И все же они иногда приезжали — переживали за нее, ведь она совсем одна, в буше! Они и вправду были добрыми. И хотели как лучше. Стали бы ухаживать за ней, заболей она. Размышляя о сестрах, Денни представляла их как наяву: вот Теодора в очках классной дамы, Викки с модной прической и в стильном платье, Мэри с ее практичными советами о легальных способах вложения денег, Джерри, которая умеет посмеяться от души…
Денни выпила чаю и еще раз обошла дом. В горле ее стоял ком, когда она мысленно прощалась с сестрами и родным кровом. Она чувствовала себя человеком, который отправляется в долгое путешествие к неведомым землям и не знает, вернется ли назад. Даже богатое воображение отказывало ей, когда она начинала думать об этом путешествии, иначе ей пришлось бы представить, как она бежит по лесу, а в спину ей впивается дробь.
Нет, она должна обдумать все спокойно, без спешки, как умные преступники в бегах. Денни всегда сочувствовала им в глубине душе. Ее восхищали храбрость, с которой они переносят нужду, и искусство скрываться от погони. А в основе всего — мечта о независимости. От чего и от кого? От жизни в Доме священника? От отца с тяжелой прогулочной тростью?
Или всему виной железные решетки железной кроватки, в которой одна за одной росли все ее сестры и она сама? Или это в ней говорили ирландские корни, а ирландцы, как выражался ее самокритичный отец, «в принципе правительство презирали»?
Или она была шальной сумасбродкой, опасной для общества?
Денни вздрогнула. Так или иначе, действовала она всегда импульсивно, и благоразумие не могло ее остановить. Что стоит голос разума, когда к нему никто не прислушивается?
Итак, Денни продолжала рассуждать как могла.
К примеру, она не станет запирать двери, когда выйдет. Тогда Джек Смит, если он действительно наблюдает за ней из сада или из буша, не догадается о ее намерениях. Она наденет старую соломенную шляпу с дыркой. У нее всегда волосы высовываются через эту дыру.
Перед побегом надо хорошенько подкрепиться, с собой она ничего не возьмет. И попить тоже. Она побежит через буш к ближайшим соседям, тем, что живут на юге. Жестокие дикари, они морят голодом своих собак, дают им только хлебные корки да ливерную колбасу. Ну ничего, придется им разок потерпеть ее, а ей — смириться с ними. Она может отводить в сторону взгляд каждый раз, когда собака — кожа да кости — будет подходить к ней, и тайком покормить, когда придет время садиться за стол. А если пес залает или зарычит на нее, вообще хорошо. Тогда даже не придется его жалеть. Денни терпеть не могла собак, которые рычат. Если подумать, так это черная неблагодарность — ведь они живут за счет людей.
«Все считают, что у меня куриные мозги. Но я хитрая», — думала Денни, выходя из кухни. Она прикрыла за собой дверь, вышла на улицу и обогнула веранду.
Именно здесь, в тенечке, стояли целые батареи папоротника и другие цветы. На листочках все еще мерцали капельки воды, земля была влажная, черная.
На Рождество цветы в горшках шли на рынке нарасхват. И все же у Денни всегда сердце кровью обливалось, когда приходилось расставаться даже с одним, не говоря уже о нескольких дюжинах цветков. Она попрощалась со своими малышами, как за несколько минут до этого прощалась с комнатами и мысленными образами сестер, которые изредка сиживали в них.
— Полью-ка я вас еще разок, — сказала она цветочкам. — Вдруг меня долго не будет… а денек предстоит жаркий. — И поправила сама себя: — Да какой там предстоит, уже печет как в аду! — Денни вернулась к веранде и поглядела на термометр: тридцать восемь градусов. А ведь еще одиннадцати нет! Восточный ветер колыхал вершины деревьев буша. К полудню до сорока пяти дотянет.
Денни пошла к крану, расположенному рядом с сараем из оцинкованного железа, где хранился инвентарь. Прокладка поизносилась, и каждый раз, когда она пользовалась краном, по шлангу стекала тонкая струйка воды и на земле образовывалась лужица. Денни поглядела на эту лужицу и почувствовала себя виноватой. Вот сейчас она добавит к ней еще. Вода поступала из резервуара в южной части дома и была на вес золота.
Денни рассердилась, припомнив, что поливальные машины проработали всю ночь: «Этот Джек Смит! Он мне за все заплатит!» И все же она включила воду, протянула шланг к стоящим у фундамента веранды цветам и с любовью полила каждый горшочек, каждый свой обожаемый цветочек. Потом прикрепила к концу шланга рассекатель и закрепила его на железном штыре, воткнутом в каменистую землю. Пусть и листики тоже попьют. В воздухе повисла радуга. А Денни тем временем собрала проволочные каркасы, необходимые орудия труда и понесла их к старому плоскому бревну, которое служило ей рабочим столом и лежало всего в двадцати метрах от кромки буша.
Денни как следует пошумела, укладывая каркасы в две стопки, вынесла их на середину двора, чтобы Джек Смит хорошенько разглядел, выложила в рядок инструменты. Ножи, которыми сдирала кору с пальм, тесаки, топорики, пилки — разрезать кору с джарры; тонкий, как лезвие, нож — обдирать тонкие веточки. Взяла брезентовую сумку, сложила туда все приспособления, подняла одну стопку корзинок и поставила их себе на голову.
Теперь мимо грядок с помидорами, гороха и бобов — к бревну, к бушу.
Метров за двадцать пять от бревна нервы ее сдали. Сердце было готово вырваться из груди, колени опять задрожали. Надо к врачу сходить, сердечко проверить. Она и раньше замечала, что у нее случаются сердцебиения, например, когда кто-нибудь заводил ее в загон для быков на День королевских показов и просил подержать веревку, привязанную к носу быка.
Денни поставила корзинки на землю и сдвинула шляпу на другую сторону. Торчащая из дыры солома поцарапала голову. Волосы взмокли, а по вискам струились ручейки пота.
«Вот теперь надо проявить особую хитрость, — сказала она сама себе. — Показать себя умным преступником». Она пойдет назад и принесет вторую стопку проволочных каркасов для корзин.
Это должно послужить доказательством того, что в ее продвижении к бушу нет ничего подозрительного. Она просто делает свою работу, и все. Принесет вторую стопку корзинок к бревну и начнет работать. Без суеты. Без спешки. Для начала воспользуется уже припасенной корой, которая валяется у бревна. Потом как будто пойдет за новой партией, поближе к опушке. И даже срежет немного зеленой нежной коры с веточек, отнесет ее к бревну и еще чуть-чуть поработает.
А потом…
«Господи боже ты мой!» Сердце у нее упало. Потом подпрыгнуло. Стало так больно, что Денни изо всей силы прижала руку к груди. Там, на сырой земле, где подтекал шланг, она совершенно отчетливо увидела след. След от мужского ботинка. От одного из ботинков Макмулленза, которые взял себе Джек Смит. Денни прекрасно знала этот крестообразный рисунок на подошве.
