«Улюсь, Улюсь, лесная речка…»
Улюсь, Улюсь, лесная речка,Ты увела меня в лесаС одной веревочной уздечкой,С луконцем звонкого овса.
Вчера коня ловил-ловил я:Хотел с полос возить снопы —И вот набрал по чернобыльюНа невозвратные тропы.
Меж кочек шуркнули дорожки.И я один и не боюсь.Ой, сколько пьяники, морошкиПо мху разбросила Улюсь.
И словно манит тонкой кистьюЧеремухи росяный куст,И слышится мне шорох листьевИ шепот человечьих уст:
Останься здесь, сбери бруснику,Малину в сумку собериДа помолись златому ликуНеугасающей зари.
Здесь на тебя былые предкиГлядят, склонивши седины,И в думы их вплелися веткиИ в быль несгаданные сны.
Здесь до зари у тихой речкиГорит всю ночь звезда-огонь,А для твоей простой уздечкиПасется золотистый конь.
Здесь сквозь туман синеют села,Пылает призрачная Русь.Останься ж здесь в плену веселом,В лесу у голубой Улюсь.
<1922>
«Земная светлая моя отрада…»
Земная светлая моя отрада,О птица золотая — песнь,Мне ничего, уж ничего не надо,Не надо и того, что есть.
Мне лишь бы петь да жить, любя и веря,Лелея в сердце грусть и дрожь,Что с птицы облетевшие жар-перьяТы не поднимешь, не найдешь.
И что с тоской ты побредешь к другомуИскать обманчивый удел,А мне бы лишь на горький след у домаС полнеба месяц голубел:
Ведь так же будут плыть туманы за ограду,А яблонные платья цвесть, —Ах, милый друг, мне ничего не надо,Не надо и того, что есть…
<1922–1923>
«Устать в заботе каждодневной…»
Устать в заботе каждодневнойИ все ж не знать, как завтра быть,Трудней все и труднее жить,Уехать бы назад, в деревню…
Никак тут не привыкнешь к людямА рад привыкнуть, рад бы, рад…А хлеб уж как-нибудь добудем:Живут же вон отец и брат!
Привыкнешь тут без горя плакать,Без неудач искать крючок.Вот только жив ли рог, собакаДа есть ли за трубой сверчок…
В людях, а стал сам нелюдимыйИ непохожий на себя…Идешь, — и все проходят мимоТак: без любви и не любя…
Иной вдруг обернется гневноИ так тебе посмотрит вслед,Что помнить будешь много лет:Уехать бы назад в деревню!..
<1922>
«Мне говорила мать, что в розовой сорочке…»
Мне говорила мать, что в розовой сорочкеБагряною зарей родился я на свет,А я живу лишь от строки до строчки,И радости иной мне в этой жизни нет…
И часто я брожу один тревожной тенью,И счастлив я отдать все за единый звук, —Люблю я трепетное, светлое сплетеньеНезримых и неуловимых рук…
Не верь же, друг, не верь ты мне, не верь мне,Хотя я без тебя и дня не проживу:Струится жизнь, как на заре вечернейС земли туман струится в синеву!
Но верь мне: не обман в заплечном узелочке —Чудесный талисман от злых невзгод и бед:Ведь говорила мать, что в розовой сорочкеБагряною зарей родился я на свет.
<1922>
«В тумане хижина моя…»
В тумане хижина моя,И смотрят звезды строго,И рдеет тонкая ладьяУ моего порога.
Ах, что уносишь ты — бедуИль юность веешь дымкой?Уж не с того ли я бредуНа людях невидимкой?
И может было, может нет,Я ждать и плакать бросил,И сладок мне вечерний светИ след от тихих весел, —
Вечерний свет, туманный круг,И парус твой рыбачий —Чудесный гость, безвестный друг,Недуг любви ребячьей!..
<1921>
«Ты умирать сбираешься так скоро…»
Ты умирать сбираешься так скоро,И я с тревогой слушаю тебя.Страшусь я смерти, как ночного вора,Во всех, во всем златую жизнь любя.
И жду я, — вот в ночи придет громилаС отмычкою от тела и души,И смеркнет облик дорогой и милый,И я остануся один в тиши.
