ДагФред и Маркус сидят на последних свободных стульях посреди комнаты и играют на гитарах фламенко. Полумама парит над ними, точно прислушиваясь к наполнившим дом хрипловатым, яростным аккордам. Дядя Биг возвышается над камином, выстукивая по бедру лихорадочный ритм. И Тоби. Тоби стоит в противоположном углу комнаты, поодаль от остальных, и ему явно одиноко – так же, как и мне было раньше. Мое сердце тут же устремляется к нему. Он стоит, выглядывая в окно, и его кожа и золотистые волосы переливаются в неверном свете свечей. Когда мы входим, он оглядывает нас неуместно пристальным ястребиным взглядом, и Джо это замечает. Я начинаю дрожать. Даже не глядя на Джо, я чувствую, что он в полном замешательстве.
Я воображаю, будто на ногах у меня выросли корни и удерживают меня на месте, иначе я бы ринулась к Тоби в объятия. Сложность в том, что даже сейчас, в этом доме, этим вечером, со всеми этими людьми, с восхитительным Джо Фонтейном, который наконец перестал вести себя по-братски, я все еще чувствую невидимую нить, которая притягивает меня к Тоби. И я ничего не могу с этим поделать.
Я поворачиваюсь к Джо. Никогда не видела его таким: несчастный, застывший на месте взгляд мечется от Тоби ко мне и обратно. Все то, что никогда не должно было случиться между мной и Тоби (и все-таки случилось) сейчас изливается наружу. И Джо это видит.
– Кто это? – спрашивает он. От его обычной невозмутимости не осталось и следа.
– Тоби, – до странного механическим голосом отвечаю я.
«И кто же такой этот Тоби, идиотка?» — читаю я во взгляде Джо.
– Я вас представлю, – говорю я, понимая, что у меня нет выбора и что невозможно продолжать стоять здесь, словно меня хватил удар.
Описать я это могу только так: НУ И АД.
Вдобавок ко всему, вокруг нас нарастают ритмы фламенко, разбрызгивая во все стороны пламя, секс и страсть. Отлично. Они что, не могли выбрать какую-нибудь унылую сонатку? Против вальсов я тоже ничего не имею. Джо пересекает комнату, направляясь к Тоби, и я следую за ним по пятам. Солнце грозится налететь на луну.
Через окно на Тоби выливается сумрачное небо. Мы с Джо замираем в нескольких шагах от него. Мы все точно оказались на границе дня и ночи. Музыка вокруг все так же крушит мир. Внутри меня сидит девочка, которая хочет поддаться этому неистовому ритму, танцевать дико и беспечно по пульсирующей комнате, но, к несчастью, хоть эта девочка и живет во мне, но все же она – не я. Самой мне хочется завернуться в плащ-невидимку и сбежать из этого хаоса.
Я смотрю на Джо и с облегчением вижу, что лихорадочные аккорды окончательно его увлекли. Он стучит себя рукой по бедру, выстукивает ритм ногой и мотает головой, и волосы падают ему на глаза. Он без устали улыбается братьям, которые выбивают из своих гитар такие свирепые ноты, что могли бы свергнуть правительство. Глядя, как музыка бунтует внутри Джо, я ловлю себя на том, что улыбаюсь, как настоящая Фонтейн. Я чувствую, как ему хочется, чтобы с ним была его гитара; и точно так же я чувствую, как Тоби хочет меня. Я украдкой бросаю на него взгляд. Как я и подозревала, он пристально наблюдает за тем, как я наблюдаю за Джо. Как мы дошли до такого? Теперь меня уже не утешает присутствие Тоби, я чувствую что-то совсем иное. Я опускаю глаза, пишу «помогите» пальцем на джинсах. И потом замечаю, что Тоби с Джо смотрят друг другу в глаза. Что-то произошло между ними, и это что-то связано со мной. Словно сговорившись, они оба переводят взгляд на меня, безмолвно спрашивая: Ленни, что происходит?
Внутри меня все органы меняются местами.
Джо осторожно накрывает мою руку своей, словно напоминая, что мне нужно открывать рот и говорить слова. Увидев этот жест, Тоби вспыхивает от ярости. Что с ним сегодня такое? Он ведет себя так, словно встречался со мной, а не с моей сестрой. Словно это не с ним мы целовались дважды при смягчающих обстоятельствах.
Я говорю:
– Джо только что переехал в город. – Я звучу, как нормальный человек. Хорошее начало.
Тоби вежливо кивает. Я собираюсь сказать: «Тоби был бойфрендом Бейли», но мне до тошноты не хочется произносить это «был» и чувствовать себя предательницей.
Но Тоби смотрит на меня и произносит:
– Ты распустила волосы.
Это что? Так люди не здороваются. Надо было сказать что-то вроде «Как дела, приятель?», или «Тебе понравится в Кловере», или «Ты катаешься на лыжах?». Что угодно, только не «Ты распустила волосы».
