неприятное и тревожное для врагов Православия), увидел в южной митрополии много беспорядков – ослабление нравственности, отступление от правил и обычаев церковных. Он лишил кафедры митрополита Онисифора как двоеженца и предал суду Луцкого епископа Кирилла Терлецкого, который вел жизнь разгульную, по примеру римских прелатов, и уличался в разных преступлениях. Строгость первосвятителя возбудила неудовольствие духовенства, привыкшего к своеволию, недоверчивость и вражду к Патриарху, которого мало знали. Место Онисифора заступил Михаил Рогоза, старик добрый, но с характером слабым. Патриарху было угодно, чтобы к возвращению его из Москвы митрополит Михаил собрал Собор для рассуждения о церковном благочинии. Собор не был собран: Кирилл заставил слабого Рогозу бояться за самого себя. Патриарх напрасно ждал Собора в Замостье с потерей времени и издержек, тяжелых для его скудного престола. Отзываемый делами в Валахию, он послал доверительную грамоту к митрополиту в Вильну; но Кирилл отнял ее на дороге. Патриарх, узнав о том, послал другую грамоту к Мелетию, епископу Владимирскому (на Волыни), поручая ему и экзарху своему созвать Собор, а на слабого митрополита возложил уплату издержек пребывания в Замостье. Кирилл дружески посетил Мелетия и тайно похитил у него грамоту Патриарха. Таким образом, Собор опять не состоялся; союз с Патриархом был сильно ослаблен.
Между тем иезуит Скарга издал новый панегирик унии, посвятив его «духовному сыну своему», королю Сигизмунду. Для Кирилла, склонявшегося на сторону унии, найден хитрый помощник в сенаторе Поцее, воспитаннике латинской Краковской академии. Иезуиты выпросили у короля обещание доставить Поцею доходное епископство Владимирское, и Кирилл постриг Ипатия в монахи. В то же время по настоянию иезуитов открылись новые притеснения православным.
Впрочем, Церковь южнорусская имела две сильные опоры: первой из них были православные церковные братства Львовское, Виленское и множество других (в числе их два первые основаны еще в XV веке). Братства, как попечители монастырей и храмов, заботились о поддержании церковных зданий, о содержании духовенства и бедных и имели право голоса при назначении настоятелей и священников. В бедственное время борьбы, о котором мы теперь говорим, братства одушевились новой ревностью. Не ограничиваясь прежним кругом деятельности, по преимуществу человеколюбивой, они обратили ревность свою на защиту веры, на помощь пастырям Церкви, на учреждение типографий и народных училищ 6.
Волнуемая бурей папизма, южнорусская Церковь имела также ревностного поборника в лице доблестного воеводы Киевского, князя Константина Константиновича Острожского, человека благочестивого и образованного. Он вступил в ближайшие сношения с Востоком, собирал и издавал богослужебные книги 7, заводил училища, рассылал по Литве, Украине и Волыни проповедников для утверждения народа в истинах веры. Постоянная, неусыпная заботливость князя о Церкви Православной была известна всем полякам, и они преклонялись пред нею. Король Стефан Баторий, уважая в князе несомненные заслуги воинские и гражданские, даровал ему то преимущество, которое верный и знаменитый сын Православной Церкви считал для себя выше всех наград: король признал его стражем, хранителем и защитником южной Русской митрополии 8. Убеленный сединами маститой старости, доблестный воевода оправдал этот почетный титул неутомимыми трудами.
Собор, созванный в 1590 году (первый Брестский), рассмотрел грамоты и привилегии, данные в разные времена Православию. Положено было просить короля, дабы им возвращено было значение действующего закона. Хитрый Кирилл, который «яко бес не преста клевеща на Патриарха», успел получить в свои руки белые бланкеты с приложенными печатями епископов, выданные для ходатайства пред королем о защите Церкви. После того Кирилл и Ипатий Поцей, уже епископ, объехали города для приготовления к унии. Они старались склонить на свою сторону Михаила Копыстенского, епископа Перемышльского, но тот тогда же протестовал против преступного их умысла. Легче казалось расположить к унии Гедеона Балабана, епископа Львовского, так как он сильно недоволен был Патриархом, который не в его пользу решил спор его с Львовским братством о правах епископа и даже грозил ему отлучением. Терлецкий и иезуиты, с одной стороны, употребляли все, чтобы отягчить положение Гедеона, с другой – твердили Гедеону, что Патриарх оставил его, что он несправедлив к нему. Гедеон поколебался; он склонил было и многих из духовенства, в том числе нескольких греков, к тому, чтобы признать над собой власть папы 9. Но эта неверность долгу совести была только временной в душе Гедеона. Князь Острожский в ответ на письмо Поцея (от 21 июня 1593 года) писал ему, что и он не прочь от мира с немиролюбивым Римом, по желанию облегчить участь Православия, но желает только
