Она хотела его как-то отвлечь, перевести мысли на другую тему.
«А ванденброковскую квартиру тоже уже купили. Пожилая пара, все из себя такие расприличные. Мсье и мадам Буассон. За те же деньги они могли бы называться Путассон, глаза у них абсолютно рыбьи. У них двое сыновей, которые приходят по воскресеньям к ним в гости. Яйцеголовые, это мне Ифигения сказала, оба прям такие ученые. Видел бы ты, как Ифигения смешно таращила глаза, когда это рассказывала! Яйцеголовые очкарики в застегнутых на все пуговицы рубашках под пуловером с треугольным вырезом, с прилизанными волосами. Одеты всегда похоже, словно близнецы. С одинаковыми черными зонтиками. Как Смиты в «Матрице». Поднимаются по лестнице, высоко поднимая колени.
Они никогда не пользуются лифтом. Папаша глядит сурово, и рот у него как застежка-«молния», а мамаше словно никогда в жизни и пукнуть не приходилось! Помнишь, как мадам Ван ден Брок заводила свои оперные арии и по всей лестнице неслась музыка? Так вот этому всему конец, теперь у нас тишина и покой — разве что окажется, что наши голубые на досуге любят танцевать танго!»
Если ей не удастся вызвать у него улыбку этой галереей портретов — литературная слава ей не светит. Зоэ обожала наблюдать и подмечать всякие яркие детали из жизни. Как Виктор Гюго. Она очень любила Виктора Гюго. И Александра Дюма. «Ах! Ах! — произнес он на бразильском языке, которого не знал». Она умирала со смеху от этой фразы. Рассказала ее Гаэтану, но он не смеялся.
Она была разочарована.
Она поставила When the rain begins to fall Джанет Джексон, выкрутила звук на полную мощность и начала танцевать — она всегда так делала, в радости и в горе, стремясь забыться или, наоборот, ликуя. Она прыгала и вихлялась, пока совсем не вспотела — так, что колготки приклеились к ногам. Она сорвала с себя тесный эластик, вопя при этом: «You’ve got to have a dream to just hold on» — и посылая воздушные поцелуи далекому Гаэтану. Он был ее солнцем, ее радугой, ее rainbow in the sky, the sunshine in her life! «And I will catch you if you fall…»
Под конец письма Зоэ спросила Гаэтана, когда он собирается в Париж, и назначила ему свидание в чате. Не проблема, он может жить у нее. А мать его пусть там воркует со своим Лысым. Тут она решила, что ляпнула лишнее, и стерла последнюю фразу. Подписала: «Твоя возлюбленная».
Нажала на кнопку «Отправить» и услышала, как хлопнула входная дверь. Мама пришла.
Дю Геклен вскочил одним прыжком и ринулся на Жозефину, едва не сбив ее с ног: чтобы удержаться, ей пришлось опереться о стену Зоэ расхохоталась.
— До чего же тебя любит этот пес! Как дела, мамусь?
— Сил моих больше нету таскаться в библиотеку, да и вообще как-то не по возрасту! И вот что я тебе еще скажу: достал меня этот двенадцатый век!
— Но ты ведь все равно будешь защищать диссертацию?.. — обеспокоенно спросила Зоэ.
— Ну конечно! Ты глупая, что ли? Ой, а ты видела? На четвертом этаже новые жильцы!
— Да. Семейная пара геев.
— Откуда ты знаешь?
— Я сунула нос в квартиру, там только одна кровать!
— Пара голубых в квартире Лефлок-Пиньеля! Вот ирония судьбы!
— Сделать тебе сегодня на ужин макароны с лососем?
— С удовольствием. Устала как собака.
— Пойду поищу рецепт в черной тетрадке…
— Ты что, его наизусть не знаешь?
— Знаю. Но люблю все же перечитывать, чтобы быть уверенной, что ничего не забыла… Не дай бог я ее потеряю. — Зоэ нахмурилась и тяжело вздохнула. — Без нее вообще как без рук, вся моя жизнь в этой тетради.
Жозефина улыбнулась и подумала: «Ну, малыш, твоя жизнь еще только началась».
В черной тетрадке Зоэ не просто записывала кулинарные рецепты: она скрупулезно помечала, кто ей их дал и при каких обстоятельствах. Она записывала и внезапно пришедшие в голову мысли, новые ощущения или эмоции. Это ее утешало в трудную минуту.
Некоторые секреты она могла доверить только своей тетрадке.
«Мама думает, что опять справится со всем сама, потому что уже один раз так сделала, но тогда она оказалась в тупике. Ей одной тяжело, нужен кто-то, на кого можно было бы опереться. Она слишком хрупкая. И жизнь у нее была нелегкая… Здорово ее жизнь потрепала, выжгла что-то в душе. Я не все знаю, но что-то я знаю точно. И я должна вытащить из нее все горе, выпить эту чашу до дна. Я не только за себя в ответе. Потому что если я брошу сейчас маму, ей конец».