Джо, кажется, этот комментарий никак не задевает. Он гордо улыбается мне, точно доволен, что это именно он освободил мои волосы от оков.
И тут я замечаю бабулю. Она стоит в дверях и наблюдает за нами. Она окуривает кухню, вытянув горящий стебель шалфея, как волшебную палочку. Бабуля быстро осматривает меня с головы до ног, приходит к выводу, что я достаточно оклемалась, и, указывая палочкой на Тоби, говорит:
– Знакомьтесь, мальчики. Это Джо Фонтейн, а это Тоби Шоу, ухажер Бейли.
Уф-ф! Я вижу, как Джо окатывает волна облегчения. Вижу, как мозаика сложилась у него в голове. Он наверняка считает теперь, что между нами с Тоби ничего нет: какая сестра пойдет на такое?
– Слушай, прости меня, пожалуйста, – обращается он к Тоби.
– Все нормально. – Тот натянуто улыбается, но улыбка получается злобной.
Джо, однако, этого не замечает, окрыленный словами бабули. Он поворачивается со своим обычным оживлением и направляется к братьям. Бабуля идет за ним.
– Мне пора уходить, Ленни.
Музыка почти заглушает слова Тоби. Я оборачиваюсь и вижу, что Джо уже склонился к своей гитаре и глух ко всему на свете, кроме нот, что извлекают его пальцы.
– Я провожу тебя, – говорю я Тоби.
Тоби прощается с бабулей, дядей Бигом и Фонтейнами. Его внезапный уход всех удивляет, а особенно бабушку, которая начинает что-то подозревать.
Я иду с ним до грузовика. Мы с Люси и Этель наперебой тявкаем у его ног. Он открывает дверь, но не садится, а стоит, опираясь на корпус машины. Мы смотрим друг другу в глаза, и теперь на его лице нет ни следа того спокойствия и мягкости, которые я привыкла видеть; им на смену пришли ярость и смятение. Он превратился в крутого скейтбордиста, и я против своей воли нахожу это привлекательным. Я чувствую, что между нами течет какой-то поток, чувствую, как это течение выходит из-под контроля. Что это? Он глядит мне в глаза, потом переводит взгляд на мои губы, а потом медленно, по-хозяйски, осматривает меня с головы до ног. Почему мы не можем просто перестать? Меня охватывает беспечность, точно мы вместе несемся по воздуху на его борде, не заботясь о безопасности, забыв о последствиях. Нас пьянит скорость, отвага и жадное, голодное ощущение жизни. Но я говорю ему:
– Нет, не сейчас.
– Когда же?
– Завтра. После работы, – отвечаю я вопреки здравому смыслу. Вопреки любому смыслу.
(Написано на стенке шкафа Бейли)
Глава 14
Когда я возвращаюсь, бабуля кружится по гостиной с палочкой шалфея, точно фея-переросток. Я прошу у нее прощения и говорю, что мне нехорошо и я полежу наверху.
Она замирает, не докружившись. Она точно чует, что дело нечисто, но отвечает: «Хорошо, Горошинка». Я извиняюсь перед остальными и желаю им спокойной ночи самым непринужденным голосом, на который способна.
Джо идет за мной из комнаты, и я думаю, что пора мне уже уйти в монастырь, в затвор, к сестрам.
Он дотрагивается до моего плеча, и я оборачиваюсь к нему лицом.
– Надеюсь, то, что я сказал в лесу, тебя не испугало… надеюсь, не из-за моих слов тебе так плохо…
– Конечно нет.
В его широко распахнутых глазах плещется беспокойство, и я добавляю:
– На самом деле, меня это очень даже обрадовало.
И это, разумеется, правда. Если не вспоминать, что сразу же после его признания я назначила свидание жениху своей мертвой сестры. И бог его знает, чем мы будем с ним заниматься!
– Хорошо. – Он гладит меня по щеке, и снова я пугаюсь такой нежности. – Потому что я схожу с ума, Ленни.
Хлоп. Хлоп. Хлоп. И я внезапно тоже начинаю сходить с ума. Похоже, Джо Фонтейн собирается меня поцеловать. Наконец-то.
Забудьте о монастыре.
Давайте начистоту: похотливая сторона моей натуры, о которой я и не подозревала, разрастается до невероятных размеров.
– А я и не знала, что тебе известно мое имя.
– Ты многого еще не знаешь, Ленни. – Он улыбается и прижимает указательный палец к моим губам.
Мое сердце улетает на Юпитер, но тут он убирает палец, разворачивается и уходит обратно в гостиную. Ого! Это то ли самый дурацкий, то ли самый романтичный момент в моей жизни. Я склоняюсь ко второму варианту, потому что я стояла там как чурбан, ноги у меня подкашивались, и я недоумевала, поцелует ли он меня наконец или нет.