Меж тем, глянь, утром против на погосте,Как в молоке, в цвету плывут кусты,И гонят из-за них лихую гостьюРуками распростертыми кресты.
<1922>
«Родился я и жил поэтом…»
Родился я и жил поэтом,А жизнь поэта — страх и боль,—Любовь и боль, но и не в этомПоэзии и жизни соль…
Пройдет все это и — в сторонку…Но вот уж мне за тридцать лет —Под кровлей: новый голос, звонкий,Такой же, как и я — поэт —
Тепло укрытый и одетый,Немного неуклюж, раскос,И столько в нем разлито светаИ светлых беспричинных слез!
Светец и зыбка, и чрезмерныйГорластый, непосильный плач, —Залог единственный и верныйТревог, удач и неудач.
И милы желтые пеленки,Баюканье и звонкий крик:В них, как и в рукописи тонкой,Заложен новой жизни лик.
<1923>
«В багровом полыме осины…»
В багровом полыме осины,Березы в золотом зною…Но стороны своей лосинойЯ первый раз не узнаю…
Деревня прежняя: Дубровки,Отцовский хутор, палисад,За палисадом, как в обновки,Под осень вырядился сад…
Отец и мать за хлопотнею,Всегда нехваток, недосуг…И виснет вышивкой цветноюВ окне околица и луг…
В лугу, как на рубашке проймы,Река-бочажница вдали…В трубу серебряную с поймыПо зорям трубят журавли…
Идет, как прежде, все по чину,Как заведено много лет…Лишь вместо лампы и лучиныПылает небывалый свет.
У окон столб, с него на проводСтруится яблочкин огонь……И кажется: к столбу за поводИзба привязана, как конь!..
Солома — грива… жерди — сбруя.Все тот же мерин… тот же воз…Вот только в сторону другуюУ коновязи след колес…
<1925>
«Осень! Осень! Стынет роща зябко…»
Осень! Осень! Стынет роща зябко.Как кудель, с реки пушится пар.И закинул чучельную шапку —Серый облак ветер на стожар.
Спряталось за ним златое солнце,И в полях бредет сугорбый день,И в деревне с злого самогонцаВиснет злая ругань на плетень.
И с утра кого-то жалко-жалко…Кто ль погиб, кого ль собрали в гроб?Плачет мать; отец шугает палкойГалок с копен, хмуря жутко лоб.
Встретит, и улыбка не забрезжит —Стать ли улыбаться мужику?Он с улыбкой лишь скотину режетДа порой подходит к кабаку.
Да еще, когда храпят полати(То ль во сне, а может, с пьяных глаз),Разойдутся стены в тесной хате,Брызнет светом тараканий паз,
Всхлопнут крылья обветшалой крыши,Уносясь в неведомый полет…А к утру заноет сердце лише,И падет на речку первый лед.
<1924>
«Юность — питье солодовое…»
Юность — питье солодовое,Без опохмелки — дурман.Поле, калитка садовая…Месяц да белый туман…
Только узнаешь по времени, —Горек и короток век —Выпадет проседь на темени,Вывалит по полю снег.
Годы, как воды с околицы,Дни, как с горы полоза,Щеки щетиною колются,Лезет щетина в глаза.
И не смекнешь, как под ношеюК осени сгорбится сад,Как из гнезда пред порошеюВыведешь в поле лисят.
Только узнаешь по времени, —Горек и короток век.Не разгадаешь: зачем они,Реки, стекают из рек, —
Воды сбегают с околицы,Ходят подоконьем дни,Теплит заря-богомолицаВ вечери, в утре огни?
Только узнаешь по осени, —Был ты и есть ты, как тут!Были друзья, да небось ониВ белесь да темь не пойдут.
Скрипнет вот вечер калиткою,Шукнет вот ночь у ворот,—Выбежишь: облак каликоюПо полю, сгорбясь, идет.
Выпьешь тут ковшик до донышка,Стукнешь тут в донышко раз,И не покажет уж глазМесяц — цыганское солнышко.
<1923,1927>
«Стих ветер, заря уж погасла…»
