Когда миссис Ноймон вдруг замолчала, переводя взгляд на Стэнли, она увидела, что парень крепко спит, тихонько посапывая и упорно ограждая себя от суетливых проблем суровой реальности. Осознав бесполезность своего откровенного монолога, женщина слегка улыбнулась, опускаясь ниже к подушке, чтобы нежно поцеловать свое чадо в лоб. Она еще долго сидела у постели взрослого, но все еще такого маленького сына, пропахнувшего стойким запахом пива, и думала о том, как же все-таки ей повезло, что в ее жизни присутствует он. Однажды холодным осенним днем, сам того не подозревая, он завоевал мельчайшую частицу ее большого сердца и, в конце концов, сделал ее поистине счастливой женщиной.
Тяжелая резная дверь величественно возвышавшегося массивного здания городского суда лениво распахнулась, выпуская наружу молодого человека в темном костюме с деловым портфелем, галантно придерживающий врата для покорно следующей за ним дамы. Пара молча спускается по многочисленным ступенькам на расстоянии двух метров друг от друга, направляясь вниз к ближайшему перекрестку. Она все с теми же привычными кудряшками, аккуратно подобранными на затылке, облаченная в изящную серую клетчатую юбку и кремовую кофточку, в лаковых туфлях на высоком каблуке и с пиджаком в тон юбке в руках, умиротворенно переводит взгляд от одной витрины фешенебельных бутиков к другой в процессе своего движения, абсолютно не переживая по поводу глубокой тишины разговора со своим спутником. Невозмутимость, некое безразличие, уверенность в себе и невероятный покой лились светом с ее открытого приветливого лица. Казалось, ничто не могло смутить или нарушить идиллию ее душевного равновесия, как вдруг слева от нее послышалось мучительное, пронизывающее до костей своей тривиальностью, сокрушительное замечание:
— Ну вот и все… Все…
Виктория Гроил на мгновение забыла даже, где она находится, внимая удары предлогов повторяющейся в ее голове последней услышанной фразы, повисшей в воздухе и не требующей какого-либо ответа. Девушка почувствовала, как ее тело напряглось с осознанием долгожданного наступления данной нулевой точки, начинающая обнадеживающую эру перемен. Она вдруг улыбнулась. Сердце забилось чуть быстрее, но вовсе не от горечи свершившегося, а от другого, чего-то более личного и местами эгоистичного, но настолько желанного, что от переполняющего чувства хотелось танцевать. Несомненно, жаль, что так вышло, но прекрасно, что все закончилось, ибо теперь есть возможность начать борьбу со своей судьбой заново, но уже более толково.
Вики так и не нашла, что ответить на умозаключение ее бывшего мужа. Вместо этого она, приняв серьезный и даже слегка тревожный вид, вдруг произнесла:
— Знаешь, я бы хотела тебе признаться… Откровенно говоря, мне так и не хватило смелости тебе в свое время сказать одну вещь. Деликатный факт, утаивши который, я так и не смогла себя простить за это… Я также вовсе не надеюсь, что это сделаешь ты. Я просто хочу прекратить мучить себя угрызениями совести… только и всего… Ты должен был знать тогда, но пусть, по крайней мере, ты будешь знать сейчас… в прочем теперь это уже мало что изменит… — Вики ненадолго замолчала, понимая, что ее миг откровения перешел в некое размышление самой с собой, поэтому, утомившаяся от собственных отступлений, она без замедлений тут же выпалила:
— Я была беременна.
— От… меня… — бормотание Стэнли прозвучало так невнятно и так тихо, что оно больше походило на утверждение, а не на вопрос, поэтому, не обращая на это никакого внимание, Виктория продолжила:
— Однажды… Еще на первом году наших отношений. Должно быть, эта новость тебя шокирует… Хм… Ты не поверишь, но у меня были причины так поступить. Конечно, это все неправильно по отношению к тебе, и, по сути, я в одиночку совершила преступление, но… Хотя нет, теперь уже поздно оправдываться. Поэтому ты просто… Прости…
На последних словах Вики поспешно повернула направо и учащенным шагом понеслась вперед, оставляя Стэнли позади себя, который изумленно и заметно заторможено направился в противоположную сторону. По-прежнему тщательно просматривая раскаленный солнцем асфальт, молодой человек добрел до центрального парка и, будто просыпаясь от глубокого сладкого сна, озадаченно осмотрелся по сторонам, останавливаясь посредине длинного моста над спокойной рекой. На голубом небе беззаботно повисли пушистые облака, формируясь во множество образов, символичных знаков для тех, кто созерцает их с земельной низины. Солнечные лучи излучают сверху приятную теплоту, заставляя водную гладь сверкать от избытка света. Легкий ветерок плавно ворошит молодые листья оживших деревьев. Приятно пахнет черемуха. Где-то лает собака. Вдоль набережной в ряд отдыхают разноцветные машины. В близлежащем кафе подвыпившие гости отмечают чью-то свадьбу, виновники торжества которой, нежно обнимая друг друга, легко и плавно танцуют свой первый самый невинный танец в беседке, окруженной с трех сторон блестящей водой. По правую сторону реки шумят аттракционы недавно открывшегося после зимнего перерыва парка. Над зелеными насаждениями и облагороженными домами возвышается громоздкое колесо обозрения. Кое-где по длиннющему мосту в разброс сидят бабушки, торгующие семечками и жареным арахисом. Под арками с обеих сторон расположились торговцы всевозможных сувениров и безделушек. Среди них одна молодая девушка в ярком клоунском парике держит веревочки с надувными шарами, заполненных гелием. Вдалеке доносятся обрывки исполняющейся под караоке грустной песни. Мимо всего этого медленно прохаживаются десятки людей, которые умело ведут между собой беседы толком не о чем, скользко шутят, при этом смеясь громче своих слушателей, настойчиво спорят, а иногда уместно хранят молчание, имеющее в себе смысл гораздо больший всяких слов. Так все и происходит — провожая одну минуту и встречая следующую, повторяется привычный процесс уличной суматохи.
По-сути, все тот же Стэнли Ноймон, сегодня ставший, говоря откровенно, одиноким, покинутым, немного где-то поумневшим, но все же оставшийся в дураках, блаженно наслаждается удачной погодой, слегка улыбаясь приветливому солнцу. Он пока еще не знает, что будет делать дальше и чего следует ему ожидать от непредсказуемой жизни, он просто радуется мгновенью, пытаясь как можно прочнее вдолбить его в свою память, значительная часть умопомрачения которого относится именно к его персоне. Да, Стэнли смеется над самим собой и его стыдит это еще больше, от чего хочется закричать на весь свет: «Люди! Не поверите: я не хотел этого!..».
Глупо улыбаясь собственным ошибкам, Стэнли уже было направился вперед для того, чтобы продолжить свой путь, как вдруг резко остановился, обнаружив возле себя сидящего на голом асфальте маленького мальчика. Растрепанные рыжие волосы, мелкие веснушки на щеках, замызганная куртка, протертые джинсы, несколько раз перешитые кеды, немытые руки, беззащитно обнимающие колени, и глаза… Глаза, полные обиды и страха, но это лишь игра на публику, поскольку на самом их дне можно разглядеть безумную злость, раскованность и отражение пробивного закаленного характера. Два противоположных образа в одном маленьком тельце — запуганный потерявшийся ребенок и взрослый борец за выживание на опасных улицах. Именно таким видел Стэнли этого мальчика, внимательно разглядывающего прохожих и продумывающего, от кого из них он бы мог что-нибудь получить.
