«Юность — питье солодовое…»
Юность — питье солодовое,Без опохмелки — дурман.Поле, калитка садовая…Месяц да белый туман…
Только узнаешь по времени, —Горек и короток век —Выпадет проседь на темени,Вывалит по полю снег.
Годы, как воды с околицы,Дни, как с горы полоза,Щеки щетиною колются,Лезет щетина в глаза.
И не смекнешь, как под ношеюК осени сгорбится сад,Как из гнезда пред порошеюВыведешь в поле лисят.
Только узнаешь по времени, —Горек и короток век.Не разгадаешь: зачем они,Реки, стекают из рек, —
Воды сбегают с околицы,Ходят подоконьем дни,Теплит заря-богомолицаВ вечери, в утре огни?
Только узнаешь по осени, —Был ты и есть ты, как тут!Были друзья, да небось ониВ белесь да темь не пойдут.
Скрипнет вот вечер калиткою,Шукнет вот ночь у ворот,—Выбежишь: облак каликоюПо полю, сгорбясь, идет.
Выпьешь тут ковшик до донышка,Стукнешь тут в донышко раз,И не покажет уж глазМесяц — цыганское солнышко.
<1923,1927>
«Стих ветер, заря уж погасла…»
Стих ветер, заря уж погасла,В туман завернулся курень,И месяц закинул за пряслаТвою уходящую тень.
Уйдешь ты, слезы не уронишь,А вспомнишь — не дрогнет и бровь,Страшней, когда из дому гонишьСам — мачеху злую — любовь!..
Не все ли равно теперь — сноваЧьи руки протянут кольцо:Без боли не вымолвить слова,Без муки не глянуть в лицо!
Стих ветер, а может случиться,Вернется… как прежде… к утру…Да кто же теперь достучится,Кому же я дверь отопру!
Так часто глядишь и не веришь:Над кровлей как будто дымок,Как будто живут еще — с двери жЧернеет тяжелый замок…
<1923,1927>
ЛИХО
Как странник, ходит Лихо человечье,И как его не пустишь ночевать:Войдет оно и прикурнет за печьюИли мешком забьется под кровать…
И будет вечер долог и недужен,За печкой заглотается сверчок,Остынет печь, в печи прокиснет ужин,И накоптит у лампы язычок…
И дело ли шататься по соседям?..Вдвойне не прок, коли зайдет сосед:Сидит, молчит, и ты глядишь медведем,Пока в избе сам не погаснет свет…
Погаснет свет, а ночь черна, как копоть,И страшно на окошки поглядеть……И всю-то ночь тревожно будет хлопатьПетух крылом и не во время петь…
…И не поймешь: тревога в сердце, в небе льТакая темень от осенних туч……И только в полночь, словно хилый стебель,На подоконнике согнется луч…
А поутру жена поставит чашку,В тягучий квас накрошит мелко лук……И сядет Лихо в образе монашкаЗа хлеб и соль хозяйскую сам-друг!..
Оглянет всех уныло и устало:Так долго шел и вот идти опять…И подойдет себе и детям малымЖена благословение принять…
Привстанет он и полу приоткинет,Ножом слегка надрежет в ряске шов…И, как из мглы, из черной рясы вынетС головкой сургучовой полуштоф…
Пригубит сам из синего стакашкаИ хмурому хозяину мигнет……Хозяин сядет около монашка,И гость ему большой стакан нальет…
Разломит жизнь, как хлебную краюху,Большой ломоть за окна бросит псу,И пес залает и завоет глухо,Как бы напав на волчий след в лесу.
Завоет глухо, словно в голодуху.Душистый хлеб страшней, чем мерзлый ком.…Глядь: не монах в углу, а молодухаРасчесывает косы гребешком…
Сидит она и весело смеетсяИ весело оглядывает всех…И серый глаз светлей воды с колодца,И смех свежей, чем первый белый снег…
Жена заплачет, и заплачут дети,Все кувырком и встанет на дыбы…И сам тогда все проклянешь на свете,И доведешь весь дом до худобы…
И если кто случится о ту пору,С дороги ль дальней навернется сват,Не загостит, а соберется скоро,Увидя под иконами ушат.
И ни с того нахлестывая лошадьБольшим кнутом во впалые бока,В пути он будет луг и лес полошитьИ не заметит сзади седока!
Не прячь беду от свата и соседаИ не скрывай ошибку иль вину —Как гончая на жировом гону,В следах людских беда собьется с следу!
<1926–1927>
ОЧАЖНЫЙ БЕС
Сидит он днем под рукомойником,Где паутина, словно лес,На рожках с клетчатым повойником,Как будто баба, а не бес…
Повойник в клетку после бабушкиДостался матери моей,Чтобы когда печет калабушки,Была проворней и милей…
Чтоб все в руках у ней спорилося,Водились снохи и зятья,Чтоб брага вовремя варилася,Во время парилась кутья.
Чтоб ладились блины и пакулы,Чтоб зря отец не колупал…И долго матушка проплакала,Когда повойничек пропал…
Сидит в нем бес под рукомойникомИ только глянет: глазки врозь —И молоко уж из подойникаВ углу с залавка полилось…
Не видит мать, в глазах — что марево,Отец с похмелья — только тронь…Шипит-бежит в опечье варево,И шею вытянул огонь…
Беда, страда, и с роду по родуВ углу один и тот же лик…И как заснул, расправя бороду,В руке отрепанный голик…
От чаши ль с горькою отравою,От слез ли все в глазах мутит…А в печке красный лебедь плавает,И красный пух в трубу летит.
А возле печки, словно староста,Пыхтит пузатый самоварИ, задыхался от ярости.Курчавый выбивает пар…
Сцепилась клюшка с сковородникомИ ни туда, и ни сюда —И вот на лавку под угодникомЛетит с блином сковорода…
С похмелья долгого и тяжкогоОтец зевнул и с лавки слез, —Ему под мышкой за рубашкоюЛучинкою щекочет бес…
Глядит отец, что ночь ненастная,И в лоб, как в дверь, стучит ладонь —И на плечах рубаха красная,Как на ветру в костре огонь…
И стол гремит пред ним посудою,И встала на дыбы скамья —Все в груду валится — под грудоюЛежит и ежится семья.
И кажется он нам разбойником,Не борода — дремучий лес…И кружит с бабкиным повойником,И теребит порчину бес…
Так целый день, и только к вечеру,Когда заря уйдет в овраг,На стол поставит матка печево,И теплотой дыхнет очаг…
Отец вздохнет, водой окатитсяИ даст — не в первый раз — зарок.От щей с бараниной под матицуЗавьется голубой парок.
От плошки с гречневою кашеюДух по избе, как с борозды,—И снова над избенкой нашеюЗажгутся две больших звезды.
И вылезут на дух кузнечикиИ застрекочут на светец,И, больно мне сжимая плечики,Ко мне подвинется отец…
Приляжет рядом и забулькает,Заходит грудь, как жернова…В углу у матери над люлькоюВ дремоте сникнет голова…
И снятся мне всю ночь покойники,И видится сквозь сон всю ночь,Что вон висит на рукомойникеПовойник бабушкин: точь-в-точь!..
<1925>
«Забота — счастье! Отдых — труд…»