Обычная толстая черная тетрадь. На обложку она приклеила фотографии мамы, папы, Гортензии, Гаэтана, своей подружки Эммы и пса Дю Геклена, добавила виньетки и цветочки, бисеринки и пайетки, нарисовала солнышко, смеющуюся луну, добавила вырезанные из открыток силуэт Монблана и тропический пляж с пальмами.
Рецепт «Спагетти с лососем» сопровождался примечанием: «Мне его дал Джузеппе, мамин приятель. Он тоже историк, изучает Средние века, как и мама. Он умеет петь неаполитанские песни, вращая белками глаз. Не знаю, как уж у него получается, но видно только белки, без зрачков. Еще он показывает волшебные фокусы. Он очень хорошо говорит по-французски. Мне он сказал, что хотел бы иметь такую дочку, как я, потому что у него рождаются одни мальчики. Мне кажется, он влюблен в маму, но она это отрицает. С начала учебного года он часто к нам приходит, когда приезжает в Париж. Как-то после ужина, когда я приготовила запеканку с цикорием, он дал мне рецепт этих макарон, чтобы отблагодарить за вкусную запеканку. Он особо отметил, что это семейная тайна, что этот рецепт дала ему его мать Джузеппина. Так по-итальянски звучит имя Жозефина, и тут он со значением посмотрел на маму. Он очень интересный мужчина, носит рубашки с вышитыми инициалами и разноцветные кашемировые свитера. У него очень красивые серо-голубые глаза. Он итальянец-итальянец, это сразу бросается в глаза. Во всем, что касается макарон, он отличается редкой скрупулезностью: сколько их варить, как часто помешивать, сколько добавить в воду оливкового масла и крупной соли. Он говорит не «соль», а «сол, атоrе». Первый раз, когда я решила приготовить макароны по его рецепту, я уронила лосося на пол, и все сожрал Дю Геклен! Я была вне себя».
Они только приступили к дегустации макарон с лососем, как в дверь позвонили.
Это была Ифигения.
Отдуваясь, плюхнулась на стул, предложенный Жозефиной, пригладила ладонью волосы, непонятно, впрочем, зачем, потому что они тут же вновь поднялись колосистой красно-синей нивой. Ифигения часто меняла цвет волос, а последнее время к тому же выбирала все более смелые оттенки.
— Я на минуточку, мадам Кортес. У меня малыши одни сидят в привратницкой, и потом вы сейчас ужинаете… Но я обязательно должна вам сказать. Я получила письмо от управдома. Он хочет выселить меня из привратницкой!
— Как это? Он не имеет права! Дай мне немного соли, Зоэ, пожалуйста.
— Что, недосолила? Я вроде все делала, как Джузеппе мне сказал.
Ифигения явно не на шутку разнервничалась:
— А вот и есть у него все права! С тех пор как вы там все так красиво отремонтировали, появились завистники. Одна такая вот на нее зарится. Я знаю точно, как почуяла неладное, сразу навела справки. Она вроде бы гораздо шикарнее, чем я: одевается модно и носит ожерелье из речного жемчуга — а в нашем доме некоторые мной типа недовольны. Что им надо, не пойму? Чтобы я говорила на латыни и греческом и давала уроки хороших манер? А что, консьержка обязана быть из благородных?
Она встряхнула головой и в порыве возмущения протрубила губами, как ненастроенный кларнет.
— А вы знаете, кто здесь мутит воду?
— Да все подряд, мадам Кортес! У всех словно шило в заднице… Тут я недавно играла с детишками и переоделась в Обеликса, сделала из трусиков уши-крылья, на голову кастрюлю надела вместо шлема, а тут мадам Пинарелли стучится в дверь. Было девять вечера, это мое свободное время, моя личная жизнь, можно сказать, девять вечера! Я как ей открыла, так она тут же свой змеиный язык проглотила! А потом сказала: «Я поражена этим зрелищем, Ифигения!» Поражена она! Я вот, например, ее не зову Элиана, а называю честь по чести — мадам Пинарелли! И не спрашиваю ее, почему ее пятидесятилетний сынуля до сих пор живет с ней!
— Хорошо, я позвоню управдому… Завтра, обещаю вам…
— Вот ведь незадача, мадам Кортес… управдом-то этот… Я боюсь, что он…
Она покрутила пальцем в воздухе.
— Крутит, — догадалась Жозефина. — С кем?
— Да вот как раз с той, что нацелилась на привратницкую. Я уверена! Мне подсказывает шестое чувство. И еще оно подсказывает мне, что я в опасности, что я им мешаю.
— Я подумаю, что тут можно сделать, Ифигения, и буду держать вас в курсе дела, обещаю!
— С вами он будет действовать осмотрительно, мадам Кортес. Он должен вас выслушать. Во-первых, потому что вы личность, а во-вторых, после того, что случилось с вашей сестрой, — она опять выдала коронный трубно-фыркающий звук, — он не посмеет вас расстраивать.
